Граф П. Б. Шереметев умер 30 ноября 1788 года; он похоронен вместе со своими предками в соборной усыпальнице Спасо-Андрониева монастыря. Сын героя полтавского и прусского, современник Петра и шести других царствований, он был истинный вельможа золотого века Екатерины, ослеплявший иноземцев «умною пышностью»; пышность его не была разорительная: он расходовал только то, что получал из имений, и был далеко не расточительный и весьма осторожный в расходах, превосходный хозяин, устроивший систематическую экономию и строгие штаты со сметами. П. Бессонов в своем очерке («Графиня Прасковья Ивановна Шереметева») про него говорит:
«Это был образец екатерининского вельможи-богача, ловкий, хотя не слишком услужливый и довольно самостоятельный придворный, с хитростью, блестевшею в его несколько скошенных глазах, важный, но не надменный и со всеми до низших ласковый, не любивший головоломного труда, но очень крепкий природным умом и образованный по-французски; член знати европейской и вместе хлебосольный русский барин; артист в душе для всех искусств, с отличным ко всему вкусом, до изысканной гастрономии и равно до тяжелых дедовских блюд».
В его домах – петербургском, московском и кусковском – до конца его жизни ежедневно накрывались столы для бедных дворян, часто до ста приборов, из десятка и более блюд; сам же Шереметев никогда не ел более трех блюд.
Выезжал он на охоту в сопровождении не менее как пятидесяти дворян, которым он благодетельствовал, и имея при себе не менее 700 человек дворни: конюхов, шатерничих, поваров и пр.; шатры, палатки, огромные запасы следовали за ним большими обозами.
В гости он ездил к соседям также в сопровождении нескольких сотен конных проводников; но, несмотря на такую пышность выездов, он очень любил уединяться, и даже одно время хотел постричься, носить воду, дрова в келью и выметать сор своими руками.
Граф прожил 75 лет, умер в почетном звании обер-камергера и кавалером ордена св. Андрея Первозванного. Он был обладателем ста сорока тысяч душ крестьян.
Граф Петр Борисович во время первых дворянских выборов в Москве, при учреждении губерний в 1782 году, был единогласно выбран сперва в уездные предводители дворянства, и на другой день, когда тогдашний главнокомандующий граф З. Г. Чернышев пригласил всех дворян в Грановитую палату для выбора губернского предводителя, они опять единогласно выбрали графа и в эту почетную должность.
У покойного графа был сын Николай Петрович; последний, подобно отцу, умел угощать высоких посетителей, давать праздники, превышавшие пышностью и блеском даже те, которые давал отец.
Николай Петрович жил в другом своем имении под Москвой, селе Останкине, в красивом доме, выстроенном по плану знаменитого архитектора Кваренги, но несколько измененном по вкусу графа нашим русским не менее знаменитым зодчим Козаковым.
Император Павел посещал Останкино, и граф приготовил ему однажды следующий сюрприз: когда государь проезжал густую рощу, которая заслоняла вид на Останкино, то вдруг, как бы по мановению волшебного жезла, деревья упали, открыв красивую панораму всего Останкина.
В ожидании государя сделана была от начала рощи до самого Останкина просека, у каждого подпиленного дерева стоял человек и по данному сигналу сваливал деревья. Император был очень удивлен, любовался декорацией и благодарил хозяина за доставленное ему удовольствие.
Останкинский дом по убранству и роскоши представлял целый музей: масса бронзы, гобеленов, художественных статуй, картин, венецианские зеркала, всюду мрамор, мозаика, золото, китайский и японский фарфор, мебель с инкрустациями и т. д.
Нижний этаж был обитаем, верхний же представлял великолепный театр, окруженный настоящими чертогами. Сад в Останкине делился на английский и парк перед домом; аллеи лип были подстрижены стенами и кругами, всюду виднелись мраморные статуи, беседки и т. д.
