сорвался с места и, удирая, почти налетел на лежащего Томаша. Испугавшись еще больше, заяц отскочил в сторону и понесся прочь большими прыжками.
— Глупый заяц пляшет в лесу, — сказал немец своим и снова скрылся в башне.
Томаш вытер пот с лица и, присматриваясь, чтобы снова не попасть на проволоку, пополз дальше. Вдруг он замер, уткнул лицо в траву: рядом что-то зашуршало. Он испуганно поднял голову и увидел, что другой заяц запутался в маскировочной сети, которая была раскинута между деревьями.
Черешняк немного подумал, достал нож, схватил зайца за уши, чтобы не вырывался, перерезал сеть и выпустил пленника на свободу.
Он прополз еще метров сто, пока не решился встать, укрытый стволами. На этот раз идти долго не пришлось: проволока снова преградила дорогу. Несколькими спиралями она расстилалась по земле вправо и влево. Шансов обойти проволоку почти не было, да и в разрывах между проволокой могли стоять часовые.
Томаш заметил старый дуб, крона которого почти касалась земли. Он влез на дерево и, перебираясь по веткам, преодолел проволочные заграждения.
Несколько минут он шел спокойно, пока шум моторов не предупредил его о близости дороги. Он свернул вправо и вскоре попал в глубокие окопы, на счастье пустые, тянувшиеся вдоль невысокого откоса и опушки леса.
Дальше расстилался луг, почти весь покрытый колючей проволокой, за которым блестела вода канала. Надпись «мины» и череп с перекрещенными костями не сулили ничего доброго для тех, кто захотел бы преодолеть это препятствие. Слева лес кончился. Сидя в кустах, Черешняк видел перед собой асфальтированное шоссе, прикрытое кустами. Правее виднелась ферма моста над каналом. При въезде на мост стояли часовые. Они задерживали каждую машину, при свете фонаря проверяя груз и документы. У Черешняка не было никаких шансов проскользнуть незамеченным.
Он нащупал в кармане патрон с черной головкой и подумал, что вместо того чтобы сидеть на вышке шлюза и выполнять приказ, он должен ломать себе голову, как поступить. На лбу у него выступил холодный пот.
Часовые не спеша проверяли документы, и у моста образовался затор. В конце колонны за легковой машиной остановились четыре грузовика, которые тянули скорострельные зенитные пушки. Офицер, видимо командир батареи, вылез из кабины, подошел к часовым и о чем-то громко с ними заговорил.
До Черешняка долетали отдельные слова, среди которых повторялось знакомое название — город Ритцен.
Томаш образованностью не отличался и уж конечно иностранных языков не изучал, но за пять лет оккупации нахватался военных терминов и сразу догадался, что в городе оборудованы противотанковые рубежи и что наши войска готовятся атаковать Ритцен.
Прислушиваясь к разговору, он внимательно разглядывал грузовики, на которых под брезентом сидели дремавшие артиллеристы. Один соскочил с грузовика и, исполняя обязанности часового, прохаживался возле своей машины.
Накрытые брезентом пушки тоже будто дремали и похожи были на тонкошеих горбатых верблюдов, которых он однажды видел на ярмарке уже во время войны.
Томаш внимательно разглядывал пушки, переводя взгляд с одной на другую. Он заметил, что на последней развязалась петля веревки и небрежно зашнурованный чехол раскрылся.
В воздухе просвистел тяжелый снаряд, пролетел над мостом и взорвался в поле на противоположной стороне дороги. Артиллеристы всполошились, стали прыгать с машин, метнулись в сторону леса, залегли. Двое лежали в нескольких шагах от Черешняка.
— Назад! — кричал офицер.
Услышав команду, солдаты возвратились, но вой второго снаряда снова заставил их броситься на землю. Снаряд был небольшой и взорвался на другой стороне моста.
— Встать! Встать! К машинам! Быстро на ту сторону!
Солдаты вскочили, столпились у грузовиков, помогая друг другу взобраться. Никто не заметил, как один из бежавших исчез за последним орудием.
