гостиной — бам, бам, бам. — Несколько прядей мышиных волос Ханны выбились из ее косы, она морщила лоб в раздражении. — Рози, прекрати! — крикнула она. — Голова раскалывается!
Музыка смолкла. В саду раздался еще один выстрел. Эрик, сидевший за столом, вздрогнул. Тильда поставила перед ним дуршлаг с ежевикой.
— Эрик, перебери, пожалуйста. Ханна, а ты ему помоги, ладно?
— Мне надо писать
— Ханна.
И Ханна, тяжело вздохнув, села рядом с Эриком.
Кейтлин с Мелиссой в примыкающей к кухне судомойне якобы разбирали грязное белье. До Тильды, сыпавшей муку на мраморную доску, доносился голос Кейтлин:
— …обычно проводили лето в Довиле. Там такие пляжи, Лисс, — закачаешься. Ты бы очумела от восторга…
— Я никуда не езжу, — хмуро отвечала ей Мелисса.
— Папа всегда водил меня обедать в ресторан. Официанты трепали меня по голове, угощали конфетами.
Из сада послышался еще один, особенно громкий выстрел. Миска с ежевикой опрокинулась на стол. Ханна принялась подбирать ягоды. Эрик позеленел. Тильда положила руку ему на плечо. Он, казалось, окаменел.
Она вышла на улицу. Ярко светило солнце — белый диск над деревьями. Ее руки были испачканы в муке, на лбу от жара плиты и солнца выступил пот. Она услышала еще один громкий хлопок и увидела Джоша. Тот целился из ружья в консервную банку, которую полковник использовал в качестве мишени.
— Джош, положи ружье. — При виде сына с ружьем в руках на нее накатили страх и гнев.
— Мам…
— Положи, я сказала.
— Я уже стрелял в школе из ружья.
— Немедленно. И отнеси объедки свиньям. Полковник, обед через полчаса.
Она вернулась на кухню. Рози закончила играть «Коронационный гимн» и приступила к исполнению произведения «Садок-священник». Тильда глянула на детей.
— Где Эрик?
Ханна подняла на нее глаза.
— Пошел наверх. Расстроился.
Эрик, Тильда знала, сейчас, сжавшись в комочек, сидит в углу комнаты, которую он делил с Джошем, и, уткнувшись лбом в колени, глухо, без всякой мелодии, бормочет ту самую песенку, что она впервые услышала от него много лет назад в Эймейдене.
Сдобное тесто посерело на жаре. Ханна, с книгой в одной руке, ела ежевику. Рисунки Мелиссы были разбросаны на диванчике у окна. Из судомойни, перекрывая грохот ружейных выстрелов и музыку, доносился пронзительный голос Кейтлин:
— Не понимаю, почему мы вообще должны тут возиться. В конце концов, это она прислуга, а не мы.
Скалка замерла в руках Тильды. Она встретилась взглядом с Ханной.
— Ханна, доделай, пожалуйста, пирог.
Тильда вошла в судомойню. Грязное белье, так и не разобранное, лежало в корзине. У Мелиссы был виноватый вид, но темные глаза Кейтлин излучали лишь неприязнь.
— Мелисса, иди убери свои принадлежности для рисования.
— Джош тоже рисовал.
— Джош занят. Иди, Мелисса.
Мелисса, понурившись, покинула судомойню.
Тильда осталась наедине с Кейтлин. Девочка, сидя на старом шатком полудырявом плетеном стуле, старалась не смотреть на нее.
— Кейт, — тихо сказала Тильда, — у нас в семье у каждого есть свои обязанности.
— А я родилась в семье, которая выше по положению. И тебе не мешало бы об этом помнить, Тильда. — Тем не менее она поднялась со стула и принялась, очень медленно, раскладывать по парам носки.
