стало легче. Несколько раз Маркус оглядывался, и ему казалось, что он может разглядеть сквозь пыль и жаркое марево Джо Тайролина.
Кожаное седло поскрипывало под его весом. Очень скоро Маркус пропотел насквозь. Он отчаянно тревожился о девочках, хотя те остались в окружении пятнадцати восторженных женщин, чья очередь скакать и стрелять приходилась на вторую половину дня, или тех, кто входил в свиту невесты и вообще не принимал участия в соревнованиях. Запах пыли и конского пота притуплял чувства и воскрешал в памяти годы, проведенные в рабстве у распорядителя гладиаторских зрелищ и состязаний колесниц на арене Большого Цирка. Запах пыли и конского пота неразрывно сливался в его памяти с воплями умирающих людей и животных...
Пронзительное конское ржание, прорезавшее утреннюю тишину, было уже не воспоминанием.
Маркус вздрогнул и пришпорил коня. Ржание повторилось - полное смертной боли. Ему вторил человеческий крик... и грохот выстрела.
Маркус послал коня отчаянным галопом, вытаскивая из-за пояса пистолет. За спиной он услышал топот копыт, и лошадь Ноа Армстро обошла Маркуса так, словно тот двигался неспешным шагом. Новый выстрел грянул в утреннем воздухе, а потом Маркус свернул за поворот, и глазам его предстала свершившаяся катастрофа.
Юлий лежал на земле.
Лошадь его тоже билась на земле, смертельно раненная.
Дальше дорогу заволокло пылью - ясно было, что Ноа Армстро преследует того, кто застрелил друга Маркуса. Сам он резко натянул поводья, останавливая коня, и спрыгнул на землю рядом с телом юного римлянина. Юлий был еще жив бледен как смерть, но, хвала богам, еще жив.
- Не шевелись! - Маркус разорвал женское платье, в которое был одет юноша. Ткань покрывали темные потеки - явно не пот. Пуля прошла ниже сердца, сквозь брюшную полость. Юноша застонал и всхлипнул, стиснув зубы. Маркус уже стягивал свою рубаху, чтобы разорвать ее на повязки в попытке остановить кровотечение. Где-то далеко впереди грянул выстрел, потом еще четыре. Потом с той стороны донесся приближающийся стук копыт. Маркус снова схватился за пистолет, но тут же увидел, что это Армстро, бросил пистолет и дрожащими руками принялся затягивать повязку.
Детектив соскользнул с седла на землю и склонился над лежащим подростком:
- Юлий, ты меня слышишь? Держись! Мы отвезем тебя в лагерь, к врачу, к Поле Букер.
- Нет... - Паренек больно стиснул руку Ноа. - Он убьет тебя... и Маркуса... и девочек... Так он убьет вас...
- Только не этот. Он мертв. Остался на съедение стервятникам.
'Тогда они пошлют кого-нибудь еще!'
Если уже не послали...
Эти невысказанные слова повисли в воздухе, горячем и пугающем, как медный запах крови Юлия.
- Пожалуйста... - прохрипел Юлий. - Вы не должны тащить меня обратно. Я буду только мешать. Забирайте девочек и бегите. Пожалуйста, бегите...
Маркус попробовал остановить его. Его жгло чувство вины. Он принял помощь Юлия... во всем виноват он, Маркус.
- Прошу тебя, Юлий, молчи! Тебе надо беречь силы. Вот, воды хочешь? - Он прижал к губам юноши свою фляжку.
- Один глоток, - послышался голос Ноа. - Вот, довольно. Ладно, помоги мне поднять его. Нет, Юлий, нам все равно придется возвращаться в лагерь за детьми. Ты возвращаешься с нами, и не спорь. Маркус, положим его на твоего коня. - Детектив огляделся по сторонам, потом встретился взглядом с Маркусом. - Знаешь, а он прав. Они пошлют кого-нибудь еще. А потом за ними.
- Тогда что же нам делать? - Маркус ощущал себя совсем беспомощным, перепуганным и злился на себя за то, что вовлек во все это своего юного друга.
- Оставим Юлия у врача в лагере, вот что. Как только вернемся в лагерь, заберешь девочек к себе на конюшню. Пока все не опомнятся, нам с тобой надо покинуть лагерь вместе с детьми. Забрать лошадей и снаряжение и уезжать. Ко времени, когда они поймут, что нас нет, мы будем уже далеко - достаточно далеко, чтобы сесть на поезд. Маркус судорожно сглотнул.
