все, что у него было.
— Эрик кинулся к машине… — повторила я.
— Немецкий солдат стал целиться. И Тильда его застрелила, а тело столкнула в канаву.
Утратив дар речи, я смотрела на Лейлу.
Она снова завела машину. Вся ее одежда была забрызгана кровью. Ханна плакала. Эрик прижимал к груди свой чемодан. В кабине запахло чем-то кислым. Тильда увидела, что Эрик обмочился.
Поначалу она с трудом вела машину, резко выворачивая руль, словно пьяная. Потом в конце концов взяла себя в руки, выровняла машину и велела Ханне поднять с пола карту. Она понимала, что должна поговорить с детьми о случившемся, но не могла себя заставить. Думала, что вообще ни с кем и никогда не сможет говорить об этом. Поэтому поступила, как Макс: запихнула этот инцидент в дальний уголок сознания и похоронила его там.
Ханна снова развернула карту, стала пальцем вести по линии дороги. Слезы на ее щеках высохли. В открытое окно врывался соленый воздух. Море близко, подумала Тильда, и чуть-чуть воспрянула духом. После того, что произошло, она чувствовала себя невероятно усталой, все мышцы болели. Ханна говорила ей, куда ехать; Тильда машинально следовала указаниям девочки. Через час они достигли Ден-Хельдера. Тильда затормозила и с минуту сидела не шевелясь.
Ханна вышла из машины и открыла дверцу со стороны водителя.
— Возьмите, — робко произнесла она, протягивая Тильде носовой платок.
Глянув в боковое зеркало, Тильда увидела, что ее лицо покрыто красными брызгами. Она слюной смочила платок и принялась оттирать лицо, а когда высунулась из машины, ее вырвало.
После она почувствовала себя лучше. Сняла с себя плащ, бросила его на заднее сиденье и помогла Эрику переодеться в сухую одежду. Кожа у него была бледная, восковая, глаза стеклянные, и он все еще монотонно что-то напевал себе под нос. Потом она собрала в кучу чемоданы, сумки и детей. Было темно, но дом Феликса Тильда отыскала без труда. Она стала колотить в дверь. Ее стук разорвал древнюю тишину порта, будто автоматная очередь.
Через несколько минут Феликс открыл дверь.
Она быстро рассказала про болезнь Эмили, про Ханну с Эриком и «СС Бодегравен». Феликс, семнадцатилетний юноша, был скорее возбужден, чем взволнован. Про немецкого солдата она не упомянула. В конце Тильда добавила:
— Феликс, я должна вернуться в Англию. Ханне и Эрику опасно оставаться в Голландии. Я подумала…
— Про яхту, — сказал он. Его глаза, такие же большие, круглые и серо-голубые, как у Яна, радостно заблестели. — Ты хочешь, чтобы я переправил вас на яхте в Англию.
— Да. — Эта идея ей самой казалась нелепой. Безумной, рискованной и несерьезной. — Ян… — неуверенно начала она.
— Ян запретил мне идти в армию. Но это куда интересней. Я собирался порыбачить в следующие выходные, так что яхта готова к отплытию. В кладовой есть консервы и прочее.
Он повернулся, собираясь уйти, но Тильда схватила его за рукав.
— Феликс, это опасно. Я не хочу, чтобы ты пострадал. — Он был поджарый, шести футов ростом, но сейчас казался ей совсем юнцом. — Может, не надо…
— Не лишай меня удовольствия, — сказал Феликс, улыбаясь во весь рот. Он высвободил свою руку, радостно загикал. — Не волнуйся, Тильда. При попутном ветре она летит как стрела. Скорость — почти четыре узла.
Через два дня после отплытия из Голландии они бросили якорь возле Олдборо на побережье Суффолка. Вдоль берега тянулось ограждение из колючей проволоки. Их прибытие вызвало переполох среди немолодых мужчин, одетых в разнородную военную форму. Один наставил на них старое ружье. Тильда устало объяснила ему, кто они такие и как оказались здесь. Некоторое время спустя они сидели закутанные в одеяла в небольшом пабе, освещенном пламенем камина. Мужчина с ружьем все еще пристально следил за ними, хотя подозрительность в его лице постепенно сменилась разочарованием.