Третий снаряд разорвался уже совсем близко, выбросив груды земли на шоссе.
Ревели моторы, третий грузовик пытался объехать недвигающуюся вторую машину, слышались проклятия. Артиллеристы выглядывали из-под брезента, всматриваясь в сторону фронта и опасаясь новых снарядов. Никто и не обратил внимания, как под брезент последнего орудия проскользнул человек и ловкие руки изнутри завязали развязанную веревку.
Колонна двинулась по мосту, подгоняемая окриками часовых и регулировщиков.
В воздухе снова засвистело. Почти одновременно четыре снаряда хлестнули по каналу, смели заграждения на берегу, слизнули будку регулировщика. Над головами продолжали свистеть осколки, рикошетом отлетавшие от фермы моста.
Один осколок прорвал брезент на последнем орудии, попал внутрь, зазвенел о металлическую стойку. Черешняк отклонил голову, а потом нагнулся пониже, подул на горячий осколок и выбросил его. Он ощупал порванный брезент, проверил, можно ли его зашить, но пришел к выводу, что вода все равно будет протекать и делу не поможешь. И потом это вообще его не касается.
Сейчас главным вопросом было, остановится ли колонна за мостом, и в таком месте, чтобы спрыгнуть и скрыться в кустах или хотя бы остаться на асфальте. Пока никаких намеков на остановку не было. Спускаясь вниз, машины увеличили скорость, а потом свернули на улицу в предместье города. Дальше стали все чаще попадаться большие дома, загудел под колесами разводной мост над каналом, и машины остановились на довольно большой площади.
Слева стоял дом из потемневших кирпичей, стена которого вертикально опускалась в воду, а в окне за мешками с песком торчал ствол пулемета. Справа за ровным рядом деревьев поблескивал канал, а вдали маячили возвышающиеся над водой дома.
Офицер стоял на газоне, среди поломанных цветов, жестами показывал место стоянки и покрикивал:
— Первое и второе орудия… Поляки начнут атаку с этого направления. Третье и четвертое орудия…
Солдаты схватили лопаты и энергично принялись раскапывать газон, подготавливая огневые позиции для орудий.
— Ты хочешь есть? — спросил один артиллерист другого.
— Как волк.
— Подожди, я сейчас что-нибудь принесу, — успокоил товарища первый.
Солдат воткнул лопату в землю, подошел к последней пушке и снизу вверх старательно начал расшнуровывать брезент.
— Ты что здесь делаешь? — спросил его часовой.
— Чшш… — Солдат протянул пачку сигарет, чтобы он замолчал.
Часовой взял сигарету, заложил ее за ухо и отошел на несколько шагов. Стоя у стены, около выбитого окна, он видел, как артиллерист сунул голову внутрь и уже влез до пояса под брезент.
Часовой пожал плечами, повернулся и отошел к другому орудию. Видимо, поэтому он не заметил, как артиллерист вдруг дернулся назад, но сразу же как-то обмяк и влез под брезент, а вернее, его туда втащили. С минуту снаружи торчала неподвижная согнутая нога, но и она скоро исчезла.
В воздухе нарастал гул моторов.
— Батарея, внимание! — приказал офицер.
По этому приказу солдаты покидали лопаты, бросились готовить пушки к бою. Часовой оглянулся и успел заметить, что, прежде чем артиллеристы добежали до последней пушки, от нее отделилась черная фигура и скрылась в окне первого этажа. На секунду часовой остановился, соображая, кто же из солдат задумал удрать, потом лишь пожал плечами, проверил, не выпала ли заложенная за ухо сигарета.
Перескочив через подоконник, Черешняк сразу же бросился на лестничную клетку и поднялся на второй этаж: он хорошо помнил объяснения Густлика о том, что гитлеровцы любят укрываться или в подвалах, или на крышах. На этаже действительно никого не оказалось, однако Томаш спрятался в темном углу за кафельной печью, прислушался. Отсюда ему была видна площадь, изрытая окопами, автомашины,
