подбодрить меня, но я видела, что ее глаза оставались тверже изумрудов.
— Нахид, ты ведь уже, наверное, знаешь. — Слова застревали у меня в рту.
— Откуда же мне знать? — невинно отвечала она.
Я помедлила. Помнится, Гостахам, Гордийе и даже матушка советовали мне придумать историю, которая сохранит мир в семьях. Все, что мне надо было сказать, — что мой муж удачливый конюх или мелкий торговец серебряными изделиями, некто умеренно преуспевающий, но недостаточно знатный, чтобы навести Нахид на подозрения.
— Ты не хочешь довериться мне? — с оскорбленным видом спросила Нахид. — Или наша дружба для тебя больше ничего не значит?
— Конечно значит!
— Тогда скажи мне. Кто бы это ни был, я порадуюсь за тебя.
— Обещаешь?
Она не ответила, но ее рука ободряюще тронула мою. Я медлила избавлять свое сердце от секрета, тяготившего меня столько времени. Нахид когда-то оценила меня за сказанную ей правду об испорченных финиках; может быть, она снова оценит правду и это сделает нас ближе.
— Это Ферейдун, — шепнула я так тихо, что понадеялась — она не услышит.
Нахид отпустила меня и вскочила со своей подушки.
— Я знала! — крикнула она, и в ее глазах снова вспыхнул гнев. — Я послала Кобру с поручением в его маленький дом, и ей показалось, что она слышала твой голос! Как я надеялась, что это ошибка!
От стыда я не могла смотреть ей в лицо.
— Ведь я тебе доверяла! Я думала, что ты всегда говоришь правду!
— И я всегда старалась, — ответила я. — Нахид, это случилось за месяцы до того, как тебе сказали о помолвке с Ферейдуном. Откуда мне было знать, что твои родители выберут его из всех мужчин брачного возраста в Исфахане? Наши судьбы связаны воедино, так и предсказала Кобра, гадая нам по кофейной гуще.
Нахид смотрела на меня с подушки, она не собиралась меня щадить.
— Какой у тебя сигэ?
— На три месяца.
— А когда ты подписала первый контракт?
— Почти за три месяца до твоей свадьбы.
Нахид обвиняюще уставила в меня палец.
— Значит, ты возобновила его! — крикнула она.
Я вздохнула:
— Когда ты сказала мне о своей помолвке, мы с матушкой уже приняли предложение о возобновлении и деньги за него. Мы боялись отменить соглашение и тем обидеть Ферейдуна или наших хозяев. Нас во всем мире больше некому защитить, денег у нас нет.
— Денег! — с отвращением воскликнула Нахид. — Все вокруг денег, и с моим Искандаром из-за них.
— Но Нахид, — взмолилась я, — мы боялись, что нам придется просить на улице! Ты не понимаешь. Откуда тебе знать страх, что твой сегодняшний обед может оказаться твоим последним?
— Я не знаю, каково это, — сказала Нахид, — и хвала Господу. Я знаю только, что ты предательница; ты сидела рядом со мной, слушала мои рассказы о моем муже и притворялась, что он для тебя никто. А потом, наверное, пересказывала ему все ужасы, которые узнала о нем. Ничего странного, что он меня избегал.
— Я никогда не говорила ему о том, что слышала от тебя, — ответила я. — Мы мало разговариваем.
— Ах так, — сказала она, поняв больше, чем я рассчитывала. — Как ты можешь это выносить — уступать ему в постели? — И задумчиво: — Конечно, тебе же платят и ты должна делать что сказано. Он ждет этого от женщин, подобных тебе.
— Причина не в этом, — ответила я, желая задеть и ее. — Сначала было за деньги, но теперь я делаю это, потому что люблю его.
Она закрыла уши ладонями, совсем как ребенок.
— Я больше ничего не хочу слышать, — сказала она. — Только не думай, что ты единственная, — под настроение он берет в постель и того молодого музыканта.
Возглас отвращения сорвался с моих губ, когда я вспомнила хорошенького наглого мальчика с гладкими щеками. Он всегда свободно заигрывал в моем присутствии, словно я ничего не значила.
Очнувшись, я посмотрела на Нахид, ища помощи; я думала, сможем ли мы стать союзницами.
— В этом случае он всеми нами пользуется как желает, — сказала я. — Что мы можем сделать?
— Я не знаю, кто это «мы», — ответила она. — Ты знаешь, что
Я пристально посмотрела на нее: она слегка округлилась лицом и талией, и я догадалась, что она беременна.
— Нахид, — сказала я, — я смиренно прошу у тебя прощения. Понимаю, что должна была сказать тебе раньше, и сожалею о своей ошибке. Но теперь, когда судьба свела нас таким странным образом, не стать ли нам обеим его женами и вместе растить наших детей?
Нахид громко захохотала.
— Нам с тобой? — спросила она. — Ты сказала это, будто мы два цыпленка в горшке.
— А разве нет? — ответила я. — Я всегда восхищалась тобой и любила тебя. Когда мы встретились, я думала, что ты сказочная принцесса.
— А я подумала, что ты простая деревенская девочка, которая пойдет со мной на чавгонбози, — ответила она так уничтожающе, что я почувствовала себя уязвленной до самого сердца.
Но потом она ненадолго умолкла. Лицо ее смягчилось, и я увидела, как в глазах блеснула влага.
— Все изменилось, когда я узнала тебя, — заговорила она. — Я стала заботиться о тебе из-за твоей честности, верности и любящего сердца. Но теперь я вижу, что ошибалась, ибо ты ранила и предала меня и обращалась со мной хуже, чем с нечистым уличным псом.
Я ощутила жестокое раскаяние, потому что любила ее и никогда не хотела причинить ей горе. Но прежде чем я сумела что-нибудь сказать, Нахид затрясла головой, словно пытаясь удержать слезы, и гнев ее запылал еще сильнее, чем прежде.
— Мне надо было думать, прежде брать в подруги такую, как ты, — сказала она.
— Что ты хочешь сказать? — Я почувствовала, как начинаю закипать. — Что я выросла в маленькой деревне?
— Нет, — ответила она.
— Что я работаю руками?
Она помедлила секунду, и я заподозрила, что из-за этого тоже, но тут она сказала:
— И не потому.
— Тогда почему?
— Уважаемая замужняя женщина вроде меня не имеет ничего общего с теми, кто продает себя за деньги.
Я вскочила, гнев обжигал мои щеки; она сказала это так, словно я была ничем не лучше проститутки.
— Уважаемая — возможно, однако у розы никогда не было столько шипов! — крикнула я. — Потому твой муж и уходит ко мне и стонет от наслаждения в моих руках!
Нахид встала и подошла ко мне, приблизив свое лицо к моему так, что я ощутила ее дыхание на губах.
— Не могу заставить тебя отказаться от него, но если ты понесешь его детей, я прокляну их, — тихо сказала она. — Если продавец вишневого шербета нальет им отравленного питья, трудно будет поступить мудрее.
Ее глаза и драгоценности сверкали в вечернем свете, как ножи. Я попятилась. Пальцы Нахид