Налево от дворца – могучая кедровая роща, по преданию, вывезенная из Сибири старым владельцем Останкина, князем Черкасским, бывшим сибирским губернатором. В этой роще стоит мраморная урна над прахом любимой собаки графа. Недалеко отсюда была и «аллея вздохов» из лип.
Между деревьями встречаются вековые дубы, и среди них есть могучий дуб – прародитель всех тамошних дубов, имеющий за собою несколько столетий.
Император Павел не раз посещал Останкино. По вступлении на престол государь здесь был встречен боем в литавры с хоровым гимном на день коронования его, положенным на музыку Козловским:
Когда в царствование императора Павла король Польский, Станислав Понятовский, посетил Останкино, то его хозяин дал для него блестящий праздник.
Король был удивлен великолепием Шереметевского имения. После роскошного обеда король отправился в театр, на котором крепостные актеры сыграли уже игранную при Екатерине пьесу «Самнитские браки»; роскошные костюмы, точные эпохе, были необыкновенно богаты, на артистке, игравшей главную роль, было ожерелье ценою в 100 000 рублей; декорации были написаны Гонзаго.
После шел балет и затем все гости уже танцевали в залах; под конец был предложен ужин, – в зале, в которой ужинали, был устроен роскошный буфет, уступы которого были уставлены драгоценными сосудами.
Между гастрономическими блюдами подавали тогда модное кушанье под названием «бомбы а-ля Сарданапал (роскошные), облитые соусом эпикурейцев». Это было нечто очень вкусное, состоящее из дичинного фарша; изобретено это блюдо было поваром прусского короля Фридриха II.
Большие блюда с десертами были накрыты хрустальными колпаками, на которых были представлены разные этрусские фигуры. Дорога, по которой поехал король в Москву, была вся освещена горевшими смоляными бочками.
Во время коронационных празднеств императора Александра I Останкино посетил государь – здесь ему был устроен пышный праздник. Государя с семейством встретили полонезом Козловского, слова Державина, «Гром победы, раздавайся», с пушечными выстрелами; затем была пропета кантата на день коронования государя «Русскими летит странами на златых крылах молва»; после пел еще графский хор известные тогда куплеты:
По окончании обеда высокие посетители приглашены были в темную комнату, обращенную окнами на двор, и оттуда смотрели блистательный фейерверк. Блестящая иллюминация, устроенная Шереметевым, от Останкина тянулась на пять верст к Москве и стоила ему несколько десятков тысяч рублей.
Второв в своих записках говорит, что на всем пути стояли какие-то изобретенные особые машины, в конструкцию которых входила серебряная ткань. Теперь нельзя представить той роскоши и блеска, которыми отличались почти все московские собрания эпохи восшествия на престол Александра I; возможен ли теперь, например, маскарад с пятнадцатью тысячами гостей, вроде того, какой был устроен в Слободском дворце по случаю коронации императора?
Не менее богатый праздник в Останкине дали опекуны молодого графа во время пребывания двора с новобрачными в 1817 году; в это время посетил имение Шереметевых и прусский король Вильгельм III, отец новобрачной.
Прием царственных особ состоялся утром, в полдень был здесь утренний спектакль, давали русскую пьесу «Семик, или Гулянье в Марьиной роще». Пьеса эта долго не сходила в то время с репертуара; она была не что иное, как большой дивертисмент из песен и плясок.
С этой пьесой связан следующий анекдот: для пения и пляски в «Семике» часто был приглашаем любитель – военный писарь Лебедев, замечательный «плясун-ложечник» (не было в то время ни одного вечера или барского спектакля, в котором бы не плясал и не пел Лебедев). Высокие покровители этого Лебедева вздумали и на этот раз пригласить его на спектакль. Император Александр I не любил таких удовольствий, плясун ему не понравился, и, узнав, что он военный писарь, государь запретил ему впредь показываться на сцене, а начальству тоже досталась гонка за допущение на сцену военнослужащего.
Августейшее семейство по приезде в Останкино, было встречено хором певцов, пропевшим модную тогда кантату: «Ты возвратился, благодатный», затем на устроенном в зале театре, до поднятия занавеса,