Подплывая к Англии, они увидели, что берег окутан туманом. Один раз туманную мглу прорезали оранжевые вспышки и прерывистый треск — кто-то их обстреливал. Феликс чертыхнулся себе под нос, проклиная песчаные отмели восточного побережья. Ветер, наполнявший паруса, пока они плыли по Северному морю, стих. Феликс завел небольшой подвесной мотор. Тот затарахтел, нарушая тишину, и помог им добраться до галечного пляжа. У Тильды до сих пор под ногами качался пол.
— Вас соединили, милая. — Жена хозяина паба жестом велела ей подойти к телефону.
Дети сидели в обнимку на полу перед камином; даже Феликс притих. На трясущихся ногах Тильда с трудом проковыляла через зал к телефону и, навалившись на стойку бара, взяла трубку.
— Гарольд? Гарольд, это Тильда… Тильда Франклин.
— Тильда! — загремел на другом конце линии голос Гарольда Сайкса. — Лотти сказала, что ты осталась в Голландии.
— Я уже в Англии, Гарольд. — Связь была плохая, приходилось кричать в трубку. — В одном из пабов в Олдборо. На побережье Суффолка. Макс пока остался в Европе, а у меня нет английских денег. Так поздно Лотти я беспокоить не хотела и подумала, может, ты… — У нее задрожал голос, она едва сдерживала слезы. Вопреки ожиданиям, она не испытывала бурного восторга оттого, что вернулась на английскую землю. Ею владело лишь одно нестерпимое желание — вновь оказаться в своей постели, в своем доме, в окружении своей семьи.
— В Суффолке? — удивился Гарольд. — Как ты очутилась в Суффолке, Тильда?
— На яхте добралась, — ответила она. — У деверя Эмили — ты ведь помнишь Эмили, Гарольд? — есть яхта.
Гарольд молчал. «Может, связь прервалась?» — подумала Тильда. Но потом снова услышала голос Гарольда:
— Тильда, милая, как называется паб? Жди меня там. Я за тобой приеду.
На ночном пароме я поплыла назад в Харидж. Поднялся штормовой ветер, и в ресторане моя тарелка ездила по столу с одного края на другой. Зал был почти пуст: из-за сильной качки многие пассажиры лишились аппетита. В баре какая-то женщина пела, аккомпанируя себе на пианино. Я немного послушала, потом вышла на палубу. На скамейках жались друг к другу пассажиры с посеревшими лицами — прямо как эмигранты на картине Форда Мэдокса Брауна.[41] Положив руки на перила, я смотрела на море. Оно дыбилось, гребни серо-стальных волн пенились, небо затянули свинцовые облака. Я представила, как Тильда плыла по такому вот неспокойному морю в утлом рыбацком суденышке. Деревянный корпус кренится под натиском волн, вода через борта заливает палубу. А ведь тогда шла война: каждая тень в небе могла оказаться вражеским самолетом, каждое судно вдалеке, очевидно, нагоняло страх на Тильду и Феликса.
Автором статей о морском путешествии Тильды был Гарольд Сайкс. Опытный журналист, он прославил Тильду — возможно, вопреки ее воле. В мрачные дни после падения Франции история ее триумфального возвращения на родину («Героическое путешествие амстердамского ангела») наверняка способствовала подъему боевого духа нации. В связи с вывозом из Голландии двух детей-беженцев Тильда впервые попала в поле зрения широкой общественности. С этого эпизода началось ее восхождение к славе. Будучи практичной женщиной, свою известность она использовала для достижения благих целей: перед ней распахнулись двери, прежде закрытые для нее, что давало ей возможность помогать несчастным детям, которых она любила.
Думаю, теперь мне стала ясна причина скрытности Тильды. Для нее побег из Голландии всегда был и будет омрачен инцидентом, о котором она старательно умалчивала. Если то, что поведала мне Лейла Гилберт, правда, значит, в судьбе Тильды есть нечто такое, что она предпочитала утаить от всего мира. Когда их остановил фашистский десантник, у нее не было выбора, но она, должно быть, очень переживала,
