обвинений. И она, больно раненная этими несправедливыми упреками, должна еще извиняться, оправдываться?
Ее женская гордость была возмущена, нравственное достоинство оскорблено. И все это уступило место отчаянию. В юном сердце смешались ужасные, сбивающие с толку чувства. В этот момент она его и любила и ненавидела. Как он мог, как смел бросить ей такие обвинения?
Неподвижно сидела она у камина и пристально смотрела на гаснущий огонь. Время от времени он еще вспыхивал. А потом потух. И только слабое тление еще напоминало о нем. Не было ли это символом ее любви, ее счастья?
Ничто не нарушало окружавшей ее тишины. Только монотонное тиканье больших стенных часов из Шварцвальда. Но она его не слышала. Не слышала и кукушку, не устававшую отсчитывать часы. Сколько времени она просидела так, как во сне, она не знала. Она потеряла счет времени. Боль и отчаяние перешли в летаргический сон, и у нее не было ни воли, ни сил пробудиться. Она боялась пробуждения.
Но вот при входе послышались шаги. Она узнала голос Ольги, говорившей у самой ее двери:
— Уже поздно. Вера, конечно, спит. Не будем ее будить. Спокойной ночи, Любочка!
— Спи спокойно, Ольга.
Две двери открылись и так же тихо закрылись. Снова наступила тишина.
Вера опасалась, что Ольга может все-таки зайти. Любой ценой она хотела скрыть от сестры свою ужасную тайну и опасалась, что у нее не хватит для этого сил.
Слова Ольги Вера слышала, будто сквозь сон. Слышала, как она ушла к себе и, слава Богу, избежала с ней встречи.
Но долго быть одной она не могла. Вскоре она услышала, как дверь ее комнаты отворилась. В дверях стояла Любочка в ночном платье. То, что увидела Любочка, заставило ее остаться стоять на пороге комнаты. Верный инстинкт, что происходит что-то важное, привел сюда мнимую подругу в этот ночной час.
Вера поднялась при ее появлении. Обеими руками провела по лицу, как будто хотела стереть ужасное воспоминание. Ее взгляд, как притянутый магнитом, упал на несчастное письмо, лежавшее у ее ног, и этот взгляд воскресил в ее сознании все, что случилось.
— Ах, Любочка! Я ужасно несчастна!
И это был первый стон ее измученного сердца. Обессиленная, подавленная, Вера упала обратно в кресло.
— Почему ты так несчастна, моя дорогая? — спросила Любочка участливым голосом и ласково обняла отчаявшуюся девушку. — Скажи только одно слово. Я помогу тебе, утешу.
Вместо ответа Вера подняла письмо Владимира и протянула его Любочке. Как только Любочка узнала почерк, она сразу все поняла и села, чтобы прочесть важное письмо.
Верино летаргическое состояние сменилось лихорадочным беспокойством, и она начала ходить по комнате взад и вперед большими шагами. Любочка не спешила с письмом. Два, три раза она прочла его медленно и вдумчиво, запоминая каждое слово, чтобы в точности повторить Борису. Подумала и над тем, какой совет следует дать Вере. Наконец, она отдала письмо и сказала вполголоса:
— Как мог Владимир написать такое бессердечное, оскорбительное письмо? Оболгать и обмануть невинную! Он мне кажется просто жалким!
Казалось, Любочка говорит сама с собой, так как эти фразы были обращены не к Вере, а отрывисто вырывались, как размышление вслух. Но Вера слышала эти фразы хорошо, и они, подобно искре для пороховой бочки, накаляли ее чувства и вели к взрыву. Вдруг она остановилась перед Любочкой и почти угрожающе посмотрела на нее.
— Ты осмеливаешься его оправдывать?
— По моему мнению, он больше заслуживает жалости, чем осуждения, — отвечала Любочка тем спокойнее, чем все возбужденнее казалась Вера. — Он дал себя обмануть.
— Он не дал себя обмануть! Он должен был с возмущением прогнать клеветника и меньше всего имел право обвинять меня и требовать от меня оправдания, в то время как я с большим правом могла бы это сделать в отношении его самого, — отвечала Вера, все более возбуждаясь.
