зато мелодия пробирала до костей. Это уже было известно в 1-м пешем гвардейском полку, проводившем разводы караулов в Потсдаме. Прежде это был его марш. Блондин потихоньку напевал. Через некоторое время он поймал себя на том, что повторяет только припев, а из него — только проигрыш трубы: «Тра-ля- ля-ля-ля!»
Удивленный Камбала повернулся и толкнул Куно:
— Ты слышишь, Куно? У нас тут завелись донские казаки.
Блондин в ответ усмехнулся и неожиданно громко, во всю силу запел, подражая звукам трубы:
— Тра-ля-ля-ля-ля! Это гвардия…!
Эрнст безразлично покачал головой, показал на солнце, потом на Блондина и постучал себя по лбу. Его каска отозвалась звонким металлическим звуком.
— Нет, Эрнст, это не солнечный удар. Стальной кокос от него защищает!
— А почему ты орешь всякую ерунду и пугаешь округу?
— Я тоже как раз подумал. Споешь со мной?
— Я? Иди ты!
— Почему нет? Можешь предложить что-нибудь лучше?
Эрнст только махнул рукой, больше не мешал Блондину, продолжая идти по жаре под палящим солнцем. Камбала стал подпевать, Куно загудел октавой ниже, Пауль и Йонг улыбнулись и запели чисто и высоко. То, что в Лихтерфельде они делали по принуждению, против своей воли и с проклятиями, теперь у них получалось добровольно и от всей души.
Ханс остановился и подождал, пока отделение не поравняется с ним. Он скривил лицо и со сдержанным смешком крикнул:
— Камбала! Вы же поете с переливами как кастрат! Запишитесь в хор Венских мальчиков, парень! Но чтобы петь «Гвардию»? «Гвардию»! Смените пластинку!
Камбала недолго подумал и затянул своим тонким мальчишеским голоском:
— «По вражеской стране идут войска СС и песенку веселую поют…»
Эту песню сменила другая, потом третья. С Блондином пел только Петер. Остальные голоса были еле слышны. Потом он пел один. Ханс бросил на него своеобразный изучающий взгляд и опять ушел вперед.
Проторенная танковыми гусеницами колея то уходила в низину, то круто поднималась на холм. В воздухе стояло марево. Жара давила.
Блондин забыл мелодию.
«Если вместо орешника были бы сосны, дающие побольше тени, а следы танковых гусениц — полевой дорогой, все было бы так, как во время моего первого похода со взводом фанфаристов. Он тоже был в июле, и солнце тогда палило так же, как и сегодня. Вспотели, нет, все были мокрыми от пота. И посбивали ноги. Тогда мы были еще непривычными», — он проглотил слюну и зевнул. «Тогда я тоже был еще цыпленком. Не самый маленький, нет, высокий, худой и неуклюжий, зато самый младший. Тогда я должен был нести огромный чугунный котел».
Он осмотрелся вокруг, посмотрел на мелькающие перед ним подметки сапог Эрнста и улыбнулся: «Прямо как тогда. Я тоже шел за мелькающими подметками. Мне были видны только стоптанные каблуки, камушки на проезжей полевой дороге, бороздки от дождя и пучки травы по сторонам. Тогда. Странно, тогда их тоже было восемь. И среди них — замечательный парень Герд. Бывший образцом во всем. Где-то он теперь? Наверное, где-то в России. Кажется, он в противотанковой артиллерии. Из остальных семи четверо погибли. Последним — Ханзи. Нет, лучше — он пропал без вести. Но что значит пропал без вести? Погиб — значит, окончательно. Пропал без вести — значит, окончательное будет тянуться бесконечно долго».
Мимо проехали машины и мотоциклы. Один мотоциклист остановился и крикнул:
— Вам, усталым мешкам, все ясно?
