— Она длинная и высокая, как минарет, — сказала Нахид, всегда думавшая об образе, который помог бы мне запоминать буквы.
Уголком глаза следя за Нахид, я исписала страницу длинными прямыми чертами. Иногда я добавляла закругленную верхушку, чтобы при произношении получился низкий гортанный звук. Когда Нахид одобрила мои успехи, мы перешли ко второй букве —
— А теперь напиши их вместе,
Я написала их и произнесла слово
— Писать — это то же самое, что и ткать ковры, — сказала я.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Нахид с презрением в голосе. Она никогда не ткала ковров.
Я положила перо и постаралась объяснить:
— Слова пишутся буква за буквой, так же как ткутся ковры — узел за узлом. Разные сочетания букв дают разные слова, а разные сочетания цветов — разные узоры.
— Но письмо даровано Аллахом, — возразила Нахид.
— Аллах даровал всего тридцать две буквы, — ответила я, гордясь тем, что знаю это, — но как же ты объяснишь, зачем он дал нам больше цветов, чем мы можем сосчитать?
— Я думаю, это верно, — ответила Нахид тоном, дававшим понять, что она, как и многие, считала письмо выше.
Нахид глубоко вздохнула.
— Мне следует поупражняться, — сказала она.
Отец дал ей книгу с каллиграфическими упражнениями, которые она должна была сделать перед тем, как попытаться написать фразу «Аллах Акбар», «Аллах Велик», в форме льва.
— Но я больше не могу, — добавила она и обвела взглядом комнату. — Моя голова занята другим.
— Ты, верно, узнала что-нибудь новое о том симпатичном игроке в чавгонбози? — спросила я.
— Я узнала его имя: Искандар, — с нескрываемым удовольствием произнесла Нахид.
— А о его семье?
Она отвела глаза:
— Я ничего не знаю.
— А знает ли он, кто ты такая? — спросила я, чувствуя зависть.
— Думаю, начинает догадываться, — улыбнулась Нахид самой прелестной из своих улыбок.
— Как?
— На прошлой неделе я с подругой пошла на Лик Мира посмотреть игру в чавгонбози. Искандар забил так много мячей, что зрители кричали в восхищении. После игры я пошла туда, где поздравляли игроков. Я притворилась, что беседую со своей подругой, пока Искандар не посмотрел на нас. Потом я приоткрыла пичех, будто надо было поправить его, и дала Искандару взглянуть на мое лицо.
— Неужели!
— Я сделала это, — торжествующе произнесла Нахид. — Он смотрел на меня так, словно сердце его птица, которая наконец нашла нужное место для гнезда. Он не мог перестать смотреть, даже когда я закрыла лицо.
— Но как же он теперь найдет тебя?
— Буду ходить на игры, пока он не узнает, кто я.
— Осторожней, — вздохнула я.
Прищурившись с сомнением, Нахид недоверчиво посмотрела на меня:
— Ты ведь никому не расскажешь?
— Конечно нет, мы ведь друзья!
Нахид с беспокойством посмотрела на меня. Вдруг она повернулась и позвала служанку. Вскоре та вошла, держа в руках поднос. Нахид предложила мне кофе и фиников. Я отказывалась от фруктов уже несколько раз и, чтобы не показаться невежливой, выбрала маленький финик и положила его в рот. Пришлось собрать всю силу воли, чтобы на лице не отразилось отвращение, как у ребенка. Я быстро проглотила его и выплюнула косточку.
Нахид внимательно наблюдала за мной.
— Все хорошо?
Я хотела было произнести одну из фраз, которые обычно говорят в таком случае: «Я, ваша покорная слуга, недостойна такого гостеприимства», но не смогла. Подбирая слова, я откинулась на подушку и сделала большой глоток кофе.
— Он кислый — наконец произнесла я.
Нахид смеялась так, что ее стройное тело раскачивалось, как кипарис на ветру.
— Вот такая ты и есть!
— А что я еще могу сказать, кроме правды?
— Многое, — ответила она, — вчера я подала эти же финики своим друзьям. Среди них была и та девушка, с которой я ходила на игру. Она съела один и сказала: «Финики в райских садах, должно быть, похожи на эти», а другая девушка добавила: «Но эти еще лучше». После их ухода я попробовала финики и поняла истину. Я устала от лжи, — сказала она. — Как жаль, что люди не могут быть честными.
— Людей из моей деревни считают прямолинейными, — ответила я, не зная, что добавить.
Перед моим уходом Нахид спросила, могу ли я оказать ей особую честь.
— Это насчет чавгонбози на площади, — объяснила она. — Моя подруга боится идти со мной снова, и потому я прошу тебя составить мне компанию.
Я представила, что на игру придет много юношей, которые будут собираться в толпы и кричать, поддерживая свою любимую команду. Хотя я жила в городе совсем недавно, но понимала, что это не место для двух незамужних девушек.
— Разве тебя не волнует, что подумают твои родители?
— Как ты не понимаешь? Я должна пойти, — умоляюще произнесла Нахид.
— Но как мы пойдем туда, не сказав родителям?
— Я скажу родителям, что пошла к тебе, а ты своим, что ко мне. Мы наденем чадоры и пичехи, нас никто не узнает.
— Даже не знаю, — нерешительно сказала я.
Презрение заволокло глаза Нахид, и я почувствовала себя жалкой. Поэтому я согласилась пойти с ней и помочь пленить возлюбленного.
Нахид удивила меня храбростью, которую она проявила, чтобы поразить любимого. Но всего лишь через несколько дней я сама открылась человеку, которого никогда раньше не видела. В четверг я возвращалась из хаммама, и волосы у меня были мокрыми. Я закрыла за собой высокую тяжелую дверь, ведущую в дом Гостахама, сняла пичех, чадор, надетый поверх шарф и распустила волосы. Я не заметила незнакомца, ждавшего Гостахама; слуга, видимо, ушел, чтобы доложить о его приходе. На незнакомце был разноцветный тюрбан, прошитый серебряной нитью, голубой шелковый халат поверх оранжевой рубахи. В ноздри ударил запах свежей травы и лошадей. Я так испугалась, что вскрикнула: «О Али!»
Если бы незнакомец был вежлив, он отвернулся бы. Вместо этого мужчина продолжал разглядывать меня, наслаждаясь моим удивлением и неловкостью моего положения.
— Хватит стоять и смотреть! — огрызнулась я и быстро побежала в андаруни, часть дома, где женщины были в безопасности от мужской бесцеремонности.
Позади раздался взрыв хохота. Кто был это дерзкий человек? Поблизости не было никого, чтобы спросить. Чтобы выяснить, я поднялась на второй этаж, который был чуть больше чердака. Здесь мы обычно развешивали белье для просушки. Я забралась в закуток под лестницей, откуда была видна гостиная. Украшения из гипсовых цветов и ветвей образовывали решетку, через которую я могла видеть и
