показалось, что она все знает. Ее глаза источали яд, рот изогнут в презрительной гримасе, подчеркнутой тонкими морщинками. С каждым быстрым, мелким вдохом, ее кружевная блуза трепетала на ее пышной груди, словно она только что в спешке прибежала откуда то, или переживала жуткое горе.
— Что Иерихон делал тут сегодня? — резко спросила она. — Сегодня воскресенье. Его тут быть не должно. Не могу представить что его могло заставить сюда придти. — она сканировала меня с головы до ног, как я догадалась, разыскивая следы свидания: спутанные волосы, расстегнутая пуговица на блузке, или трусы забытые в спешке, и болтающиеся в штанине джинсов. Такое со мной было однажды. Алина спасла меня, прежде чем мама успела застукать. Я чуть было не расхохоталась. Свидание с Бэрронсом? Невозможно.
— Что ты сама тут делаешь? — отшила ее я. Маленького послушного солдатика больше нет. Книжный закрыт и никого из них не должно здесь быть, портить мне и без того испорченную малину.
— Я шла к мяснику, и заметила, как Иерихон зашел сюда, — натянуто ответила она. — Сколько он здесь пробыл? Где ты только что была? Что вы делали вдвоем? — ревность так явно окрасила ее слова, что я почти видела как из ее рта вырываются зеленые язычки пламени. Словно околдованная невысказанным обвинением, что мы с ним занимались чем-то грязным, в моем мозгу возникло видение обнаженного Иерихона Бэрронса — темный, деспотичный, и скорее всего ненасытный в постели.
Видение показалось мне ошеломляюще эротичным. Встревоженная, я поспешно посчитала дни. У меня овуляция. Тогда все понятно. В эти дни я на все возбуждаюсь, то есть, день до, первый день, и день после. Наверное, мать природа придумала такую подлянку, чтобы обеспечить выживание человечества. Это дни, когда я замечаю таких парней, на которых в обычное время даже не взглянула бы, особенно привлекательными кажутся типы в обтянутых джинсах. Ловлю себя на мысли, что пытаюсь угадать они «левши» или «правши». Алина шутила, что если не можешь этого сказать сразу, то лучше и не знать вообще.
Алина. Боже, как же я соскучилась по ней.
— Ничего, Фиона. — сказала я. — Я была наверху.
Она тыкнула в меня пальцем, глаза опасно сверкнули, и я неожиданно испугалась, что она расплачется. Если она заплачет, моя уверенность пропадет. Не выношу женских слез. В каждой плачущей женщине я вижу свою маму.
Я облегченно вздохнула, когда она зарычала на меня.
— Думаешь, что он вылечил тебя, потому что ты важна для него? Думаешь, ты нужна ему? Ты ничто для него! Ты даже представить себе не можешь, что он за человек и какие у него бывают настроения. Его нужды. Его желания. Ты глупая, эгоистичная, наивная девчонка, — прошипела она. — Убирайся домой!
— Я с радостью убралась бы домой, — отвечала я ударом на удар. — К несчастью, у меня нет выбора!
Она открыла рот, но я не слышала, что она сказала, потому что уже повернулась и шла через сквозные двери в приватную часть магазина. Она так хотела поругаться, а я своим нежеланием спорить с ней, все испортила, и она продолжала что-то кричать о том, как у нее тоже нет выбора.
Я поднялась наверх. Вчера Бэрронс сказал мне немного ослабить лубки. Я ответила, что кости так быстро не срастаются, но рука жутко чесалась и я отправилась в ванную, прилегающую к моей спальне, и сняла их.
Я робко пошевелила запястьем и сжала кулак. Моя рука наверное никогда и не была сломана, наверно это было просто растяжение связок.
Все чувствовалось целым, сильным как никогда. Я сняла лубки с пальцев и обнаружила, что они тоже срослись. На предплечье было слабое пятно красного и черного, как мазок чернил. Пока я его смывала, я вертела голову перед зеркалом, хотелось бы, чтобы синяки на лице заживали так же быстро. Большую часть своей жизни я провела как привлекательная блондинка. Теперь в отражении я видела жестоко избитую брюнетку с короткими волосами.
