находящемся за пределами Санктуария - в какой-то внутренней глубине, где человек мог пропасть навсегда и не найти там покоя.
Дрожа, Джилла попыталась закрыть ему веки, но они открылись снова, вернув это ужасное ничего не значащее выражение. Она ощутила, что из ее груди готов вырваться крик, вместе с которым вырвется на свободу весь ее дикий страх. До боли стиснув зубы, женщина тяжело поднялась на ноги.
Истерика не принесет ничего хорошего. Времени достаточно для того, чтобы успеть еще дать волю своему горю, если надежды не останется совсем. Возможно, это какой-то странный припадок, который скоро пройдет, или новая неизвестная болезнь, от которой Лало может излечиться благодаря заботливому уходу. Или, может быть, (в ее голову пришла еще более мрачная мысль, которую она тут же попыталась отбросить) может быть, это колдовство.
- Лало, - мягко позвала она, словно ее голос мог еще каким-то образом восприниматься им, - Лало, дорогой мой, все хорошо. Я приведу тебе врача: я сделаю из тебя здорового человека! - Она уже приняла решение. Если он не встанет завтра самостоятельно, ей необходимо будет найти целителя возможно, Альтена Сталвига - она слышала, что его лекарства спасли жизней больше, чем забрали.
Чайник продолжал шуметь, и она поспешила вон из комнаты, задев по дороге мольберт, который закачался и упал. Не останавливаясь, Джилла подняла его и поставила в углу комнаты рисунком к стене.
* * *
Лало тревожно всматривался в мрачные облака, кружившие вокруг него подобно колдовскому вихрю, опустошившему Санктуарий год назад. Жизнь не покинула его, хотя зловоние было таким, что перехватывало дыхание. На мгновение ему показалось, что он опять оказался в канализации Лабиринта, но большое количество света заставило его отказаться от этой мысли. Тогда, во имя Шальпы, Короля Теней, куда же его занесло.
Он сделал шаг вперед, потом еще один. Его ноги нащупывали дорогу на неровной почве. Цвета, которые прожилками пронизывали облака, вызывали в нем отвращение - желтый, как сера, перемежался с синевато-багровым, словно незаживший шрам. Кроме этих цветов, там был еще один, для которого невозможно было придумать название, и который так сильно раздражал глаза, что ему невольно приходилось отводить взгляд.
'Может быть, я мертв, - думал он, - бедная Джилла будет горевать по мне, но у нее есть средства к существованию, а старшие дети уже сами зарабатывают деньги. Она справится одна лучше, чем справился бы я, останься один...' Эта мысль была горькой, и он обнаружил, что плачет, ковыляя в одиночестве. Но плакать было бессмысленно, и вскоре слезы высохли. Он вернулся к своим исследованиям, как человек, исследующий то место, откуда недавно вырвали зуб.
'Все жрецы ошибались, и те, которые говорили, что боги забирают души умерших в рай, и те, что отправляли души грешников в ад. Или, может, у меня такая бесхребетная душа, которая не заслужила ни того, ни другого, и потому меня приговорили к скитаниям здесь?'
Лало провел половину своей жизни, мечтая уехать из Санктуария. Но теперь, когда Санктуарий был потерян для него, он был очень удивлен охватившему его страстному желанию вновь увидеть этот город.
Что-то проскользнуло рядом с ним, и Лало подскочил. Неужели крыса? Неожиданно под ногами он почувствовал булыжники. Дрожа, Лало огляделся вокруг и увидел нечеткие очертания предметов, выступавших из темноты стены с арочными проходами и крыши, торчащие, как сломанных зубы, в мертвенно-бледном небе. Несомненно, это был широкий фасад дворца Джабала. Но этого не может быть, ведь пасынки сожгли его, разве не так? Л рядом (он был почти уверен, что ошибается) Лало увидел знакомую покосившуюся вывеску 'Распутного Единорога', но глаза Единорога смотрели зло, а с его закрученного рога стекали капли крови,
Внезапно он понял, что слышит какие-то звуки - что-то похожее на пьяный смех людей, наблюдающих за тем, как забияка разбивает в кровь лицо ребенка, и тех, кто меняет женщин одну за другой; что-то, похожее на крик, который он слышал однажды, когда проходил мимо мастерской Корда, и на сдавленное бульканье людей, которых вешали во дворе Дворца. Он слышал все эти звуки в Санктуарии, и прислушался вновь. Живописец услышал рыдания, доносившиеся откуда-то спереди - сдавленное недоверчивое хныканье оскорбленного ребенка.
'Я был не прав, - подумал он. - Все-таки я попал в ад'.
