из серебра. Подушки, затканные серебряными нитями, сверкали. Я постаралась подавить зависть, поднявшуюся в моем сердце.
Нахид вошла в комнату, и я удивилась, как быстро она освоилась с ролью богатой и властной женщины. На ней были тяжелые золотые браслеты со свисавшей бирюзой и жемчугами, то же сочетание камней на лбу, нашитых на золотую ленту, поддерживающую ее кружевную накидку. Бледно-голубой шелковый халат и рубашка были неяркими и старили ее. Лицо ее было спокойным и замкнутым. Глаза казались больше, чем всегда, но сейчас уже не были красными. Теперь она правила домом с двенадцатью слугами, занятыми только ее нуждами.
— Нахид-джоон! — сказала я, целуя ее в каждую щеку. — Хотя, я думаю, раз ты замужем, я должна звать тебя Нахид-ханум! Как ты?
— А как я выгляжу? — устало отозвалась она.
— Как луна, — сказала я, — но чуть постарше.
— И печальнее.
— Да, и печальнее, — сказала я.
Мы смотрели друг на друга, и грусть ее глаз отражалась в моих. Мы сели рядом на подушки, Нахид велела подать кофе и сласти.
— И как замужняя жизнь? — спросила я, стараясь выглядеть беспечной.
— Замечательно, как и ожидалось, — пожала плечами она. — Я его редко вижу.
Это было странно для новобрачной, но я не могла не надеяться, что причина во мне.
— А почему?
— Он так занят своими землями, лошадьми, поручениями отца.
— Но наверняка находит время и для тебя.
— Только по ночам, — сказала она.
Я ожидала услышать от нее совсем другое. Рассматривая ее лицо и тело, искала признаки удовлетворения и надеялась не найти. Невыносима была мысль, что они наслаждаются друг другом, и я быстро ответила:
— Похоже, ты не можешь забыть Искандара.
Ее глаза стали еще больше и печальней, но она не дала себе воли.
— Никогда, — прошептала она.
Она поманила меня.
— Я должна говорить тихо. Я не могу себе позволить здесь ничего, пока не пойму, кто здесь верен ему, а кто мне. Я должна притворяться, что все точно так, как я хочу.
— Как мне жаль, что ты так несчастна, — прошептала я в ответ.
— Могу ли я быть счастлива? — ответила она. — Его не сравнить с Искандаром. Он некрасив и недобр.
В моих глазах Ферейдун был куда красивее Искандара. Я вспомнила его мускулистые бедра, оплетавшие мои, и его горячую крепкую грудь, плотно прижатую к моей. Я едва не запротестовала: «А его прекрасные волосы? А его язык, когда он выводит им узоры на твоих бедрах?» Но вместо этого я заговорила о других вещах — о ковре, над которым работала, о свадебных подарках Нахид, ее каллиграфии, — и все равно разговор упорно возвращался к Ферейдуну.
— Я бы даже выдержала замужество за ним — любой мужчина такой же, как другой, если он не Искандар, — когда бы не то, что происходит по ночам… — сказала она и тут же осеклась, отпила глоток кофе из маленькой чашечки тонкого голубого фарфора. — Будь ты замужем, я бы все рассказала тебе.
Даже после этих слов я поняла, что Нахид мне расскажет все, потому что хочет выговориться, а я единственная, кому она доверяет. Но я не хотела слушать.
— Ты уже повидала его дочь? — быстро перебила я, стараясь поменять тему.
Нахид удивилась:
— Кто тебе рассказал о ней?
Секунду я не знала, что ответить. Надо быть крайне осторожной, чтобы не выдать себя.
— Э-э-э-э… ну, ковер… — выдавила я. — Помнишь ковер, который он заказал, с талисманами, благодарение Аллаху, что к его дочери вернулось здоровье?
— Ты когда-то упоминала ковер, с которым помогала Гостахаму, — сказала Нахид. — Но ты никогда не говорила мне, что его заказывал Ферейдун.
Я с трудом перевела дыхание.
— Так я его не связывала с мужчиной, который на тебе женился, до недавнего времени, — солгала я.
— О, — сказала она. — Я могла бы ожидать, что ты расскажешь мне все, что знаешь, о мужчине, за которого я выходила. — Тон ее был резок.
— Я поистине сожалею, — пробормотала я. — Должно быть, позабыла.
— Странно, — ответила она. — А что ты еще о нем знаешь?
Мое сердце словно чернело, как сердце ягненка, поджариваемое на углях.
— Только то, что Гостахам рассчитывает на новые заказы! — быстро сказала я, пытаясь быть как можно веселее.
Нахид приподняла бровь, как бы давая понять, что это теперь в ее власти — жены богатого человека. Я пригнула голову, потрясенная тем, что сказала.
— Я ведь не хотела ничего такого, — пролепетала я.
Она махнула рукой:
— Знаю.
Нахид глотнула еще кофе, а я почувствовала, как пот стекает по моей спине.
— Рада, что у тебя такой красивый дом, — сказала я.
Нахид огляделась вокруг безжизненными глазами.
— Я бы осталась в хижине, если бы могла разделить ее с Искандаром, — сказала она, и кожа вокруг ее глаз напряглась. — Помнишь, как женщины на свадьбе дразнили меня? Я боялась, но никогда не думала, что мужчина в твоей постели — это так мерзко.
Мое черное сердце задрожало. То доброе, что оставалось во мне, готово было крикнуть ей: «Все будет лучше!»
Нахид содрогнулась, и жемчужины на ее запястьях тоже содрогнулись.
— Днем он изображает лучшие манеры и отличное воспитание. Но ночью он превращается в животное. Когда я чувствую его горячее дыхание на моей шее, то готова завизжать.
Именно это я в нем и любила. Во тьме он был зверем, а с ним и я позволяла себе стать тем же. Дома, с Гордийе, я должна была быть покорной и стараться работать хорошо; с Гостахамом быть понятливой ученицей; с матушкой выказывать уважение; с посетителями быть благонравной дочерью. Только с ним я узнавала правду своей плоти. У меня ушло много времени, чтобы понять это, и теми ночами, когда его не было, я жаждала этого.
Потрясенная, я откашлялась.
— Ты краснеешь, — улыбнулась Нахид. — Да ты, я думаю, еще свежа и девственница.
— Думаешь, тебе понравилось бы больше, будь на его месте Искандар? — спросила я.
— Конечно, — ответила она. — Когда я вижу его без одежды, тоскую по моему возлюбленному. Его ладони на моем теле грубы, словно кошачьи когти. Даже борода его обдирает мое лицо. Я хочу его сбросить, но я должна лежать и ждать, покуда он кончит.
— Как ему это может нравиться? — едва не выдала я себя снова.
Я стеснялась, когда впервые легла с ним, но никогда не брезговала им в той мере, как описывала Нахид. Единственный раз, когда мне не удалось порадовать его, он наказал меня на недели. А ей что он за это делает?
Нахид глядела на меня со странным выражением, и утолки ее рта опускались.
— А ему, в общем, все равно. Будто он просто исполняет обязанности мужа.
Неужели возможно, чтобы он шел с ней в постель, потому что так надо, а берег себя для меня? Я боялась в это поверить.
— А если ты его похвалишь?
