Когда мы сворачивали с шоссе на дорогу к санаторию, я увидел на обочине желтый «жигуленок» с открытыми дверцами, в машине – Рыжий и еще кто-то. Мы проехали не останавливаясь. Игорь затормозил, не доезжая до первого шлагбаума:
– Вот так вот. С ветерком! – лицо его было почти веселым. – Тут вам метров сто до ворот. А мне, извините, дальше нужно гнать. Вы, вообще, как? Нормально? Сами дойдете?
– Дойду, конечно.
– Ну, счастливо.
Я дважды показал свою санаторскую карточку, прошел сквозь темнеющий уже парк к дому, поднялся в номер. Ничего, ноги шли нормально. Втягиваешься, милый.
За окном номера тихо и элегично кончался день. Из приоткрытой балконной двери – отдаленная музыка.
Крымская нега. Хоть залейся.
Я набрал номер Модеста. Трубку взяли сразу же.
– Модест?
– Да-да. Как вы? Уже у себя?
– Да, все нормально.
– Я должен извиниться за свое отсутствие. Меня в последний момент дернули в Севастополь.
– Модест.
– Да, – запнулся он на полуслове.
Чуткая пауза.
– Модест, я уезжаю в Москву.
– Когда?
– Завтра.
– Минуточку…
Тишина. Я вжал трубку в ухо и задержал дыхание: отдаленный, но вполне различимый голос Модеста: «Он уезжает». Затем ватная тишина, щелчок в трубке и совсем рядом снова Модест:
– Завтра вряд ли получится. Завтра – это очень трудно. Скорее, послезавтра. Поживите у нас еще денечек. День туда, день сюда – какая разница. – Но не было в его голосе прежнего напора.
– Модест, да вам-то что беспокоиться. Я и сам могу.
– Зачем вам эта морока с билетами, с дорогой. А послезавтра на моей машине с готовыми билетами – прямо к трапу. А? И… дадите мне возможность рассчитаться с вами за сегодняшнее, – уже обычным голосом сказал Модест (но и на этой фразе в голосе его не прозвучало привычного гонора).
– Модест, похоже, вы усложняете простые вещи. Если я сейчас уложусь, то часа через три буду уже в аэропорту.
– А вот этого не надо. Ни в коем случае, – раздался в трубке незнакомый мужской голос.
– Кто это, Модест?
– Ваш ангел-хранитель, – сказал Модест. – Он дело говорит.
– Давайте договоримся так, – продолжил голос. – Ориентируйтесь на послезавтра. Но на всякий случай уложитесь завтра с утра. Буквально все, до зубной щетки, и, пожалуйста, аккуратнее с документами и бумагами. Чтоб ни одной бумажки, ни одной квитанции не осталось. Может, появится возможность отправить вас завтра. Но никак не раньше одиннадцати утра. Живите как обычно, специально ждать не надо. Если что, к вам подойдут, найдут где угодно. Но боюсь, что завтра действительно может не получиться. Самому не нужно. Это опасно. А мы делаем все, чтобы максимально обезопасить вас. Вы верите мне?
– А что мне еще делать.
– Ну вот и договорились. Мы можем быть спокойны, да? Вы не будете сегодня никуда дергаться?
– Да нет, не буду. Все равно без машины отсюда не выбраться.
– Вот именно. Пока вы там, вы в абсолютной безопасности. Отдыхайте.
– Я бы на вашем месте, – подхихикнул в трубку Модест, – телку бы какую-нибудь на ночь склеил.
– Спокойной ночи, – сказал в трубку второй голос.
– Спокойной ночи, – ответил я. В трубке щелкнуло. – До свидания, Модест.
Я положил трубку.
Ангел-хранитель – это, конечно… это сильно… Интересно, что я почти и не удивился.
Голос не Зеленого, это точно. Голос Зеленого я помню.
Я сидел в низком кожаном кресле с включенным телевизором и рассматривал репродукцию на стене. Кусок утреннего раскаленного неба, цветы, женская фигура, фиолетовая тень от ее зонта. Господи, где это все?