Эрнст оказался у мотоцикла первым. Он таинственно шушукался с Дори. Тот смеялся и показывал назад. Блондин наблюдал за обоими. Когда он проследил глазами в указанном Дори направлении, то увидел в лесочке, широкой полосой подходящем к дороге, стоящие машины. «Будет ли возможность? Действительно ли это машины с продовольствием? Они что, ехали средь бела дня? Оригинально!» Но потом он догадался: «Естественно, мы же замыкаем дивизию, поэтому и товарищи из черпачной братии такие молодцы! Остановились в тенечке, чтобы гуляш на жаре не прокис. Но, к сожалению, им придется ждать ночи. Потому что, только когда стемнеет, подвезут продовольствие. Естественно, что везти готовую пищу войскам должны будут другие товарищи. Могут начать стрелять и, при известных обстоятельствах, даже попасть. И кто тогда будет составлять расточительные меню и наполнять неисчислимые голодные рты?»
Эрнст и Дори продолжали беседовать. «Они советуются, — улыбнулся Блондин, — придумывают махинацию, с помощью которой они смогут провести кухонных солдат. Один узнал, где и какое продовольствие есть, а другой позаботится, как его добыть».
На редкость спокойный день. Редкая благоприятная возможность. Просто идеальная исходная позиция для организаторского гения. И напротив, не очень хороший, если не сказать плохой, для начальника финансовой части. Им и так непросто, потому что плох мир, люди, и особенно некоторые разновидности солдат. «Внимание!» — вот лозунг тыловой службы! Ни на секунду не отрывать глаз от продовольствия. Лучше всего — сесть на них и сидеть днем и ночью, как наседка на яйцах. Ящики с провизией, полки с банками, мешками, бутылками — священная собственность. Ее надо охранять до последнего издыхания. Это была война тыловиков. И как они на ней сражались!
Во время боев под Харьковом при отступлении «салохранители» защищали свое богатство от голодных бойцов даже с помощью автоматов. Когда подходили русские, надо было провести сверку запасов с продовольственными накладными. Должен быть порядок! Как же можно в противном случае с сознанием выполненного долга взорвать склад? И это — не анекдот! Это было в действительности! Огромный продовольственный склад уже был подготовлен к взрыву. В такой обстановке было невозможно потратить оставшееся время на выдачу дрожащим от голода и холода немецким отступающим героям французского коньяка, вестфальской ветчины или франконской сухой колбасы. Склад от собственных солдат с карабинами наперевес охраняли часовые. Один из интендантов орал как самый главный и толстый защитник, отдавая невозможные приказы до тех пор, пока Дори под устроенную Вальтером и Паулем пулеметную стрельбу и взрывы ручных гранат не крикнул ему: «Иван идет!» Тогда ветераны охраны и их полководцы моментально ретировались к своим машинам и исчезли под треск пулеметов. Они даже забыли взорвать заложенные заряды. Впрочем, ничего бы и не взорвалось, потому что предусмотрительные саперы продолжали там суетиться и сняли взрывные машинки. Эрнст выбил бронетранспортером складские ворота, въехал в здание склада и обеспечил «организацию». И все получилось! Без спешки, без паники и споров. А когда через полчаса иванов еще не было видно, но вместо них приехал командир батальона, то Эрнст, замещая начальника склада, построил своих людей и сделал один из самых знаменитых своих докладов о том, что подразделения на несколько дней обеспечены продовольствием, подтвердил это цифрами, конечно же, выгодными ему, так как шеф не должен был знать, что Дори перегрузил свой мотоцикл с коляской. Доклад заканчивался словами: «Остатки склада подготовлены к взрыву».
«Старик» знал мюнхенца. Он улыбнулся и дал указание, чтобы все, что было погружено на бронетранспортер и несколько вездеходов, поровну было разделено между ротами. Однако он не сказал, кто должен был это сделать, и слава богу, что не сказал. Поэтому получилось так, что делил все не каптенармус и не повар, а Эрнст. Результат был тем более удивительным. Бойцы получили продовольствия на несколько дней, главным образом мясные и рыбные деликатесы. Они восприняли этот факт совершенно невозмутимо, и даже были рады. Высшими инстанциями было отмечено, что моральный дух части еще никогда не был так высок, как именно при отступлении. Для вермахтовских психологов, если бы такие существовали, результат анализа был бы интересен. Какими простыми средствами можно придать войскам внутренней крепости и внешней бодрости, даже в том случае, если им надо отступать, а не наступать. К сожалению, за эти вещи, поднимающие моральный дух и укрепляющие телесную силу, не предусмотрено орденов, поэтому Эрнст
