Как всегда безукоризненно элегантный Игорь Шайтанов всё это объявлял, но на этот раз не было постоянной английской представительницы баронессы Никольсен, она в Евросоюзе, голосует по поводу вхождения Турции в ЕС. Вообще надо внимательно думать и внимательно на все смотреть — куда и зачем ты ходишь. Не каждую еду, чтобы не превратиться в лакея, стоит есть, и не на каждое собрание ходить.
Уже внизу, в вестибюле, а зал «Суздаль» на втором этаже, увидев мужественного классика Аксенова, я прошел как-то сторонкой, потому что совсем недавно очень резко отозвался о фильме «Московская сага». Но необходимо выработать в себе принципиальное мужское качество, мужское начало характера — не робеть и при всех условиях быть готовым держать удар. А тут — новая многозначительность: Букеровская премия — это дитя образования «Россия — открытое общество», то есть существует на деньги Ходорковского. Мне потом М.О.Чудакова, мы сидели с нею за столом, справедливо говорила о том, как много Ходорковский сделал для поддержки детских домов, для культурных мероприятий, для образования. Я это понимаю, но не могу не вспомнить давнюю статью в «Труде» о том, как, почувствовав определенную зыбкость, Ходорковский пытался так же точно действовать и в Америке — войти в круг больших жертвователей, так сказать, в круг самого высокого общества, но, кажется, это общество не вполне его приняло — богачам уже во втором поколении не совсем безразлична причина возникновения денег. Ходорковский, я думаю, ошибочно полагал, что громкое имя всеобщего благотворителя способно защитить… В общем, изысканная закуска, лежащая на тарелке, — икра, белая и другая рыба, кусок авокадо и еще какие-то экзотические овощи, включая спаржу, — всё это оплачивалось деньгами Ходорковского. Так литераторы едят, воистину, един раз в году.
Выступала, как и в прошлом году, Ирина Ясина, дочь бывшего министра экономики. Она говорила о Ходорковском, о том, что ему всего 41 год, что уже год он сидит в тюрьме, а Платон Лебедев — полтора года; что здоровье того и другого уже подточено узилищем. Объективно мне всех жалко. Жалко и этих людей. Что касается самого выступления Ясиной, то заслуживает уважения ее преданность, я бы сказал — преданность почти собачья. Это не так часто в нашем мире встречается. Но только что она защищает: близкого ей человека, образ жизни, которого она не имела раньше, или, как уверяет закон, жуткое бесчеловечное воровство, грабеж всего общества! Не с этого ли благочестивого воровства началось обнищание всего общества?
Как я уже писал, рядом со мной сидела Мариэтта Омаровна. Я клялся, что больше писать о ней в Дневниках не буду, но не мог не слушать её, она говорила очень интересно, ведь у меня с ней очень много гуманитарных точек соприкосновения. Она высказала свою теорию: меня она считает выше лагеря тех людей, к которым я примкнул. Как она предполагает, это вызвано тем, что во времена, когда происходило подобное деление, я, дескать, просчитал, что в этом лагере могу быть одним из первых, а в том — демократическом — рассчитывать на первенство хоть и мог, но уверенности не было. Я думаю, что она тут совершенно не права: я не из тех людей, которые все высчитывают, у меня был скорее интуитивный выбор, я как простой мужик, который идет из каменного дома ночевать в свою избу. М.О. говорила еще много интересного, но всего не запомнишь.
Напротив меня сидела дочь председателя жюри Войновича. Я сразу же ей сказал, что я — несогласный читатель её отца. А М.О., кстати, многие годы дружит с Войновичем, и она не согласна с ним в отношении Солженицына, но они никогда о нём не говорят. Я заметил, что так жить не умею: если не согласен — говорю об этом сразу.
Подали горячую закуску. Это некий блин, перевязанный сверху как бы ленточкой, а внутри то ли тушеные почки, то ли тушеная печенка — вкусно неимоверно. Но после этого у меня начал болеть живот. То ли Бог наказал меня за то, что я по недомыслию съел скоромное в Рождественский пост, то ли нет, но еще раньше, во время закуски, я подумал — гораздо нравственнее, с большим доверием к Богу в пост съесть кусок сала, чем употреблять эти дорогие рыбные разносолы. Да кто в наше время ест подобные вещи? Ну да ладно.
