от чаши жизни, наводя на них маловерие, холодность и нерадение к этому величайшему таинству христианской веры, чтобы держать людей в узах греха и смерти».
«Вот отчего нет истинной жизни в христианах православных, жизни по духу Христову!»
Что значат все эти излияния его собственной жизни, личного опыта, «непрестанно» им переживаемого? — Что это за «оживотворение»?
Да, именно, буквально так и должно понимать. Кто не переживал этого, тот может несколько понять от обратного: представим себе «жизнь» человека в скуке, унынии, скорби, бессмыслии, одеревенении, беспокойстве, мучении, отчаянии… О таком «живом» человеке можно сказать, что он — «живой труп», а духовное его состояние — «мертвечина». «Смысла жить нет», говорят. Впрочем, удовлетворение греховных страстей может обычно представляться «жизнью», даже «захватывающею». Да! но это только видимость и соблазнительная приманка, «прелесть», обман. В самом же деле грехи «растлевают» душу, вносят внутрь ее «тлен», мертвость, разрушение, смерть духовную. Это мы все по опыту знаем.
«В мiре вы питаетесь постоянно», — говорит батюшка, — «только тлением: ваше зрение, ваш слух, ваше обоняние, осязание, разум, память, представление, воображение, все чувства питаются тлением. В церкви все — нетленно: красота нетленная, вечная, сладость нетленная, богатство нетленное, слава нетленная. Мiрская же, плотская красота, сладость, слава, богатство подвержены тлению, исчезновению, да они и обманчивы, прелестны, греховны».
Теперь заключайте и о противоположном: там воистину жизнь: подлинная, удовлетворяющая, радующая, именно… «животворящая». Человек точно из мертвых воскресает. Оживает.
Трудно все это передать неопытному, а вот для опытного о. Иоанна это было «постоянною очевидностью». Это — предначатие вечной, Божией жизни.
«Тако бо возлюби Бог мiр, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть, да всяк, верующий в Него, не погибнет, но имать живот вечный». «И я многогрешный», смиренно пишет о себе батюшка, — «обязан всеми днями моей благополучной жизни только Литургии, ходатайствующей ежедневно и о мне «воздыхании неизглаголанными Духа Святаго. Аминь!», т. е. истинно так (Рим. 8,26).
Еще иначе можно сказать, что жизнь — в благодати Божией. Для святых благодать была всем. «Ищи и ты, человек», — говорит о. Иоанн, — «паче всякого сокровища благодати Божией, и да царствует она в тебе непрестанно. Да приидет Царствие Твое».
Ею и жил батюшка, — получая ее изобильно в ежедневном Причащении.
В частности, именно он отмечает в себе замечательный знак оживотворения, прилив сил: он называет это часто «утверждением». Умирающий человек и душевно и телесно ослабевает, дряхлеет, «опускается». Истинный причастник «животворящих» Таин испытывает обратное.
«Облекшись во Христа верою и причастием Святых Таин, я бываю словесен (разумен) и тверд, как скала. Христос полнота для меня всех благ, а главное сладкий, пресладкий живот (жизнь) и «мир, превосходяй всяк ум» (Филип. 4, 7)». Это переживание весьма характерно для о. Иоанна. Другие больше ощущают «мир», или даже «слезы умиления», иные радость, и пр. Все это известно было и ему. Но сверх того он вот ощущал духовную силу, необычайную твердость, — «как скала»: очень сильно сказано. И это было… Приходит такое сравнение: гнущуюся сталь закалили, и она напряглась… Точно «заряд» электрической силы получал о. Иоанн от причащения. Бог есть Сила, и причащающийся Его достойно становится подобным Ему. Как Спаситель воскрес из мертвых — в силе, так и причащающийся получает божественную «энергию» благодати (по словам свт. Григория Паламы).
И это говорит о том, что о. Иоанн причащался достойно. Иначе у него не могло быть такого «дерзновения», тогда скорей было бы «утешение», «мир», «свобода», «слезы покаяния», и т. п. Так, как он — причащаются святые. Кроме того, — это соответствовало и его индивидуальному духу: он был человек исключительной силы решимости, твердости, насточивости, смелости, энергии, дерзновения.
