— Взять без шума, — приказал Магнето.
Приказ, передаваемый из уст в уста, тихо поплыл в темноту все слабеющим эхом.
— Без шума… шума… ма…
Тишину прервал разрыв снаряда крупного калибра вблизи шоссе. Яркая вспышка — и темнота стала еще гуще. Никто из разведчиков не дрогнул — все внимание было направлено на калитку, в которой исчезли те четверо.
Наконец, что-то зашевелилось в темноте, зашуршало. Одна за другой появились четыре фигуры, вывели велосипеды за развалины, затем вскочили на седла и нажали на педали.
Из окон первого этажа, как ястребы на стайку куропаток, налетели на них разведчики. Схватка продолжалась в полной тишине. Только иногда слышны были сдавленные стоны да шуршание колеса перевернутого велосипеда.
— Бей его, Юзек! — выкрикнул кто-то громким шепотом.
— Встать! — тихо приказал Лажевский и спросил: — Поляки?
— С ними девушка? — удивился один разведчик.
— А ты что думал?
— Не сердись, отец. От немцев убегали?
— Через шоссе не получится. Их там как муравьев.
— Вчетвером не получится, но нас больше, и танк с нами. Пойдете?
— Танк? Какой?
— Обыкновенный.
— Да мы… — начал старик, но девушка дернула его за рукав и решительно сказала:
— Пойдем.
Даниель хотел спросить, почему эта девчонка командует сержантом, но промолчал. Нужно было поскорее занять исходную позицию. В любой момент немцы могла обнаружить их группу.
Группа, задержавшаяся на несколько минут, тихо двинулась вперед — вначале несколько разведчиков, затем мотоциклы, которые перетаскивались от укрытия к укрытию.
— Маруся, почему ты не дала мне спросить? Может, это они?
— Нет, — решительно ответила Огонек. — Пошли.
— Вы что, ошалели? — с беспокойством спросил хорунжий Зубрык. — Ведь сами видели, что там немцы. Несколько минут назад едва…
— Эх вы, пехота! — Лажевский подошел ближе. — Держитесь поближе к мотоциклам, а дальше я объясню, что и как.
Он подождал минуту, наблюдая, как новенькие помогают перетаскивать мотоциклы, и вернулся к танку.
— Что случилось? — спросил Кос.
— Ничего особенного. Подобрал четырех пехотинцев. Если и дальше так пойдет, приведем к артиллеристам батальон.
— Двинем?
— Может, тебе лучше подождать, а затем сразу на место?
— Хорошо.
— Я вернусь за вами.
Когда подхорунжий исчез, Кос, не доверяя артиллеристам, которых встретил час назад, послал дополнительно в дозор Вихуру и Томаша, а сам устроился в башне и внимательно прислушивался. Обстрел шоссе вели две или три батареи. Огневые позиции наверняка находились южнее шоссе. Калибр снарядов трудно было определить на слух: звук выстрелов терялся среди каменных стен. Поручник, конечно, сумел бы это сделать. Он не только погоду мог предсказывать, а все. Несправедливо, когда такие люди погибают.
Решение преодолеть шоссе ночью было принято Янеком после совещания с Лажевским, Густликом и Григорием, но исходило это предложение от Янека. Он понимал: если они нарвутся на замаскированные орудия или танки, если не сумеют опередить противника, то потеряют и технику и людей, не выполнят задание.
Может, действительно было бы лучше притаиться, подождать, пока подойдет какая-нибудь советская или польская часть? Немцы прорвали котел, сыплются как горох из мешка. Не может быть, чтобы им долго позволили улепетывать. Наверное, штаб фронта уже привел в движение резервы, и еще до рассвета…
Вернулся Лажевский, подал рукой знак и повел «Рыжего» между развалинами, переулком и дальше через дворы, через чахлый скверик с поломанными деревьями к толстой стене из бетонных плит, продырявленных, как швейцарский сыр.
— Янек, — позвал он тихо. — Иди сюда.
Кос вылез через люк механика-водителя. За ним, попискивая от обиды, старался выскочить Шарик, но Янек приказал Саакашвили:
— Держи его. Рвется, глупый.
— Дальше никакого прикрытия, — тихо сказал подхорунжий. — Нужно решаться на бросок.
Они осторожно вышли за стену на рекогносцировку.
В нескольких метрах от танка в тени стояли Маруся-Огонек, оба Шавелло и фельдшер. Отсюда были видны белые цифры и орел на башне и даже можно было прочесть надпись на борту.
— Я — сержант, а понять этого не могу, — ворчал Константин. — Ведь панна Маруся все время…
— Что же здесь понимать? — шепнула она, приложив палец к губам.
Стасько оставил свою гаубицу и подошел к танку. Через открытый передний люк выглянул Вихура:
— Командир сказал, что вы, пан подхорунжий, стихи пишете…
— Пишу.
— У меня к вам дело. Я Вихура.
— Стасько. Сейчас или потом?
— Потом. Они уже возвращаются. — Пряча голову, он задел за броню и сморщил свой вздернутый нос.
В проломе стены показался Кос и через передний люк нырнул в танк. Лажевский на минуту остановился около Шавелло:
— Пехота с нами?
— С вами.
— Пока танк не выстрелит, идем на цыпочках, а потом кто как хочет — можно и с пристуком и с присвистом.
— Но там ведь немцы, — пробовал объяснить Зубрык.
— Если кого ранит, гражданин хорунжий, положим на броню или в люльку любого мотоцикла, — сказала Огонек и погладила фельдшера по руке, чтобы подбодрить его.
— Вперед… вперед… вперед…
Вдоль цепи поползла команда, и, подобно колосьям ржи, которые поочередно пригибаются от дуновения ветерка, сгибались люди, выходя из проломов и пробоин в стене. Редкой и короткой была эта цепь, но ночью она могла сойти за взвод: семь артиллеристов, четыре пехотинца и девять разведчиков.
Мотоциклисты тащили свои машины на левом фланге, поближе к улице, которая расширялась здесь перед выходом на автостраду. Немцы шли слева, поэтому и угроза с этой стороны была большей, и огонь ручных пулеметов необходим был именно здесь.
За цепью, круша бетонные плиты, полз танк, с которого экипаж снял причудливую маскировку. Тряпки, оставленные на катках, глушили стук траков. Покачиваясь на выбоинах, сзади на коротком буксире ползла гаубица.
В танке, в скупом свете лампочек подсвечивания прицелов и часовых циферблатов, в отблеске далеких пожаров, проникающем через перископы, экипаж готовился к бою.
Вихура подгонял приклад ручного пулемета к плечу, легкими движениями передвигая ствол влево и вправо. Затем достал два кусочка сахара. Один положил в рот, другой подал Шарику. Пес тихонько зарычал,