Я отвернулась.
Пока я выздоравливала, Бэрронс притащил мне маленький холодильник, из тех, что используют студенты в общежитиях, и набил его всякими закусками. Я открыла лимонад и растянулась на кровати. Остальную часть дня я зависла в Инете, читала и изучала все, что касалось паранормального, то есть всего того, что двадцать два года своей жизни я успешно игнорировала.
Уже неделю как я жду нападения армии из Ада. Я не была глупа, и знала, это всего лишь маленькое затишье перед бурей.
Мэллис и правда умер? Хоть я и проткнула желтоглазого вампира в день моего прерванного «свидания» с Гроссмейстером, последнее что я помню прежде чем потеряла сознание от ран нанесенных им в ответ, Бэрронс впечатывающий вампира в стену. Я не была уверенна в том, что он составил завещание и не буду, пока не услышу что-нибудь от пустоглазых поклонников, уйма которых набилась в готическом особняке вампира, в южной части Дублина. Будучи наемником Гроссмейстер — ведя двойную игру и утаивая от вожака Невидимых мощные реликвии — Мэллис пытался убить меня, чтобы заставить замолчать, и я не могла бы выдать его грязного секрета. И если он все еще жив, не сомневаюсь, он придет за мной, скорее раньше, чем позже.
Беспокоилась я не только по поводу Мэллиса. Действительно ли Гроссмейстер не мог пройти через наложенные на крови и камне заклятия вокруг книжного магазина, как Бэрронс уверил меня? Кто сидел за рулем машины проехавшей мимо магазина на прошлой неделе, в которой находилась мозголомное зло «Синсар Даб»? Куда ее увезли? Почему? Что теперь делали все освобожденные Гроссмейстером Невидимые? И как я отвечала за все это? Принадлежать к небольшой горстке людей, которые могут что-то сделать с существующей проблемой, автоматически делает вас ответственным за исправление ошибок?
Уснула я в полночь, дверь спальни закрыта, окна закрыты, свет включен.
Открыв глаза, я сразу поняла, что-то не так.
Глава вторая
И это не просто мои ши-видящие чувства кричали, предупреждая меня, что нечто эльфийское рядом.
В моей спальне деревянный пол и порога у двери нет. Обычно я запихиваю в щель под дверью полотенце — вернее, несколько полотенец — с завернутыми внутри книгам, приставляю стул с лампой, так чтоб, если какой-нибудь неизвестное чудовище просочиться через брешь, лампа разобьется, разбудит меня, и у меня будет достаточно времени, чтобы придти в полное сознание, когда эта тварь начнет меня убивать.
Прошлой ночью я забыла.
Стоило мне утром перевернуться на бок, и я видела кучу барахла наваленного перед дверью. Это моя привычка удостовериться, что ничто не нашло меня ночью и я жива, чтобы увидеть еще один дублинский день, стоит он того или нет. Этим утром мои наблюдения показали, что я не только забыла завалить брешь, но и еще одно неприятное открытие, от чего сердце заледенело от страха — за дверью было темно.
Темень. Хоть глаз выколи.
Ночью я везде оставляю свет, не только в спальне, но и во всем магазине, и вокруг магазина тоже. Фасад, да и вообще все здание «Книги и сувениры Бэрронса» по периметру обрамлено яркими прожекторами, чтобы Тени из соседствующей Темной Зоны держались подальше. Однажды Бэрронс выключил свет вокруг магазина на ночь и шестнадцать человек было убито прямо за задней дверью дома.
Внутри все тоже дотошно освещено, вмонтированные лампочки на потолке и дюжины настольных и напольных ламп освещают каждый уголок и каждую трещинку. После моей встречи с Гроссмейстером, я оставляю свет включенным круглосуточно семь дней в неделю. Пока что Бэрронс не заикается про астрономические счета за электричество — но если вдруг и скажет, я скажу чтоб списал с моего счета — он должен был завести такой за то, что я работаю его персональным ОС-детектором. Использую свои способности ши-видящей, для обнаружения древних эльфийских артефактов — Объектов Силы, или ОС для
