Жюль Верн
Речь на открытии муниципального цирка в Амьене
Дамы и господа!
Вероятно, вы не без удивления прочитали в программе музыкального вечера имя некоего артиста, который в данный момент находится перед вами[1]. Ему и в самом деле предназначена довольно жалкая роль в концерте, организованном г-ном Гонтье, председателем «Гармонии», при дружном участии других музыкальных обществ нашего города. Почему же этот чужак отважился появиться на концертной эстраде перед столь многочисленным и внушающим уважение собранием? Ему всего недостает: дикции, жестикуляции, привычки говорить на публике. Его голос с трудом доносится до последних рядов у ограды. Это очень смелый поступок с его стороны! И он просит по возможности терпеливо выслушать его и постараться понять. Он будет иметь честь один, без помощи даже аккомпаниатора, исполнить перед вами несколько вариаций на тему открытия нового муниципального цирка. Бывают, кажется, романсы без слов, на этот же раз будут слова без романсов.
Итак, с вашего позволения, перенесемся мысленно в те времена, когда мы мечтали, давая волю своему воображению. В один прекрасный день Амьен очнулся от долгого восемнадцатимесячного сна. И вот в погожее июньское воскресенье толпы людей покидают свои предместья — Бове, Сен-Пьер, Эн и Сен- Морис — и направляются к площади Лонгвиль. Эти люди идут по великолепным, засаженным в четыре ряда деревьями бульварам, которые пересекают тридцать восемь улиц, пять площадей и два вокзала четырехкилометровой дугой, соединяя верхний и нижний отрезки течения Соммы.
Все мы, добропорядочные амьенцы, любим площадь Лонгвиль, немного жаркую летом и слегка прохладную зимой. Мы любим кусты сирени и липы, обрамляющие своей зеленью маленькую пустыню, на которой наш замечательный садовник г-н Ларюэль обыкновенно размещает клумбы и газоны городского оазиса. Любим парады и праздники, которые здесь проводятся. Любим и фонтан, и облачка белого пара, которые то и дело возникают у обоих выходов из соседствующего с площадью туннеля и которые слишком часто загрязняет черный паровозный дым. Любим и здешний деревянный цирк, сероватый купол которого напоминает шляпку гигантского гриба.
Но что случилось? Какой сюрприз! Вид площади полностью изменился. Теперь здесь уже нет миниатюрной Сахары. Нет фонтана. Изнуренная кормилица и ее вечно голодные младенцы убежали в другие рощи[2]. Нет деревянного цирка. Вместо огромной, слегка подгнившей криптогамы[3] посреди зеленого массива возвышается нечто, напоминающее — да простится мне это фантастическое сравнение — великолепное, гигантское наргиле[4]. Его покрытый чеканкой рукав оканчивается мундштуком, выпускающим легчайший дым, а колба вся сияет и искрится под амьенским небом.
Откуда явилось это чудо и что за маг сотворил его по мановению волшебной палочки?
Прежде чем ответить на этот вопрос, дамы и господа, позвольте мне вспомнить старый цирк и даже пожалеть о нем. У него были свои прекрасные дни и не менее прекрасные вечера. Он любезно предоставлял свою арену для вручения школьных наград и призов Стрелкового общества, для собраний и конференций, посвященных замечательным людям, в том числе г-ну Жюлю Симону[5] и г-ну Фердинанду де Лессепсу[6]. Там проходили школьные праздники, состязания гимнастов и фехтовальщиков, блестящие концерты, на которых «Гармония» г-на Гонтье, «Симфоническое общество» г-на Тореля и «Орфеон» г-на Жанвье с успехом выступали под руководством своих талантливых дирижеров: Бланкемана, Бюло, Дотена и Гриньи. Там мы часто аплодировали военным оркестрам под управлением гг. Турнёра и Довена, духовому оркестру амьенских пожарников под руководством г-на Лонжи и сельским оркестрам. Там мы слушали великих исполнителей, инструменталистов и певцов, и среди них — наших сограждан, которыми мы гордимся: гг. Оге, Делакруа, Дезире Мор, Гудруа, Десена, Нике, Женена, Кюни, Фюзье, Серрасена, Юка, Бро, Дувиля, Жоне и многих других[7]. И наконец, венцом карьеры деревянного цирка стал фестиваль в честь Гуно[8], ради которого г-н Торель предложил нашим музыкальным обществам объединить свои усилия, чтобы воздать должное французскому маэстро.
