начинала, на кафедре у ее коллег не было ощущения безусловной нужности этой работы, она появилась сейчас. Работа может даже стать пилотной. Тем не менее, как следует из отзывов оппонентов, определенные тенденции в этой большой серии английского романа для девочек были упущены. Упомянули Теккерея, И. А. отбилась тем, что Бекки Шарп как бы не являлась тем идеалом, который пропагандировался этим вторым рядом литературы для подростков, для «маленьких женщин». Мне показалось, что здесь был упущен момент полемики этой своеобразной литературы с прижизненным классиком. Решение ученого совета по защите диссертации было единогласным. На выпивку и празднование я, по своему обыкновению, не остался. Не царское это дело. Берегу имидж ректора. Полагаю, что премию, которую мы даем консультантам и руководителям наших аспирантов и докторантов (в частности, Михальской), мы обязательно выплатим. Нина Павловна Михальская очень много делает для нашего института.
Возвращаться в институт было уже поздно. Поехал домой и, созвонившись, отправился тут же к академику Николаеву. Мы с ним поговорили около часу, в частности разговор шел о природе романа. Вообще-то, он начал с «Имитатора», который не ложится у него в его антологии как роман, потому что это один том. Это мне наука: не переименовывай двадцать раз роман в повесть, а повесть в роман. Хотя, действительно, границы между повестью и романом очень зыбки, и, если подумать, то после романа «Петербург» Андрея Белого дальше или всё заканчивается, или возникают полуроманы-полуэпопеи. Николаев здесь даже привел пример из Гомера: как один из героев возражает Одиссею в тот момент, когда все остальные согласны. Мне думается, что для романа нужна, в первую очередь, страстная идея любви, настоящей любви к женщине, а это мы практически потеряли. Просто же связь на роман не тянет. Да и тенденция такова, что вымысел начал прятаться за документальность, за философскую или культурологическою подробность.
Среди прочего «в свободной дискуссии» П. А. рассказал, что ему как члену президиума Академии где-то под Можайском выделили участок. Но когда он через три года туда приехал, на его участке уже стоял дом владельца казино. Кто-то сказал академику: не ходи, охранники, если определят, что ты бывший хозяин, убьют. Это каким-то удивительным образом срифмовалось с рассказом коменданта Константина Ивановича.
Вечером, уже поздно, принялся смотреть передачу «Школа злословия». И Т. Толстая, и Д. Смирнова мне порядком надоели, но когда я увидел, что передача с Кобзоном, то не стал выключать и понял, что человек я ангажированный и необъективный; Кобзон поставил на место двух этих «девушек», которые не стали спорить с ним как с человеком убежденным и к тому же начальствующим, так как он назначен сейчас председателем комитета по культуре Государственной Думы. Он высказал несколько суждений, которые многие чиновники-карьеристы никогда бы не высказали. Он сказал, например, что напрасно убрали с Лубянки памятник Дзержинскому, вспомнил о его деятельности в связи с ликвидацией в России беспризорничества, положительно упомянул Андропова — человека, который мог навести жесткий порядок. Также Кобзон много говорил о молодежи, которую он знает, заметил, что для того, чтобы иметь возможность петь так, как поет он, — нужны определенные связи с народом, с отдельными людьми. Одна ведущая «девушка» рассказала, что в комсомол в свое время вступила исключительно из шкурнических соображений (что не делает, конечно, чести писателю). Другая призналась, что прошла мимо студенческих отрядов, мимо комсомола. Я много пишу о Кобзоне, потому что для меня это важно: находятся люди, не готовые вместе с биографией страны зачеркнуть и свою собственную биографию. Это моя позиция. Жаль, что в свое время мне заморочили голову «невыездным» Кобзоном, его дружбой с Япончиком и проч. и проч. От своих «дружб» он, кстати, не отказывается. Хорошо говорил Кобзон и о песне, которая существовала раньше, в частности о поэтах — Ошанине, Долматовском, Евтушенко. Я обязательно напишу ему письмо.
На семинаре читали рассказ Юры Глазова. Мне очень понравилось, что у нас с Пашей Быковым возникла одинаковая точка зрения на рассказ, нам обоим он понравился, несмотря на все мелкие придирки нашей семинарской публики. Меня там волнует непредсказуемый остаток, спонтанность, небоязнь показаться банальным, даже какая-то литературная вторичность. Это всегда признак писательской силы — отсутствие боязни. Перед семинаром я прихватил несколько цитат из «Воздушных путей» Пастернака и закончил всё замечательной цитатой о юности: «Как необозримо отрочество, каждому известно. Сколько бы нам потом ни набегало десятков, они бессильны заполнить этот ангар, в который они залетают за воспоминаниями, порознь и кучей, днем и ночью, как учебные аэропланы за бензином».
Глубокоуважаемый Иосиф Давидович!
Не являясь человеком, пишущим отклики на телевизионные передачи, я, тем не менее, хотел бы искренне и горячо поблагодарить Вас за память о действительно великих наших русских поэтах — Евгении Ароновиче Долматовском и Льве Ивановиче Ошанине, которые были профессорами нашего Литературного института, и воспоминания об их творчестве, об их педагогическом даре и человеческом бескорыстии — живут до сих пор.
После смерти Е. А. Долматовского одна из аудиторий института была названа его именем. К сожалению, мемориальной доски в Москве, посвященной этому поэту, до сих пор нет.
Еще раз спасибо!
В передаче «Школа злословия», прошедшей 17-го февраля, меня привлекла Ваша жесткая позиция относительно нашего с Вами прошлого. Сейчас на подобное мужество — просто на историческую порядочность — решаются не многие.
Когда Вы, уважаемый Иосиф Давидович, еще работали в тесном сотрудничестве с мэром и московскими организациями по культуре, я хотел пригласить Вас в наш институт, расположенный в самом центре города, но как-то все не складывалось. И пользуюсь случаем сказать, что был бы рад, если бы Вы встретились с нашими студентами, поговорили с ними. Ребята они, конечно, все хорошие, но некоторое просветление мозгов для них необходимо, тем более что Вы так хорошо и убедительно это делаете.
С уважением и признательностью,
ректор Литературного института
им. А. М. Горького
профессор С. Н. Есин
В три часа началась сессия по защите дипломных работ в институте. Я вернулся туда, бросив собрание, когда защитились уже двое или трое, студенты из семинара Апенченко и Киреева. Ничего особенно выдающегося нет, но совершенно замечательны рассказы о природе Вяч. Казачкова, это здоровый, несколько одутловатый малый, совсем не похожий на интеллектуала, он до сих пор живет в деревне и ездит оттуда в институт. Эти короткие рассказы прелестны, что-то между Пришвиным и Дм. Зуевым. Несмотря на мою скупость в этом отношении, мы дали с отличием еще двоим: молодой девушке — прозаику Виталине Смирновой за повесть и студенту из семинара Апенченко Алексею Кожункову. Мне понравилось, что парень много думает, берется за то, что в его возрасте не берут: за Пушкина,
