Впрочем, была единственная попытка, в 1978 году. Я ушел из официальной моды, у меня умирала мама. От меня отвернулись люди, поползли слухи о том, что я собрался в Израиль. С моей-то монгольской рожей! Словом, ситуация была жуткая. И друг Майкл из Нью-Йорка привез мне невесту — хорошую девочку, архитектора. Но я ей сказал, что не могу с ней отношения продолжать, тем более уехать, поскольку у меня мама при смерти. Она спрашивает: «Что для вас дороже, мама или я?» Я говорю: «Конечно, мама». Так и расстались.
В то страшное время ко мне обратился заведующий идеологическим отделом ЦК КПСС Евгений Михайлович Тяжельников, очень серьезный и при этом милейший человек. Приглашает меня в кабинет. Я представляюсь: «Слава Зайцев». Он мне: «Какой Слава, почему Слава? Ты же Вячеслав Михайлович!» Говорю, что терпеть не могу свое имя-отчество, поскольку оно напоминает мне про Молотова, портрет которого висел у нас дома. «Вячеслав Михайлович, успокойтесь. Не надо так себя не уважать», — ответил Евгений Михайлович. Он был очень правильный человек, и по сей день таким остается. Так вот, он говорит: «Слава, будет Олимпиада, хотите поучаствовать?» Отвечаю: «С удовольствием, если легкая промышленность позволит». Он говорит: «Для нас это не преграда». Евгений Михайлович познакомил меня с Иваном Дуденковым, тогдашним министром бытового обслуживания, который предложил мне работать в Доме моды на проспекте Мира.
Пришел — четыре абсолютно пустых этажа. Три года занимался строительством. Одновременно возглавил ателье на Сретенке. Я понял, что такая работа — это мое. В этом году исполняется 30 лет, как мы работаем в системе службы быта. Я счастлив, что пришел сюда.
Да, еще Евгений Михайлович заставил меня написать книжку. Дал двух журналистов, мы выпустили «Такую изменчивую моду». Потом он помог мне получить художественную мастерскую, заставил вступить в Союз художников. Сейчас состою в театральной секции Академии художеств, стал академиком, народным художником России.
Словом, вырос с легкой руки Евгения Михайловича. Он был единственным человеком, который в меня поверил в самое тяжкое для меня время. Светлейшие люди, Инна Васильевна и Евгений Михайлович. Инночка потом стала одеваться у меня. По сей день у нас замечательные отношения.
— Приглашение на эту программу было неожиданным. Поначалу я послал всех подальше. Но потом меня Костя Эрнст вызвал, говорит: «Слава, я делаю эту программу для тебя». Я согласился, потому что уважаю этого человека.
Когда вошел в студию, увидел Эвелину Хромченко, Арину Шарапову — людей, с которыми был дружен. С Ариной — даже очень, потому что я в каком-то смысле вывел ее на программу «Время», сделал ее образ неожиданным, одел в классический костюм.
Мне трудно было заучивать чужие слова — привык говорить своими. Я не люблю играть, тем более когда речь идет о профессиональной работе. Так что все эти тексты я скоро послал и стал нормально жить на программе. Даже плакал несколько раз, когда люди подходили к зеркалу и дурели от своей красоты. Ведь это не постановочная программа, а самая что ни на есть реальная. Там происходят фантастические преображения! Я счастлив, что попал туда. Даже получил премию как ведущий.
— Пьер Карден. Мы встретились в 1965 году, когда из Парижа приехала вся его фирма, 130 человек. Накануне мне позвонила журналистка из «Пари-Матч», говорит: «Я, Славочка, знаю русский, буду вам помогать на встрече с Карденом». В парткоме Дома моделей мне говорят: «Что ты, никакой встречи, ни в коем случае!» Но ведь я мечтал о ней всю жизнь, столько раз во сне бывал в гостях у Кардена! В общем, иду на рынок у метро «Аэропорт», покупаю пальто за 18 рублей, венгерское, уцененное. Больше-то нечего было. У главного столичного модника и тусовщика Левки Збарского взял замшевый пиджак, принарядился — и пошел. В гостиницу «Киевская» явился в 10 утра. Вижу Кардена с коллегами — они возвращаются с завтрака. Набрался храбрости, тихо так его окликнул: «Пьер!» Он увидел меня: «Слава!» Схватил, сразу повел к себе, стал показывать, что привез, какие у него халаты, шарфы. Говорит по- английски, я ничего не понимаю. Понял лишь, что поведет меня днем на обед, а вечером на ужин.
Перед этим мы поехали в Оружейную палату — он взял меня с собой. Я тогда впервые побывал там и впервые увидел восходящих звезд мировой индустрии моды — всех молодых художников, давших миру космический стиль. Когда мы поднимались в апартаменты Кардена, с нами была благоухающая всеми ароматами Парижа Рози Карита... Когда я уходил от Кардена, он сказал, что хочет посмотреть мои эскизы. Говорю: «В обед привезу». Рванул домой, принес эскизы. Обедали в ресторане «София». За столом сидели Пьер Карден и Марк Боэн, потом подошел Ги Ларош. Я стал показывать эскизы, и в этот момент нас запечатлел фотограф. Чуть позже фото появилось в Women's Wear Daily вместе со статьей под заголовком «Встреча королей моды». Представляете, я, молоденький, в окружении всех этих звезд? Фантастика!
Эта историческая публикация сработала: не дала возможности окончательно меня задушить. Тем более что журналист, написавший обо мне эту статью, был очень влиятельным в мире моды. Мы с ним встретились позже, в 1988 или 1989 году на саммите пяти выдающихся художников мира в Японии. Он пригласил меня на ужин в китайский ресторан, я принес ему эскизы своей коллекции. Помню, там нужно было снимать туфли и сидеть сложа ноги, а у меня носок оказался рваным...
...С Карденом же после обеда мы разошлись — пошли отдыхать, вечером они пригласили меня на ужин в «Арагви». Я пришел с Региной Збарской — это моя любимая артистка и манекенщица, она была похожа на молодую Софи Лорен. Когда мы вошли, ее тут же подхватили и Карден, и Ги Ларош, и Марк Боэн. Она вся зарделась, бедная.
Карден стал часто приезжать в Москву — у него здесь начался бизнес. Привозил коллекции, мы с ним всегда встречались в Доме моделей на Кузнецком. Он, в свою очередь, приглашал в Париж, но меня не выпускали. Он уже кому-то и взятки давал, и черт-те что делал, но ничего не получалось. В 1970 году, когда начали делать балет «Анна Каренина», я познакомил Кардена с Майей Плисецкой. Видимо, она это забыла. И позже, в одном из интервью, назвала меня самозванцем, эдаким Хлестаковым. Но я действительно сделал