- И куда потом? - прошептал он.
- На восток. В Нью-Йорк. - Взгляд Ноа оставался спокойным и уверенным. - А потом, со временем, - в Лондон. Джина и твоя жена должны быть там. Мы встретимся с ними.
Через три долгих года...
Маркус опустил взгляд на побелевшее лицо своего юного друга, на помутневшие от боли глаза и понял, что другого выбора у них просто нет. Три года в бегах... или вот это. Когда Йанира увидит своих детей в следующий раз по ее отсчету времени всего через несколько часов после их бегства из детского сада, - Артемисии будет больше семи, а Геласии почти четыре. Геласия может даже не узнать родной матери. Йанира может никогда не простить его. Но у него нет другого выбора. Они не могут рисковать, вернувшись на станцию даже до первого же открытия Британских Врат. Да и через те придется прорываться силой: ни одного свободного билета через них не было уже много месяцев - и так до самого окончания Потрошительского сезона. Маркус склонил голову и крепко зажмурился, потом кивнул и с трудом узнал свой собственный голос:
- Да. Поедем в Лондон. И будем ждать - три полных года...
Он молча помогал детективу поднять Юлия на седло. Все так же молча он забрался в седло сам, чтобы придерживать тело своего друга. А потом повернул коня, оставив кровавые пятна в пыли и умирающую лошадь за спиной. Впрочем, почти сразу позади грянул выстрел. Сердце у Маркуса тревожно дернулось, но издаваемые животным жуткие звуки резко оборвались. Маркус перевел дух и крепче сжал поводья.
И поклялся отомстить.
* * *
Первым ощущением Джины после того, как она пришла в сознание, было то, что она перемещается куда-то; вторым - потрясение от того, что она еще жива. На мгновение эйфория от того, что она все еще на этом свете, затмила все остальное. Потом прорезалась боль - резкая, режущая боль в левой части головы. И почти сразу к ней добавилась тошнота. Она застонала и стиснула зубы, боль усилилась и стала совершенно невыносимой. Джина едва не захлебнулась, потеряла равновесие и почувствовала, что падает...
Она лежала на чем-то жестком, и ее рвало прямо на мостовую. Кто-то поддерживал ее, не давая упасть лицом в грязь. Как-то разом вернулось воспоминание: направленный ей в лицо пистолет, грохот, вспышка... Она забилась, решив, что все еще находится в руках того психа, что он несет ее куда-то, чтобы прикончить или допросить...
- Эй, спокойно!
Кто бы ни держал ее, он оказался сильнее Джины, не дав ей вырваться. Джина с трудом подавила нахлынувшую панику и медленно подняла взгляд. Она лежала, прижатая к чьему-то бедру. Державший ее человек был одет в платье из грубой шершавой ткани. Потом она встретилась взглядом с женщиной, чье лицо скрывалось в тени широкополой шляпки. Несмотря на боль, дурноту и страх, Джина поняла, что женщина эта совсем бедна. Платье и плащ ее превратились в лохмотья; шляпа насквозь промокла под дождем. Глаза ее на мгновение блеснули в свете уличного газового фонаря, а потом она заговорила, и голос ее был так же беден и оборван, как она сама.
- Слышь, милка, - тихо произнесла женщина, - и вид же у тебя. Да уж, задала ты мне жару, гоняться за тобой по всему городу - чтоб тебя под конец только что не укокошили.
Джина выпучила глаза, пытаясь определить, в своем уме эта женщина или нет. А может, это сошла с ума она сама? Безумные, веселые глаза снова блеснули в газовом свете, когда порыв ветра задрал на мгновение поля шляпы. Оборванка покосилась на тучи; блеснула молния, обещая усиление дождя.
- Ох, он тебя недострелил, так все одно помрешь, без теплого плаща-то, и мне еще найти чертова врача, чтоб посмотрел на эту твою голову. Кровищи до ужаса, но на деле не так уж страшно, как кажется. Так, царапина над ухом. Чертовски тебе, милка, повезло, чертовски повезло.
Джина испуганно уставилась на нее. Ее терзали тошнота, боль и крепнущая уверенность в том, что она попала в руки еще одной сумасшедшей из Нижнего Времени. И тут эта сумасшедшая пригнулась к ней еще ближе.
- Боже праведный, детка, ты и правда меня не узнала, нет?
