начальник штаба полковника Луки, давал по радио интервью журналистам. Он говорил, что Гильяно бросился бежать, а он, капитан Перенце, кинулся вслед за ним и загнал его во двор. Гильяно метался, как затравленный лев, и он, Перенце, прикончил его выстрелом из пистолета. Все находившиеся в ресторане слушали радио. Никто не ел. Официанты прекратили работу — они тоже слушали. Клеменца повернулся к Майклу и сказал:
— Все это липа. Уезжаем сегодня же.
В этот момент вся улица перед кафе вдруг заполнилась карабинерами. С тротуара остановилась служебная машина, и из нее вышел инспектор Веларди. Он подошел к их столику и положил Майклу на плечо руку. Затем сказал:
— Вы арестованы. — В упор посмотрев своим ледяными голубыми глазами на Клеменцу, он добавил: — На всякий случай прихватим и вас. Кстати, дружеский совет. Кафе оцеплено моими людьми — их не меньше сотни. Так что не надо суетиться, а то, чего доброго, встретитесь в аду с Гильяно.
У тротуара затормозил полицейский фургон. Солдаты Службы безопасности, обыскав Майкла и Клеменцу, втолкнули их в фургон. В кафе оказалось несколько фоторепортеров; они тут же подскочили со своими аппаратами, но им не удалось прорваться сквозь заслон солдат Службы безопасности. Веларди наблюдал за всем этим с улыбкой злобного торжества.
На следующий день отец Тури Гильяно с балкона своего дома в Монтелепре обратился к людям, собравшимся на улице. По древнему сицилийскому обычаю он объявил вендетту тем, кто предал его сына. Особую вендетту он объявил тому, кто убил Тури. Он сказал, что это не капитан Перенце, не карабинер. Он назвал другое имя — Аспану Пишотта.
Глава 27
Вот уже год, как черный червь измены точил сердце Аспану Пишотты.
Он был всегда верен своему другу. С детства он привык подчиняться Гильяно, искренне признавая его лидерство. А Гильяно с самого начала существования отряда объявил, что Пишотта командует с ним на равных, в отличие от других, подчинявшихся ему, начальников — Пассатемпо, Террановы, капрала и Андолини. Однако Гильяно был настолько сильной личностью, что о равенстве с ним не могло быть и речи: командовал отрядом он, и Пишотта безоговорочно это принимал.
Гильяно был самым храбрым. В тактике ведения партизанской войны он не имел себе равных, со времен Гарибальди не было такого человека, которого бы так любил сицилийский народ. Идеалист и романтик, он был способен на самую невероятную хитрость, что восхищало сицилийцев. Но у Гильяно были недостатки, и Пишотта пытался их исправить.
Гильяно настаивал, чтобы не меньше половины всей добычи отдавать бедным, а Пишотта говорил ему:
— Либо ты разбогатеешь, либо тебя будут любить. Но неужели ты думаешь, что народ Сицилии встанет под твое знамя в войне против Рима? Никогда. Они будут боготворить тебя, беря у тебя деньги, спрячут, когда тебе негде будет укрыться, никто из них не выдаст тебя. Но революционеров среди них нет.
Пишотта был против того, чтобы полагаться на заверения дона Кроче и христианско-демократической партии. Он был против разгона коммунистической и социалистической организаций Сицилии. Гильяно надеялся, что христианские демократы помилуют их, Пишотта же предупреждал его:
— Никогда они тебе не простят, и дон Кроче не тот человек, чтобы делить с тобой власть. Мы можем покончить с жизнью в горах только за деньги или же так и умрем разбойниками. Не такой уж плохой конец — для меня по крайней мере.
Но Гильяно не слушал его, и Пишотта затаил обиду — тогда-то в нем и зародился тайный червь предательства.
Гильяно всегда верил в лучшее искренно и чисто. Пишотта же смотрел на вещи трезво. Он понял, что с прибытием полковника Луки и его отрядов специального назначения им пришел конец. Сколько бы побед еще они ни одержали, стоит один раз потерпеть поражение — и их ждет смерть. Подобно Оливеру и Роланду, героям легенды про Карла Великого, они ссорились между собой, и Гильяно не желал уступать. А Пишотта уже чувствовал себя как Оливер, тщетно убеждавший Роланда протрубить в рог.