Как видите, тот деревянный цирк, так дерзко выстроенный г-ном Скитом по проекту г-на Годелета, хорошо послужил нашему городу. Открытый 23 июня 1874 года, он просуществовал… столько, сколько живут подобные сооружения. Конечно, он потускнел, одряхлел, выглядел непрезентабельно. Он оседал под нашими ногами. Дождь и ветер свободно проникали через его дырявую крышу, но цирк молодцевато держал ее, несмотря на то что она как будто слегка съехала набок. И как раз потому, что это сооружение было временным, оно могло бы прожить еще долго, если бы через пятнадцать лет — день в день — после своего рождения не было принуждено уступить место своему наследнику.
Итак, наша признательность старому цирку и приветствия новому!
Когда возник вопрос о реконструкции циркового здания, один из самых заслуженных наших сограждан сказал: «Если вы будете его перестраивать, да еще на площади Лонгвиль, то должен получиться только памятник».
Муниципальная администрация поняла это. Ее не остановили даже огромные расходы. Распростившись с идеей дешевого цирка, г-н Фредерик Пти решился на большое и красивое здание. Он обратился к амьенскому мастеру, уже создавшему в городе несколько жилых домов, здание почты и телеграфа, фасад женского лицея, новые залы Пикардийского музея, педагогический институт, приют для душевнобольных, — к г-ну Эмилю Рикье, главному архитектору департамента. Спешу добавить, что было бы несправедливо не упомянуть о заслугах его собратьев, также много сделавших для украшения нашей старой Самаробривы[9].
Дамы и господа, теперь вы знакомы с творением мастера и, конечно, не пожалеете для него аплодисментов. Задача стояла сложная: необходимо было создать условия и для развлечения, и для просвещения, — но ее оказалось возможным решить, построив просторное помещение, одинаково подходящее как для концертов и состязаний, так и для конференций, всегда имеющих успех у избранной публики. Разве не оправдывается в зданиях подобного типа старая латинская поговорка: «Ad ludum, ad lucem»?[10]
Теперь пришло время, уважаемые дамы, предложить вам путешествие вокруг, внутри и, я бы даже сказал, над нашим новым цирком. Я приглашаю в него только наших любезных зрительниц, хорошо зная, что мужчины будут настолько обходительны, что не смогут не последовать за нами. Не бойтесь усталости и головокружения, милые дамы! Речь идет о прогулке прямо-таки идеальной. Мы совершим ее мысленно, вам только нужно будет представить, что к вашему корсажу приделаны крылья, и быть готовыми их раскрыть.
Прежде всего остановимся возле портика этого монументального сооружения, в архитектуре которого так удачно соединились стиль Древнего Рима и итальянского Ренессанса. Восемь колонн с каннелюрами[11] и сложными, очень тонко выполненными капителями[12] поддерживают немного скругленный резной антаблемент[13], украшенный по фризу [14] золотой надписью: «Муниципальный цирк». Карниз с двойными волютами[15] и зубцами протянулся в основании искусно отделанного фронтона[16]. В центре его помещена античная маска, изображающая искаженное криком лицо и украшенная причудливо изогнутыми лентами. Возможно, из ее широко раскрытого рта вырывается древний клич: «Эвоэ! Эвоэ!»[17], если только она попросту не зазывает нас, пользуясь языком рынка: «Берите билеты и входите!» Но как бы то ни было, ей не удастся нарушить гордое спокойствие двух расположившихся по углам фронтона крылатых пантер, каждая из которых опирается лапой на шар, а в качестве атрибутов при них находятся тирс[18]и виноградная гроздь. Их лучше было бы назвать химерами…[19] Пусть так и будет! Но химера, сказал как-то Виктор Гюго, будучи чудовищем, одновременно является и воплощением мечты, и эти символические животные вполне уместны у входа в здание, предназначенное не
