неизвестным творцом, но дрожащее на волнах и ряби каждой звездочкой. Слушал пробивавшийся сквозь пласты тишины шорох воды, скользившей по глинистому боку сопки. Погодя – забьется зарево на посветлевшем, но туманном востоке. Становилось знобко. Убегал в землянку. Товарищи спали. Было тепло, темно и влажно. Затискивался между горячих спин, сквозь паутину ресниц видел тусклое мерцание углей в открытом очаге и сладко, незаметно засыпал, весь полный сил, ожиданий и веры…
С моста видать далеко – прибрежные, ступенями сходящие к воде многоэтажные дома микрорайона, лысоватые, сглаженные человеком холмы, маленькие островки с кудрявыми кустарниками и травой, льющиеся серебром мелководные протоки и отмели и любимый горожанами бульвар Гагарина, оберегаемый от шума и маеты города с одной стороны железобетонными плитняками по берегу, а с другой – тенями высоких сосен, елей и кленов. Случалось, останавливался Илья посреди моста – за спиной шуршал транспорт, как и сейчас, а он склонялся к перилам и смотрел на Ангару, просто так смотрел, даже не из художнического интереса. Река всегда с моста прекрасна. Зимой утопает в мехах волглого тумана, какая-то скрытная, притихшая и одинокая. Чуть вздрогнет тяжелый, густой блик на темной неподъемной волне, и снова вся жизнь реки проваливается в глубину, на дно. Весной, по первым припекам, обязательно можно увидеть покачивающиеся на быстрине лодки с рыбаками. В студеном молодом воздухе мечутся и вскрикивают другие рыболовы – вечно ненасытные, полные движения и азарта чайки, шумно хлопая широкого разлета крыльями. Мягко и задорно греет маленькое солнце, и по берегу, по узкой полосе между водой и плитняком, прохаживается иркутский обыватель и гость, заглядывается, жмурясь, на сверкающую реку, любуется голубой, дымчатой далью города и холмов. Илья остро и нежно чувствовал жизнь весной. Летом – благодать: зной, пыль, пот, а по Ангаре бегут и вьются свежие, легкие вихри. Сама река – зеленоватая и яркая до рези в глазах. Но осенями Илья чаще задерживался на мосту, особенно в ясные дни с чистым, проутюженным ветрами небом. Так далеко, бывало, все видно, что, сдавалось, стоит еще немного напрячь зрение и можно разглядеть Байкал, горы и сопки, а в распадках, темных и сырых, пенно и мутно закипающие реки, отовсюду мчащиеся к тихой Ангаре…
Илье стало легко. Он подумал, что этот живописный вид с моста чем-то похож на левитановское 'Над вечным покоем' и так же заряжает силой. Илье захотелось писать – Ангару, небо, остров, рыбаков, чаек, и так же просто, ясно, но и сильно выражать свои чувства, как Левитан. Писать просто и жить просто – как это прекрасно.
Ему захотелось увидеть всех, кому он принес столько горя и переживаний. В нем снова набирал силы художник, но это уже была не та художническая сила, которая склоняла к простому рисованию или письму маслом и акварелью, а та художническая сила, которая звала к работе любви. 'Люби тех, – словно говорила она, – кто рядом с тобой, кто живет для тебя и для кого ты должен жить'.
Илья торопливо пошел с моста. Ему многое нужно в жизни сделать. Он, конечно, за последние месяцы возмужал, теперь нужно стать мужчиной – человеком. А художником станет ли – это уже как судьба велит; быть может, главным его творением станет его собственная жизнь.
Нужно спешить.
