То есть, «отпавшая 22-я статья» по-прежнему остаётся в тексте уголовного кодекса. А ведь именно УК является тем официальным документом, на основании которого выносятся судебные решения. И никакие ссылки на «совершенно секретные циркуляры» в данном случае не помогут.
Предположим, собирается сталинское Политбюро и принимает секретное постановление, предписывающее всем судебным органам: если обвиняемая — голубоглазая блондинка, давать ей минимально возможную меру наказания по вменяемой статье.
Поскольку все судьи и прокуроры — члены ВКП(б) или сочувствующие, постановление неукоснительно выполняется. Однако при этом:
1) действующий уголовный кодекс не нарушается, поскольку выбор меры наказания из прописанной в конкретной статье «вилки» отдан на усмотрение судьи;
2) секретное постановление не разглашается, поскольку чрезмерную мягкость любого из конкретных приговоров всегда можно списать на личную симпатию судьи к подсудимой.
А теперь представим гипотетический процесс над несовершеннолетним преступником с применением ВМН.
Областной прокурор: Прошу суд приговорить подсудимого к высшей мере социальной защиты.
Адвокат (вскакивая и лихорадочно листая томик УК): Но позвольте, а как же 22-я статья?
И как на это должны отреагировать судья и прокурор? Разгласить «совершенно секретное постановление»? Или что?
Возникает резонный вопрос — зачем Вышинскому и Винокурову понадобилось рассылать директиву от 20 апреля 1935 года, если никаких последствий она не имела и не могла иметь? Поневоле приходишь к выводу, что единственная цель её написания — дать возможность разоблачителям вдоволь позавывать о кровавых сталинских преступлениях. Следовательно, данный «документ» является фальшивкой, сфабрикованной в хрущёвское время.
На скамье подсудимых
Какие же приговоры выносились попавшим в руки сталинского правосудия малолетним преступникам на самом деле? Вопреки расхожим представлениям, тогдашние судьи вовсе не стремились упрятать юных правонарушителей за решётку. Так, если брать данные по РСФСР, то из подсудимых в возрасте от 12 до 15 лет, представших перед судами за последние восемь месяцев 1935 года, приговоры, связанные с лишением свободы, получили лишь 53,5 %. Среди 16–17-летних подсудимых таких было 59,4 %[184].
Для тех, кто оказывался в местах заключения, типичный приговор составлял один-два года. Иногда судьи приговаривали подростков на сроки ниже одного года, хотя это и не предусматривалось тогдашним законодательством.
На длительные сроки осуждалось сравнительно небольшое число юных преступников. Так, в 1936 году 793 подростка в возрасте до 18 лет получили сроки от пяти до десяти лет, 14 человек — десять лет, в 1937 году — соответственно 965 и 11. Однако многие из этих приговоров были сокращены кассационными или надзорными инстанциями, причём часто до сроков ниже двух лет[185] .
Любопытно сопоставить реалии сталинского времени с положением, существовавшим в царской России. Согласно дореволюционному законодательству, уголовная ответственность наступала с 10 лет[186]. В 1914 году в тюремных учреждениях, находившихся под эгидой центральной тюремной администрации (тюрьмы и дома заключения), отбывали наказание 14 800 несовершеннолетних в возрасте до 16 лет. Помимо этого, некоторое количество подростков отбывало сроки в местных тюрьмах, куда поступали лица, осуждённые мировыми судами [187].
Для сравнения, в 1939 году было осуждено 24 467 несовершеннолетних в возрасте до 16 лет[188], это было максимальное число за 1930-е годы[189]. Если предположить, что процент приговоров к лишению свободы оставался тем же, что и в 1935 году, получается, что в места заключения было направлено около 13 тыс. подростков. Поскольку подавляющее большинство из них получили сроки ниже двух лет, общее количество заключённых подростков ненамного превышало эту цифру. На 30 декабря 1945 года в колониях для несовершеннолетних находилось около 21 тыс. человек[190].
Таким образом, можно согласиться с выводом Питера Соломона:
«Мой анализ официальных статистических данных показывает, что почти одинаковое количество правонарушителей до шестнадцатилетнего возраста было лишено свободы в 1940 г. и в 1914 г. Отличие заключалось в сроках. В то время как в 1914 г. большинство подростков проводили в тюрьмах не более трёх месяцев (в ожидании суда или исполнения приговора), их одногодки в конце 30-х годов получали сроки от одного до двух лет. При Сталине отдельные подростки получали даже более длительные сроки, но высшие инстанции обычно сокращали приговоры до диапазона одного-двух лет. Данные об отношении к самым молодым правонарушителям (до 14 лет) свидетельствуют о сходном положении дел. Общее количество двенадцати- и тринадцатилетних, направленных в исправительные учреждения в 1940 г., примерно совпадало с цифрами за 1914 г., но все они получали более длительные сроки»[191].
Что касается самых юных правонарушителей, то в 1914 году в царских тюрьмах находилось 1521 детей в возрасте от 10 до 13 лет[192]. В 1939 году среди осуждённых подростков 2936 человек составляли дети в возрасте до 14 лет[193]. Если взять тот же процент приговоров к лишению свободы, что и выше, получается, что из них сроки получили чуть больше 1500 человек.
Теперь сравним количество взрослых в местах лишения свободы. Общее число заключённых в 1912 году составляло 184 тыс. человек[194]. На 1 марта 1940 года в лагерях и колониях находилось 1 668 200 человек[195]. Кроме того, в общих и внутренних тюрьмах НКВД содержалось 194 137 человек[196], в тюрьмах ГУГБ НКВД— 1326 заключённых[197].
Итак, если число взрослых заключённых увеличилось примерно в 10 раз, то количество заключённых в возрасте до 16 лет в дореволюционное время и в 1930-е годы было примерно одинаковым. Детская преступность не оставалась безнаказанной, однако говорить о каких-то массовых репрессиях против подростков не приходится.
Конечно, вместо того, чтобы лишать малолетних преступников свободы, куда правильнее было бы поступать с ними по примеру тогдашнего британского правосудия:
«Инспектор полиции Аллан потребовал недавно в специальном докладе более энергичного и широкого применения розог. Суды охотно откликнулись, и подростков секут во всех углах Англии за мелкие кражи»[198].
Увы, и в этом вопросе здравый смысл в очередной раз был принесён в жертву идеалам «прогрессивной общественности», десятилетиями вещавшей о недопустимости телесных наказаний.
