три «фердинанда» и густые цепи гренадеров.
В течение нескольких секунд слышны были гортанные выкрики, рокот моторов и лязг гусениц. Потом, как розовые бусинки четок, рассыпались в сумерках трассирующие автоматные очереди. Танки начали стрелять вслепую.
С нашей стороны передний край молчал: или он был оглушен и втиснут в землю взрывами снарядов, или, может, выжидал сближения. Наконец рявкнула истребительно-противотанковая батарея 55-го дивизиона, притаившись в лесу под Басинувом, потом еще одно орудие на просеке и застучали пулеметы. Один из «фердинандов», получив свое от советской артиллерии, загорелся. На поляне сразу стало светлее.
Заряжающий капрал Павел Вашкевич доложил:
— Наши отходят.
— Юзек, давай на свои старые позиции, — приказал механику-водителю Наймович.
Павлович включил задний ход. Не останавливаясь, они швырнули два осколочных снаряда по набегающим гренадерам. Механик каким-то шестым чувством понял, что они должны уже быть на месте, приостановился, свернул и съехал на дно окопа. Теперь они били из пушки, не жалея снарядов.
Хотя на предполье горели уже три машины, противник продолжал накапливать силы. Огонь немецкой артиллерии усиливался, батальонные минометы, подвезенные на транспортерах, накрыли лесок под Басинувом, вынудив советскую батарею замолчать, а возможно, и отойти, так как взрывы справа постепенно удалялись. Казалось, что на этом фланге немцы будто бы заходили в тыл.
Два «фердинанда» опять начали нащупывать расположение танка 116, снарядом снесло сосенку совсем рядом, ствол ее упал на насыпь, и ветки замаячили в смотровой щели.
— Открой, — сказал Грешта Павловскому.
Он выпрыгнул через люк механика, припал за растянутой на земле закопченной гусеницей сожженного танка. Гренадеры были на расстоянии не более 50 метров, бросали гранаты на длинных деревянных рукоятках. Одна, отскочив от продырявленной башни, разорвалась на другой стороне, и снизу взметнулся горстями песок. Плютоновый высунулся, выпустил через кусты две очереди, услышал стон и немецкую ругань.
— Полундра! — раздался возглас слева, громче, чем выстрелы.
Грешта сразу же определил, что это командир роты идет в атаку. Он был единственным в роте, кто употреблял слова морской пехоты.
— Гранатами, ребята, за мной! — крикнул капитан Климчак.
В сторону немцев полетело не менее пятнадцати гранат, и сразу же с земли поднялись, наклонившись вперед и стреляя на бегу, фигуры.
— Ура! — крикнул Леон и вместе с другими, лавируя между деревцами, бил длинными очередями.
— Ура! — ответили голоса гвардейцев.
Контратака группы бронебойщиков и автоматчиков 1-го полка, которую возглавили Климчак, Немчинович и Маховецкий, несколько отбросила гренадеров и их танки, но захлебнулась, встретив сильный автоматный огонь.
Становилось все темнее. Командир танка 116 открыл люк, высунулся, чтобы лучше видеть, и по вспышкам разрывов корректировал огонь. У орудия стоял механик. Двумя снарядами они подавили два миномета, что досаждали пехоте. Вдруг от крышки люка рикошетировал снаряд. Металлический диск сорвался с защелки и ударил сержанта по голове.
— Юзек! Юзек!
Вашкевич дергал его за руну, но тот с внезапно почерневшим лицом сползал вниз по броне. Он лишился слуха, и у него отнялся язык. Сержант только моргал глазами при скудном свете лампочки, подсвечивающей прицел. Из темноты выскочил подпоручник Кот.
— Сержанта оглушило! — закричал механик.
— Я останусь в машине, а ты, Павел, отнеси его в грузовик Завадского и возвращайся.
— Перебьют нас здесь, холеры, — ругался заряжающий.
— Видно будет, — пробурчал заместитель командира роты и встал у орудия. — Возвращайся быстрее.
Прежде чем возвратился заряжающий, немцы снова двинулись. Возможно, это из-за темноты, но казалось, что их было в два раза больше, одних танков — не меньше пятнадцати. Казалось, что на этот раз уже не удастся их сдержать.
Неожиданно с севера ударила пушка танка Т-34, потом последовал второй выстрел, третий. Все новые орудия присоединялись к этому хору. Раскаленные полоски от снарядов протянулись поперек полянки. «Фердинанды» начали отвечать, поворачивая на месте свои огромные тела. Кот, размышляя, кто мог бы сейчас выйти «фердинандам» во фланг, выпустил по ним несколько снарядов, надеясь попасть в боковую броню. Впереди начала гореть какая-то машина, но он мысленно про себя честно решил, что это не от его снарядов.
Рота Светаны
2-я рота 2-го танкового полка проходила Магнушев на заходе солнца. Полчаса назад, неизвестно в который раз, самолеты бомбили городок. Снова запылали не до конца сожженные дома. Балки перекрытий светились рыжим светом. Трудно было понять, то ли пожар окровавил небо, то ли небо придавало пожару такую окраску.
Танкисты, соблюдая интервал, шли, как на параде. Чувствовались в этом рука и старание подпоручника Владислава Светаны, который долго командовал ротой и только перед боем, назначенный генералом Межицаном заместителем командира 2-го полка по строевой, передал ее подпоручнику Константину Жиляеву, танкисту советской армии, кавалеру ордена Красной Звезды.
Светана принимал участие в сентябрьской кампании, любил армию. У него была командирская жилка, что в искусстве мы называем талантом, и, пожалуй, его заслуга в том, что 2-я рота не потеряла машин на переправе.
Отсутствовал только Эдек Грушка, который переплыл Вислу раньше. Хорунжий Александр Марчук, заместитель по политчасти, стоял на броне головной машины и внимательно смотрел вокруг, надеясь где- нибудь его заметить. Замполит решил устроить ему хорошую головомойку, как только тот найдется. Марчук ведь еще но знает об атаке на лесную сторожку, о сожженном «фердинанде».
Марчук — такой же строгий, как и Светана, только на другой манер. Его отец, бригадир столяров на варшавском заводе Лильпоппа, после революции 1905 года попал в черный список за организацию забастовок и демонстраций. Александр родился в деревне Крупе на Люблинщине, работал в кузнице, в армии стал подковывать лошадей, а после возвращения домой в течение двух лет был безработным. Тогда же он вступил в ряды Коммунистической партии Польши. В 1937 году Марчук получил пять лет тюрьмы за подпольную деятельность, а формально — за листовки, которые ему полиция подбросила в чемодан.
С началом войны, в сентябре, по решению тюремной коммуны заключенные выломали двери камер, и четыреста четыре узника вышли из Тарнува. Они сразу же хотели получить в руки винтовки, хотели сражаться с гитлеровцами, защищать родину. Оружия не получили, а комиссар полиции в Красныставе, увидев Марчука на свободе, поспешил его арестовать.
Партийная деятельность и тюрьма выработали в нем эту суровость, неразговорчивость. Он не делал поблажки ни себе, ни другим, утверждая, что война и революция — это серьезные вещи.
Небо стыло. От позиций дивизии «Герман Геринг» надвигались тучи. Рота минула Выгоду и около придорожной фигуры свернула вправо на Басинув. Слева впереди, в темном леске, не более чем в четырехстах метрах, рявкали полевые орудия, трещали пулеметы, рвались ручные гранаты.
На песчаной, поросшей сухой травой целине он увидел двух человек, наискось перебегавших дорогу.
— Стой! Стой! — закричали они.
