пошли в бой. Крайние острия трезубца едва заметно расходились в стороны от центра, дабы сжать мергейтов с боков. Настало время всадников, которыми командовал сам Драйбен.
— Двинулись! — рявкнул владетель Рудны. — Держать строй!
Рука уверенно охватила древко опущенного на упор копья, конь пронзительно заржал и рванулся вперед.
Нардарцы стиснули степняков с флангов, в центр врубился тяжелый отряд Драйбена, могущий похвастать не только кольчужными, но и громоздкими металлическим доспехами, почти неуязвимыми для сабель мергейтов. Однако натиск их был столь силен, что в считанные мгновения прогнувшийся центр выпрямился, клин драйбеновского отряда сплющило, и вот уже масса закованных сталь всадников оказалась разъединена на мелкие группы Копье стало бесполезным после того, как Драйбен насадил на него одного из мергейтов. Бросив его, прэт выхватил меч и, прикрываясь щитом, ринулся в самую гущу сечи. И так же, как в битве при Аласоре, колол и рубил не помня себя, совершенно забыв советы Асверии больше использовать магию, нежели меч. Совет был хорош, во- только воспользоваться им, находясь в центре сражения не было ни малейшей возможности. Попробуй-ка сплести самое простенькое заклинание, если, того и гляди, с плеч голову снесут! И в сторону не отъедешь, коли сам люде на битву повел. Мало того что потом трусом ославят, так на командира глядючи, еще и выбираться с поля боя начнут, — мол, если уж он шкуру спасать кинулся, так и мне не зазорно.
Словом, позабыв о своих магических умениях, владетель Рудны колол и рубил, наносил и принимал на щит удары, которые не мог отразить мечом, и походил, как и многие другие нардарские воители, на орех, о который немудрено не только зубы, но и саблю сломать. И тяжкая эта, кровавая и неблагодарная работа — наносить и отражать удары — в конце концов здорово утомила его. Особенно если учесть, что силы противников оказались равны, точно так же как и упорство, и желание вырвать у врага победу любой ценой.
Руки Драйбена налились свинцом, в голове гудело, и, когда небо на полем боя качнулось от страшного грохота, он подумал, что пропустил смертоносный удар и вот-вот отправится в небесные кущи Матери Всего Сущего. И, лишь увидев, как по металлу кольчуг и стеганым халатам зазмеились синие искры, понял, что это вовсе не конец и он — хвала Богине — даже не ранен, просто тальбы пустили в ход свою несравненную магию.
Драйбен и его соратники внезапно ощутили небывалый прилив сил. Их словно омыло целительной водой жизни, смывающей накипь усталости и тревог, гнетущую патину лет. Даже кони их начали ржать веселее, будто превратились в беззаботных жеребят, в то время как ужас, усталость и чувство обреченности навалились на мергейтов, стирая со смуглых лиц самоуверенные улыбки победителей. Тогда- то над полем боя и прокатился зычный рев владетеля Рудны, которому вторили на правом крыле Рей, на левом — Алаш, а из-за спин степняков Босан Рашкар, призывавшие нардарцев сделать последнее усилие и прикончить захватчиков. Хрипло пропел боевой рог, степняки дрогнули, воины в изрубленных доспехах, поддержанные лучниками и тальбами, высыпавшими из замка стражниками и подошедшими со стороны Сеггедского тракта ополченцами, рванулись вперед, рассекая вражеский отряд на две неравные части. Драйбен уже видел скакавшего ему навстречу прэта Рашкара, уже чувствовал пьянящую радость победы, когда конь под ним оступился, прянул в сторону и страшный удар боевого топора вдребезги разбил прикрывавший его голову шлем. В глазах потемнело, среди мрака запорхали разноцветные искры и начали распускаться невиданные соцветия, превращавшиеся в круги, кольца, извивающиеся ленты…
В следующее мгновение его ударили в грудь. С треском и скрежетом лопнули звенья кольчуги, сабля прорвала подкольчужник, и прэт, обливаясь кровью, покатился наземь. Конь, словно чувствуя вину за допущенную оплошность, встал над поверженным хозяином, дабы уберечь его от врагов и копыт обезумевших сородичей, но оценить этот поступок объятый тишиной и темнотой Драйбен уже не мог.