— И все-таки он любит тебя.
— Невозможно! Этому я никогда больше не поверю. Любовь исключает недоверие.
— Ты судишь слишком строго, Вера, — сказала Любочка успокаивающим тоном.
— Слишком строго судить я не могу, так как он оскорбил мою любовь и мое доверие. Его поведение по отношению ко мне мерзко! Я этого никогда ему не прощу.
Лицо Любочки ничем не выдало крайнюю радость при виде того враждебного настроения, в которое втянулась Вера по отношению к своему некогда так любимому Владимиру.
Любочка продолжала под видом защиты Островского еще сильнее настраивать Веру против него. Но постепенно создала впечатление, будто Вера убедила ее в своей правоте. И вдруг спросила ее:
— Что ты собираешься с этим письмом делать, моя дорогая?
— А что мне остается кроме как забыть недостойного! — отвечала Вера с новым взрывом отчаяния.
— Это наказание злодей действительно заслуживает, — отвечала Любочка. — Но я думаю, ты должна бы сначала еще раз ему написать. Последнее слово не должно быть за ним. Своим молчанием ты лишь признаешь свою вину.
— Этой возможности его надо в любом случае лишить, — отвечала Вера. — Спасибо за совет, Любочка, я ему напишу. Сомнения в моих убеждениях у него не должно остаться.
И она опять начала мерить комнату шагами, но через несколько минут остановилась перед Любочкой. Та молчала.
— Одной мне письмо не написать, — сказала Вера. — Скажу слишком много или слишком мало, потому что голова моя идет кругом. Помоги мне, Любочка. Ты ведь точно знаешь, что и как мне написать.
— Охотно, моя дорогая Верочка, я как раз и думала об этом письме. Садись за свой письменный стол, я попытаюсь продиктовать тебе несколько строк. Если ты будешь согласна с содержанием письма, то мы его тут же и отправим в Париж.
Вера испугалась такой спешки, но Любочка не дала ей времени опомниться: дескать, куй железо, пока горячо. Она подвела нерешительную Веру к письменному столу, вложила ей в руки перо и продиктовала следующее письмо:
«Владимир Николаевич! Ваше последнее письмо я получила сегодня вечером. Сказать, какое оно произвело на меня впечатление, было бы делом напрасным, так как в вашем нынешнем настроении вы меня не поймете. На клеветнические обвинения, которые вы мне швырнули в лицо, я считаю для себя достойным ответить одной фразой. Я ожидала, что вы поспешите их взять назад и попросить меня о прощении. Теперь же, к моей большой скорби, должна допустить, что вы не чувствовали любви ко мне, в которой меня постоянно уверяли. Поэтому, приняв все это во внимание, сообщаю, что, не ожидая более письма от вас с извинениями, я прекращаю с вами переписку. Вера».
Когда Любочка закончила диктовать, она, взяв письмо в руки, прочла его громко еще раз.
— Ты с этим согласна? — спросила она. Вера разрыдалась.
— Кто мог бы подумать, — сказала она, плача навзрыд, — что я могла Владимиру написать такое письмо.
— Не плачь так громко, мой ангел, — сказала Любочка. — Не теряй сразу надежду.
— Но, Любочка, он меня больше не любит! Я чувствую это, иначе он не прислал бы такое оскорбительное письмо.
— Ты — дурочка, Вера, и не знаешь мужчин. Я тебе говорю, что еще ничего не потеряно, и ты увидишь, какое чудесное действие окажет твое письмо. Раньше, чем через 14 дней, ты получишь ответ, в котором он будет умолять тебя о прощении.
— А если он не ответит? Если он из-за сурового тона моего письма почувствует себя обиженным?
— Не беспокойся об этом, — отвечала Любочка. — Он ответит без сомнения… Конечно, — добавила она, медля после короткой паузы, — если вопреки всем предположениям от Владимира не придет письмо с извинениями, то это будет ясным доказательством, что он только искал предлог разорвать с тобой. Но в эту возможность верить мы не хотим. Пиши быстрее адрес, и утром я сама отнесу на почту.
Вера сделала то, что ей приказали. Она слушалась безропотно, как ребенок. У нее, психически
