— Заставьте ее прекратить, — попросила вампирша.
— Маршал Блейк мне не подчиняется. Она передо мной не отчитывается.
Вампирша уставилась на меня с широко распахнутыми от испуга глазами. Я посмотрела в них и медленно улыбнулась туго натянутой улыбкой. Она тут же попыталась отстраниться, как будто расстояние в те три метра до меня внезапно сократилось. Я улыбнулась еще шире, и она горлом издала слабый звук, как если бы старалась не захныкать или не закричать.
— Прошу, — взмолилась она, протягивая руку к удерживающему ее на коленях офицеру. — Прошу, пожалуйста, я не хочу смотреть, как она будет резать Джастина. Пожалуйста, не заставляйте меня смотреть!
— Скажи нам, где вампиры, убившие офицеров, и тебе не придется смотреть, — сказал Зебровски.
Я уже разрезала рубашку, мешал только воротник-стойка и то, как рубашка сидела на плечах, плотно прилегая к груди — ну, это и еще кровь. Ткань прилипала к ней. Отложив ножницы, я начала отделять материю от ранений, медленно, не мешая звуку отлипания от кожи наполнять тишину. Я знала, что вампирша будет ощущать звук намного громче, чем мы. Я затягивала с этим, позволяя ему отслаиваться с шипением, пока с усилием отдирала ткань от засыхающей крови и остывающей плоти. Часть ткани буквально затянуло в отверстия в грудной клетке от силы столкновения с пулей, поэтому я выковыривала ее оттуда кончиками пальцев. Это было не обязательно; обычно я стаскивала ткань одним рывком, каким срывают пластырь с пореза, но была полностью уверена, что если я буду поступать сейчас именно так, это еще больше взбесит вампиршу Шелби. Я оказалась права.
— Пожалуйста, пожалуйста, не заставляйте меня на это смотреть. — Она протянула руки к Зебровски.
— Скажи нам, где они, милая, — проговорил он, — и добрые офицеры уведут тебя отсюда.
— Они убьют меня, если узнают, что я рассказала, — всхлипнула она.
— Мы уже это обсуждали: они не смогут тебя убить, если мы убьем их первыми, — ответила я, заставив себя смотреть на пулевые отверстия, которые я нанесла, а не на нее. Я надеялась, что она решит, будто я с жаждой взираю на грудь мертвого, а поскольку я не была уверена, что моя игра дотягивает до того, чтобы казаться сексуальной, так как я вовсе ничего подобного не ощущала, я старалась скрыть свое выражение лица, чтобы она его не заметила.
— Вы не сможете убить их всех, — ответила она.
— Хочешь поспорить? — спросила я и только теперь взглянула на нее; я позволила ей увидеть мое выражение лица, так как знала, что оно было холодным и пустым, и все же улыбка наметилась на моих губах. Я представляла себе эту улыбку, уже видела ее в отражении. Она была уж точно не из приятных. Это была такая улыбка, с которой я убивала или чувствовала, что мои поступки оправданы. Это была та самая улыбка, на фоне которой мой взгляд оставался отчужденным и безразличным. Точно не уверена, почему я порой улыбалась, встречаясь со смертью, но это было так, и происходило непроизвольно, да и выглядело жутковато, даже для меня самой, поэтому я позволила вампирше увидеть ее. Я позволила ей прочитать в ней все, что только было возможно.
Она издала отрывистый, приглушенный крик. Ее дыхание вырывалось сдавленными всхлипами:
— Хорошо, хорошо, просто уведите меня отсюда, пока она... уведите меня отсюда! Я не хочу на это смотреть! Умоляю, не заставляйте меня смотреть. — Она начала плакать, отчего затряслись ее тощие плечи.
— Скажи нам, где они, — сказала я, — и тогда милые офицеры заберут тебя подальше от большого и страшного палача. — Я снизила мой голос до тихого и низкого, с нотками урчания звучания. Я уже прибегала к такому голосу. Он срабатывал как в сексе, так и при угрозах. Забавно, как некоторые вещи подходили и для того и другого.
Шелби сдала своих дружков. Она назвала нам три разных дневных убежища. Она рассказала нам расположение всех гробов, рассказала про все места, где ее подельники прятались от солнечных лучей, и где мы могли их найти, когда взойдет солнце, и они будут беспомощны.
Я задала ей последний вопрос:
— Они все такие же недавно обращенные, как и вампиры здесь?
Она кивнула, а затем стерла со щек розоватые дорожки своей курткой, будто ее уже раньше заковывали в цепи, и она знала, как вытирать слезы, без помощи рук. Это заставило меня задуматься, насколько же ужасной была ее жизнь после смерти вплоть до сегодняшнего момента.
— Кроме Бенджамина, он старше. Он мертв уже давно.
— Насколько? — спросила я.
— Не знаю, но он достаточно стар, чтобы помнить совет в Европе, и не хочет, чтобы то же самое было и здесь.
— Значит Бенджамин из Европы, — констатировала я.
Она снова кивнула.
— Как долго он в этой стране? — спросила я.
— Не знаю, у него нет акцента, но он многое знает. Он знает о совете и о зле, которое они там творили, и о том, что вынуждали делать других вампиров. Он говорит, что у вас нет собственной воли, и что вы будете делать то, что вам велит Мастер, и вы не сможете отказать. Мы не будем рабами Жан-Клода или твоими! — Последние слова она произнесла с изрядной долей пренебрежения.
Я улыбнулась ей:
— Увидимся позже.
Она казалось скорее растерянной, чем напуганной:
— Я рассказала вам все, чего вы хотели. Я сделала, что ты просила.
— Это так, и теперь тебя отведут в камеру, пока я буду резать твоих друзей. Тебе не придется смотреть, как мы и обещали.
— Тогда почему ты сказала, что мы увидимся позже?
— Анита, уже все, нам больше не нужно ее пугать, — произнес Зебровски.
Я посмотрела в его серьезные глаза, скрытые очками, и просто пошла обратно к телу на брезенте:
— Ладно, уведите ее отсюда.
— Нет, — настаивала Шелби. — Почему мы увидимся позже?
Полицейским буквально пришлось тащить ее к дверям. Она не то чтобы сопротивлялась, но и не помогала.
— Ты хотела уйти, так иди, — сказала я.
— Почему мы увидимся позже? — прокричала она.
Я оглянулась на Зебровски. Долгое время мы смотрели друг на друга, а затем он едва заметно кивнул.
Я сняла защитную маску, посмотрела в ее бледное испуганное лицо, и сказала:
— Потому что, в конечном счете, все плохие вампирчики со мной видятся.
Она задрожала, потом ее затрясло, отчего казалось, будто она вибрирует, стоя на месте, так, что выглядело это, словно она была настолько напугана, что больше не могла контролировать свое тело:
— Почему? — И это был едва слышимый шепот. Я не уверена, что другие смогли его расслышать, а только увидели движение ее губ.
— Потому что я Палач, а ты способствовала убийству двух человек.
Она потеряла сознание. Колени подогнулись, голова склонилась, и только офицеры, державшие ее под руки, сохраняли ее в вертикальном положении. Они вынесли ее через дверь, любезно придержанную для них Зебровски. Парни из СВАТа последовали за ними. В конце концов, их обязанностью было следить за вампиром.
Зебровски и я остались в пустой комнате. Я повернулась к трупу, снова надев защитную маску себе на лицо.
— Ты что делаешь? — спросил он.
— Свою работу, — ответила я.
— Теперь мы можем, как обычно, перевезти тела в морг, а Кирклэнд умеет закалывать и рубить тела