Она могла бы, думала Тильда, объяснить Кейтлин, что Дара происходил из бедной крестьянской семьи, ничем не лучше ее собственной. Она могла бы указать, что в итоге дом, земли и лошадей — атрибуты аристократизма — пришлось продать за долги, вдвое превышающие их стоимость. Она даже могла бы сообщить Кейтлин то, в чем, наверно, должна была признаться ей давным-давно: что они с ней родственницы. Но она знала, что ничего этого не скажет девочке. Кейтлин — заносчивый проблемный ребенок, и если ей станет известно о безрассудных поступках ее любимого отца, которые тот совершал в последние годы, это ее погубит. К тому же Тильда сама всегда стыдилась своего родства с семьей де Пейвли. Но она понимала, что есть и другие причины, мешающие ей быть откровенной с Кейтлин. Она чувствовала, что они с ней балансируют на туго натянутом канате и обе боятся того еще не вполне осознанного, что лежит под ними, в пропасти.
Вернувшись на кухню, Тильда увидела, что Мелисса сидит на корточках на полу возле диванчика.
Тильда опустилась на колени рядом с дочерью. Забрала у нее два клочка, приставила их один к другому. На нее смотрела вся ее семья, старательно нарисованная Мелиссой: Макс, Ханна, Рози, Эрик, Кейтлин и сама Тильда. Они с Максом теперь находились на разных половинках рисунка.
— Ничего страшного. Склеим, дорогая.
— Он испорчен! — Мелисса зарылась лицом в ладони и зарыдала.
Тильда побежала наверх за клеем и бумажной лентой. Она знала, как поступит. Еще раз попытается убедить Эрика, чтобы он сходил на прием к хорошему доктору, которого она нашла в Оксфорде. Позаботится о том, чтобы Ханна, отправляясь вместе с Рози на отдых в Шотландию, не взяла с собой серьезных книг — только самые глупые любовные романы. Найдет полчаса на то, чтобы спокойно побеседовать с Кейтлин наедине и еще раз попробовать поговорить с ней о Даре.
И еще — напишет Максу. Напомнит ему, что у него есть дочь, которая по нему скучает. Что ей мало одних лишь писем, открыток и рисунков, что он присылает. Возможно, сама она и заслуживает наказания, думала Тильда, стучась в комнату Эрика, но Мелисса-то в чем провинилась?
— Вся деревня, — объяснила Сесиль, — принимает участие в сборе винограда.
Макс попытался отнекиваться, но потом накрыл бензонасос, сменил промасленный комбинезон на старые вельветовые брюки и рубашку, что мать купила ему до войны, и пошел на виноградник. За работой он почти забыл про письмо, полученное утром. От Тильды. Каждая строчка ее письма дышала гневом. Макс читал его с неменьшим негодованием. Но, собирая виноград рядом с любовницей почтмейстера и неприветливым парнем, покупавшим в его мастерской бензин для своего трактора, он начал сознавать, что его гнев вытесняет другое чувство. Чувство вины. Он полагал — возможно, так ему было проще, — что дети рады его отъезду. Письмо Тильды убедило его в обратном.
Время от времени, выпрямляясь, он видел Сесиль. Она была в шортах и вязаной кофточке; волосы стянуты на затылке шелковым шарфом в красный горошек. К концу дня у Макса болела спина, а на ладонях пузырились волдыри. На виноградник легли длинные тени, такие же лиловые, как виноград. Когда они покатили в амбар последние тачки с собранным урожаем, на землю начали падать первые капли дождя. Сесиль взяла Макса под руку и повела его в дом своей бабушки. На кухне были накрыты два длинных стола на козлах. От аромата жаркого из говядины у Макса потекли слюнки — он только теперь осознал, как сильно проголодался. Вино было терпкое, кислое, душистое; он пил его бокал за бокалом, чтобы утолить жажду. По крыше стучал дождь. Глянув на улицу в открытую дверь, Макс увидел, что от раскалившихся на солнце тротуарных плит поднимается пар.