Да за окном. Плотная фиолетовая темнота, – всполохи теплого живого цвета под фонарями внизу, женщины, мужчины, музыка, бар до потолка забит бутылками – какого черта?! Что за истерика?
Я снова расстегнул сумку, куда на всякий случай начал сбрасывать вещи, достал лосьон, бритву, рубаху и пошел принимать душ. В ванной гудели трубы. В номерах надо мной и подо мной принимали душ, брились, одевались для вечерней жизни. Это, кстати, и твоя жизнь, чего кривишься – иди, оттягивайся. Заслужил.
По телевизору местная криминальная хроника – я смотрел ее в, так сказать, натуральном виде, вытираясь полотенцем после душа. Пьяный тракторист из-под Феодосии обстрелял из охотничьего ружья деревенскую свадьбу. Опять – про расстрелянных в военном санатории. Показали фотографии двух подозреваемых, на которых объявлен розыск. Знакомы ли вам эти лица? Если знакомы, что имеете сообщить? Нет, не знакомы. И ничего не имею сообщить. Эти лица не вызывали ни волнения, ни даже интереса. Скулы, лбы, подбородки, глазные впадины с глазами без взгляда – бескровные виртуальные маски. Даже если это и они, все равно то, что я вижу на экране, не имеет никакого отношения к тому, что происходит во мне и вокруг меня. Честное слово, пейзаж на стене и счастливый – несмотря ни на что – ознобчик от запаха лосьона «Арамис» на моих только что выбритых щеках имеют отношение. Но не эти синеватые картинки.
Спустившись в бар на втором этаже, я заказываю себе херес и, с пузатым бокалом пройдя бар насквозь, выхожу на его широкий балкон. Черное небо. Край горы. Моря отсюда не видно.
Вокруг фонаря над моей головой носится какая-то насекомая нечисть, внизу под деревом в лунном мраке шепчется парочка, которой давно уже нужно подняться в номер, – слов не слышно, но я чувствую в интонациях и паузах эту набухающую потребность. Два крутых качка расслабленной походкой подваливают ко мне: «Извини, брат, прикурить. Зажигалку в номере оставил». И один склоняет стриженую голову к моим раскрытым ладоням, пьет из них пламя зажигалочки. И задерживается еще на несколько секунд, чтобы сказать про луну: «Во, блин, какая она здесь здоровая. Или так кажется?»
А там внизу, в темноте, – негромкий говор и тихий смех девушки. Нет, прав оказался Модест, хорошо было бы склеить на ночь кого-нибудь – нет, не на ночь, а вот для этого тихого шуршания одежд в пористой зеленоватой мгле, для вот этой сладкой ломоты в плечах, холодка в животе от блестящих рядом глаз и влажных губ. От потного тепла рук, которые не расцепить. Хорошо бы, но не нужно.
На самом деле мне страшно. Я как будто прячусь здесь – на подвешенном высоко над землей балконе, согретом фонарями, озвученном музыкой из бара, окруженный случайными людьми. И может, оттого все вокруг меня кажется таким невыразимо прекрасным.
Или это от хереса?
Я возвращаюсь через бар и холл к лифтам, а навстречу плывут мои соседи по шезлонгам в бассейне – грузины со своими девушками, мы киваем друг другу и улыбаемся. Ближе к лифтам я вижу Рыжего расположившимся в креслах и беседующим с киевскими панами – Рыжий даже головы не повернул за мной.
С утра маялся – дали горячую воду и можно было постирать пропотевшую майку и носки, но неохота шевелиться. Лежал после завтрака на разобранной постели, косился на телефон, курил и перебирал вчерашнее. Все было не так эффектно, как записывал вечером, – это уж меня понесло после встречи с Климом, а особенно после разговора по телефону с Модей и «ангелом-хранителем». Разговор я записал почти дословно. Почти. А на Клима вчера я наткнулся в том самом ресторане, куда меня позвал Модя.