Обнаженной руки Драйбена коснулось что-то холодное. Послышалось громкое стрекотание, похожее на треск сверчка, и он ощутил весьма болезненный укол.
— Тебе лучше? — донесся до него участливый, очень знакомый голос. Открой глаза, посмотри на меня.
Драйбен с трудом разлепил веки и уставился в огромные желтые очи Рильгона. Потом лицо каттакана пропало, и над ним склонилась Асверия.
— Ну наконец-то! — с облегчением прошептала девушка. Губы ее дрожали, глаза были полны слез.
— Это что? — Драйбен уставился на свое правое предплечье, оседланное полупрозрачной штуковиной, внутри которой шевелилась неясная тень, изредка помаргивающая зелеными вспышками.
— Не трогай, — приказал Рильгон. — Иногда здоровье человека можно поправить не только настоями и отварами, но и кое-какими хитрыми инструментами. Оказавшись в вашем мире, мы сберегли некоторые… э-э… особые приспособления, взятые с собой из дома. Это одно из них. Если угодно, я когда-нибудь объясню принцип его действия.
Сознание прояснялось с удивительной быстротой, хотя рука, в которую вцепилось непонятное приспособление Рильгона, начинала неметь.
— Объяснишь, — согласился Драйбен. — Я в замке? Мы победили?
— Да. — Асверия успела проморгаться, и голос ее звучал ровно, почти весело. — Мы взяли две сотни пленных.
Ни один мергейт не ушел из-под стен Хмельной Горы. Как ты себя чувствуешь?
— Я… э-э-э… местами чувствую себя, — правдиво ответил прэт. — А местами нет. И давно я изображаю из себя умирающего?
— Не столько давно, сколько правдоподобно. Если бы не Рильгон… Асверия неожиданно всхлипнула.
Рильгон что-то сказал, но смысл его слов до сознания Драйбена не дошел. Речь каттакана слилась в какое-то невразумительное бурчание, перед глазами поплыли клочья серого тумана, заслонившие от него Асверию, Рильгона и комнату, в которую его перенесли с поля боя.
— Могу я чем-то отблагодарить тебя за спасение его жизни? — спросила Асверия у Рильгона, после того как убедилась, что Драйбен и в самом деле пошел на поправку.
— Можешь, — ответил каттакан после недолгих колебаний. — Я сознаю, что требовать благодарности за подобную услугу некрасиво, ведь в конечном счете Драйбен всем нам нужен живым и здоровым. А если учесть дружеские чувства, которые я к нему испытываю, то даже и говорить об этом глупо…
— Не ломайся! — перебила его девушка. — Если я могу сделать что-либо для тебя и твоих родичей, то сделаю это с радостью.
— Ну, радости ты от моей просьбы определенно не получишь, но и убытка исполнение ее тебе не принесет. Однако начать я вынужден издалека. С того, что два раза в год, обязательно во время полной луны, каттаканы начинают испытывать некоторое беспокойство. В моем мире этот период называется Временем Полных Лун — их у нас две. Так вот, в момент высочайшего и к тому же одновременного подъема лун к зениту у моего народа наступает пора размножения.
Устроившаяся в ногах Драйбенового ложа владетельница Кергово кашлянула, а сидящий напротив нее в кресле каттакан продолжал как ни в чем не бывало:
— В эту пору нам для первоначального развития зародыша нужно выпить глоток крови. Вы, конечно, не знаете, что в крови теплокровных существ содержится железо. Так вот, оно необходимо нам для создания потомства. Спустя некоторое время я должен буду подселить свое дитя в организм носителя…
Рилыон говорил просто и откровенно и все же вогнал в краску Асверию, заставив ее вспомнить бытовавшие в Кергово легенды о кровавом полнолунии.
— Вы живете у нас тринадцать столетий. — Девушка нахмурилась. — Драйбен говорил, что видел в Рудне восемь твоих сородичей. Прости, если я тебя обижу, но мне кажется, вас должно быть гораздо больше. Тринадцать столетий удвоить, выйдет две тысячи шестьсот. Именно столько детей у одного только тебя должно было родиться за это время.
— Воздержание, — грустно ответствовал каттакан и, заметив недоверчивую усмешку собеседницы, пояснил: — Вообще-то наша раса приучилась ограничивать рождаемость. Представь, что произошло бы в нашем мире, производи каждый из нас по два ребенка в год на протяжении всей жизни?.