Лало побежал вперед и вдруг оказался окружен сражающимися фигурами. Дьяволы и пасынки дрались между собой так, что отрубленные конечности падали, как скошенные колосья, а капли крови дождем стекали на булыжник. Рядом оказался человек, и Лало подумал, что он похож на Зандерея, но тут фигура повернулась и отступила, лицо исчезло.
Следующим, кто подошел к нему, был Сджексо Кинзан, с которым они иногда пропускали по стаканчику в 'Распутном Единороге', а за ним появилась женщина с длинными янтарными волосами, жена лорда Регли по имени Сэмлейн, которую Лало рисовал задолго до того, как встретил Инаса Йорла - перед ее смертью. Были и другие, которых, как ему казалось, он узнавал - воры, чьи искаженные черты он видел на виселице, церберы и наемники, которых он некоторое время видел в Санктуарии, а потом не встречал больше.
Теперь все они смотрели на него, окружив плотным кольцом. Лало побежал, пытаясь вырваться из темного лабиринта этого призрачного Санктуария, как личинка пытается выбраться из старого трупа, ища спасения.
* * *
- Женщина, тебе страшно повезло, что я пришел сюда! - сказал Альтен Сталвиг. - Мои пациенты обычно сами приходят ко мне, и я не привык посещать эту часть города!
- Но ты наверняка должен знать, что у моего мужа есть влиятельные друзья, которым может не понравиться, что ты позволил их любимому художнику умереть, не оказав помощи, не правда ли? - ядовито спросила Джилла. Поэтому перестань избегать моего взгляда, словно проститутка, принимающая своего первого клиента, и скажи, что с ним случилось! - Она подняла руку толщиной с бедро Сталвига, который сделал судорожный глоток и, занервничав, бросил взгляд на человека, лежащего на тюфяке.
- Боюсь, это сложный случай, и нет необходимости смущать тебя медицинскими терминами. - Он прочистил горло.
- Теперь это, я полагаю! - Джилла схватила его сумку и прижала ее к своей огромной груди. - Что... что ты делаешь? Отдай ее мне! - Мне не нужна ни твоя болтовня о пиявках, ни твои увертки, Альтен. Ты просто покопайся и найди в своей сумке то, что поставит на ноги моего мужа! - С этими словами она протянула ее обратно. Он пожал плечами, вздохнул и открыл сумку.
- Это стимулянт - дограйа. Ты положишь его в чай, и будешь давать по столовой ложке четыре раза в день. Он поддержит сердце, и кто знает, может быть, приведет его в сознание. - Он бросил маленький пакет на одеяло и опять порылся в сумке, вытаскивая несколько желтоватых таблеток, завернутых в тонкую ткань. - Ты можешь также попробовать поджечь вот это - и, если и его запах не поднимет Лало, я не знаю, что сможет помочь ему. - Он выпрямился и протянул руку. - Два шебуша золотом.
- Альтен, ты меня удивляешь! Разве ты не собираешься попросить меня разделить с тобою постель? - Джилла засмеялась, пытаясь заглушить горе, которому она не позволяла вырваться наружу. Он побледнел и отвел взгляд. Тогда она вытащила спрятанный между грудей маленький замшевый кошелек, в котором хранила свое золото. У нее были и другие запасы, ловко припрятанные между половых досок и в стене - даже Лало не знал о них. Но дом мог сгореть, и лучше было держать некоторое количество при себе, так, на всякий случай. Она шлепнула монеты прямо во влажную ладонь Сталвига и стала наблюдать с мрачным видом, как он упаковал сумку и взял свою длинную палку, которую оставил прислоненной к двери.
- Да благословит вас Гекта и пошлет исцеление, - пробормотал он.
- Да благословенны будут руки целителя, - автоматически ответила Джилла, думая про себя: 'Я потратила деньги, а он сам не верит в то, что эти жалкие травы принесут какую-то пользу'.
Она прислушивалась к торопливому стуку сандалий Сталвига по ступеням, спешащего добраться к своему жилищу до наступления темноты, но глаза ее, не отрываясь, смотрели в лицо Лало.
И вдруг ей показалось, что дыхание его стало глубже, а между бровей появилось какое-то подобие складки. Она насторожилась, наблюдая за происходящими в нем изменениями, и надежда затрепетала в ее сердце подобно пойманному мотыльку. Но нет, черты его лица вновь разгладились. Это напомнило Джилле огромные волны, которые иногда накатывают на пристань, когда небо чисто и безоблачно. Рыбаки говорят, что это последние отголоски сильного шторма, бушевавшего далеко в открытом море.
'О, любовь моя, - думала она с мукой, - что за горестные штормы бушуют сейчас в той дали, где ты теперь блуждаешь?'