Потому он и других священнослужителей призывает к таким же чувствам, ставя это именно в связь с Воскресением; а причащение есть воскресение и пасха для присутствующих.
«Воскресший», — говорит он, — «даровал нам величайшее дерзновение пред Богом воскресением и всепрощением Своим, всеискуплением Своим. И мы должны всегда дерзать, и не бояться, не унывать, не малодушествовать, не робеть, не стыдиться других, а весело и бодро смотреть на всех. Слава Тебе, Господи, сила всеочистительная, всеискупительная, сила всебодрая и всеободряющая, сила вседержавная, всепобеждающая, всеохраняющая, всепокрывающая, всепросвещающая!»
Какая сила и дерзновение!
Он дерзнул сказать и большее, на первый раз даже не легко понятное… Но лучше выпущу его слова.
«Даждь, иерей, должную часть, важность, достоинство, твердость священству, тобою носимому и действующему к славе Божией и спасению твоему и людей. И не взирай ни на чьи лица, ни на свое лице, и свои недостатки, грехи, или свои достоинства, но единственно на лице Христа Бога, Коего образ ты носишь, Коего представляешь, как ходатай Бога и человеков во время богослужения. Весь ты Божий, а не свой должен быть в это время. И самые грехи твои или лукавое по действу диавола воспоминание о них возверзи в покаянии на Господа, как Агнца Божия, вземлющего грех мiра; и не смущайся от воспоминания натиска их. Аминь, буди!»
Если так он чувствовал еще до причащения, тем понятнее его твердость и дерзновение после него. И Церковь знает об этом даре причащения. Тотчас же после пресуществления Даров она молится:
«Яко быти причащающимся во трезвение души, в дерзновение еже к Тебе». О том же «дерзновении» упоминается и в тайной молитве на последующей ектении. А после причащения — в благодарственной молитве, помещенной на ряду в служебнике и прямо говорится о твердости: «утверди нас в страхе Твоем», «утверди наша стопы», сделай твердыми, мужественными. Но чаще говорится о «животворящих» Тайнах.
Это оживотворение и ощущал в себе опытно о. Иоанн.
Отсюда у него возгорала и «вера непостыдная». Отсюда он получал и силу творить чудеса. Потому и мученики старались причащаться перед пытками, в чем убеждал их священномученик Киприан Карфагенский.
Так именно и видели мы, наблюдатели, на примере батюшки: чем дальше шла служба Литургии, тем больше он оживлялся. И не только душею, но даже и телом, в движениях, в лице: лицо его становилось розовым, одушевленным. Он весь наполнялся силою, жизнию.[11] Да — Евхаристия для него была «чашею жизни».
Но скажут: то был о. Иоанн, человек святой. А может ли обыкновенный грешник ощутить что либо подобное?
6. УГЛЬ ПАЛЯЩИЙ
Конечно, степень даров, сила «жизни» зависит от святости души. Но и грешникам Бог дает Свою милость и жизнь, пусть меньшую, но все же великую и спасительную, только у них эта жизнь проявляется несколько иначе.
«Человеку грешному, нечистому, что нужно на всякий день и час? — спрашивает о. Иоанн. — Милость, очищение и освящение. Где эта благодать особенно подается и получается? В церкви. Когда? При богослужении и совершении различных таинств. А дома? Сообщается и дома, при усердной молитве; но нигде так обильно и действенно не изливается, как в храме.
Всякий человек есть больной душою, т. е. страстен, грешен, крайне немощен, нечист, мерзок, окаянен, беден, нищ, слеп, наг, мертв. Господь пришел с небесе на землю, чтобы «спасти погибшего» (Мф. 18, 11; Лк. 19, 10), и основал на земле Церковь Свою, чтобы всегда спасать хотящих спасения, всегда врачевать желающих душевного и телесного здравия… избавлять от бед и напастей и от нищеты душевной, и обогащать Божеством в причащении Святых Таин Христовых и в единении со Христом, покрывать наготу и безобразие наше, оживлять всегда на каждый день умирающих душой, греховною смертию… А между тем многие заблуждающие бегают от нее (Церкви), чуждаются ее, хулят ее. О бедные, несчастные, погибающие! Глядя на ваши удовольствия, на вашу жизнь поверхностно, подумаешь, что вы — здоровы,