Атмосфера накалялась. Курчаткину дали диплом за участие в финале, уже выяснилось, что другая финалистка — Петрушевская — не пришла. Объявили студенческий Букер, судьями стали студенты РГГУ, не чуждые Ходорковскому, и тут я опять удивился. За роман «Рахиль» или «Ревекка» его получил Геласимов. Вот пострел, как точно стреляет по намеченным целям!
Стали разносить горячее. Я заранее выбрал рыбу, которая называется, кажется, дорада (о ней и в литературе есть). Это маленькая вкусная рыбка почти без костей. Другие гости сделали иной выбор, им принесли по большому куску баранины на рёбрышках, И вот в этот момент и объявили, что Букера выиграл Василий Аксёнов. Я пошел на пресс-конференцию в зал «Есенин», пропустив десерт. Мне хотелось повидаться с двумя членами жюри: Лёшей Быковым из Екатеринбурга, с которым когда-то встречался во Владивостоке, и с Никитой Елисеевым, книгу которого я недавно прочёл. Я отчетливо представляю сам, как мы великодушно принимаем комплименты и поздравления — и точно так же принял их Елисеев, невысокий, худощавый молодой человек, сказавший мне, что в свое время зачитывался моими «Мемуарами сорокалетнего». Может быть, я действительно такой известный писатель? Лёша Быков немного постарел, но, в общем, всё такой же живой. Журналистов была тьма. Аксенов, сурово глядя в телевизионные камеры, сказал, что наконец-то получил первую свою премию, упомянул, естественно, о некоем узнике. Долг платежом красен. Твердо решил, уходя с Букера, прочесть роман Аксенова «Вольтерьянцы и вольтерьянки».
Посадил в свою машину Лёву Аннинского и его жену Сашу (нам по дороге) и довёз их до дома.
Трое или четверо моих знакомых, Таня, Толя Курчаткин, М.О. спрашивали о В.С., многие знают ее книги. Таня Набатникова даже сказала, что она с настоящим спортивным интересом следит за появлением статей В.С. Подтекст был такой: значит, жива.
В Москву прилетел для каких-то консультаций Кучма. Летай не летай — для меня он всё равно человек конченый.
Народу было достаточно много. Приехала Л.К. Слиска, изысканная прическа, красивое пальто, это уже не та упорная женщина, которая стала внезапно для всех вице-спикером Думы. Молодой человек, видимо, охранник, держал над ней зонтик. Был министр А.С. Соколов, спокойный, как всегда вежливый, но тянущий, без излишней аффектации, свою линию. Пешком от Моссовета пришла Людмила Ивановна Швецова. Мне недавно рассказали о гибели в какой-то аварии ее сына. Когда я вижу ее, я всегда думаю: что делается у нее в душе, как она живет и как держится? Выступали с речами еще и Вл. Андреев, и Виталий Вульф. Телевизионные люди, Виталий и Володя, стояли без шапок. Когда памятник открыли и стали говорить речи, то Володя передал свою шапку мне и пошел к микрофону. Он полон каких-то мрачных предчувствий, какой- то горечи.
Но вообще присутствовала некоторая удивлённостъ и ощущение, что внезапности в наше время — воплощение художественной справедливости. Скинули с бронзовой доски полотно. Работа скульптора Балашова, сына Екатерины Балашовой, замечательной женщины, много лепившей Пушкина. Я хорошо помню Балашову по встречам для интервью в «Комсомольской правде». Это случилось сразу после скандальной выставки «ХХХ лет МОСХ» в Манеже. Как она, наверное, страдала, когда ее заставляли высказываться!
Красивая доска, лицо в профиль и очень точная надпись: «Выдающемуся деятелю культуры». Нет ни «министра», ни «члена ЦК», осталось лишь — выдающийся деятель культуры, много сделавший для нее.
По-настоящему хорошо говорили почти все. Это был редкий случай, когда не надо было лукавить.