И наконец, когда Гильяно полюбил Юстину и женился на ней, Пишотта понял, что отныне каждый из них пойдет своей дорогой. Гильяно уедет в Америку, у него будет семья. Он же, Пишотта, навсегда останется неприкаянным. Долго он не проживет — пуля или чахотка сделают свое дело. Так уж ему на роду написано. А в Америке ему не прижиться.
Но больше всего тревожило Пишотту то, что любовь и нежность молодой жены странно подействовали на Гильяно: он стал безжалостен, как никогда. Он убивал карабинеров, тогда как раньше брал их в плен. Он казнил Пассатемпо, не успел еще кончиться его медовый месяц. Он был беспощаден ко всем, кого подозревал в доносах. Пишотту мучил страх, что человек, которого он любил и защищал все эти годы, мог повернуться против него. Ведь если Гильяно станут известны некоторые подробности его жизни за последнее время, он прикончит его.
В течение последних трех лет дон Кроче внимательно следил за тем, как складывались отношения между Пишоттой и Гильяно. Только эти двое стояли на пути к осуществлению его имперских планов. Только они мешали ему стать полновластным хозяином Сицилии. Сначала он рассчитывал на то, что сумеет превратить отряд Гильяно в армию «Друзей». С этим он и послал к нему Гектора Адониса. Предложение было вполне определенным. Гильяно станет великим военачальником, дон Кроче — великим государственным деятелем. Но тогда Гильяно пришлось бы склонить перед ним голову, а этого он не пожелал. Он шел своим путем, помогая бедным, стремясь освободить Сицилию и сбросить римское иго. Дон Кроче не мог этого понять.
Между 1943 и 1947 годами звезда Гильяно восходила все выше. К тому времени дону еще не удалось объединить «Друзей» в один мощный кулак. Они не могли так быстро оправиться после потерь, понесенных при фашистском режиме Муссолини. Поэтому, чтобы умерить власть Гильяно, дон Кроче уговорил его пойти на союз с христианско-демократической партией. А тем временем сам заново создавал империю мафии и выжидал. Его первый удар — расстрел манифестантов в проходе Джинестры — был гениально рассчитан: вся вина пала на Гильяно, и никто не мог доказать, что он автор этой затеи. Теперь Гильяно навсегда лишился возможности получить прощение Рима и уже не мог претендовать на то, чтобы править Сицилией. На его репутации героя и защитника бедных лежало несмываемое пятно. А когда Гильяно казнил шестерых главарей, у дона уже не оставалось выбора. «Друзьям друзей» и отряду Гильяно предстояло сразиться не на жизнь, а на смерть.
Поэтому дон Кроче стал внимательнее присматриваться к Пишотте. Пишотта был умен, но, как все молодые люди, недооценивал то зло и страх, что живут в душах даже лучших из людей. К тому же Пишотта не был равнодушен к соблазнам и радостям жизни. Если Гильяно презирал деньги, то Пишотта любил удовольствия, которые они могут доставить. У Гильяно за душой не было ни гроша, хотя он уже мог бы иметь более миллиарда лир. Свою долю награбленного он раздавал бедным и помогал своей семье.
Пишотта же — и это не укрылось от дона Кроче — шил костюмы у лучших портных в Палермо и наведывался к самым дорогим проституткам. Да и родные Пишотты были гораздо лучше обеспечены, чем родные Гильяно. Дон Кроче узнал, что Пишотта держит деньги в банках Палермо под чужими именами; были им приняты и другие меры предосторожности, указывавшие на то, что этот человек не собирался умирать. Например, у него были заготовлены документы на три разных фамилии, а в Трапани хозяина ждал дом. Дон Кроче знал, что все это делается тайком от Гильяно. И вот теперь он с интересом и удовольствием поджидал Пишотту, попросившего о встрече, зная, что двери дома дона Кроче всегда открыты для него. Но дон благоразумно позаботился и о мерах предосторожности. Он окружил себя надежной охраной и предупредил полковника Луку и инспектора Веларди, что если все пройдет как надо, он встретится с ними. Если же окажется, что он ошибся в Пишотте, или выяснится, что это тройная измена — затея, состряпанная Гильяно с целью убить его, дона Кроче, Пишотта найдет здесь свою смерть.
Прежде чем предстать перед доном Кроче, Пишотта добровольно сдал оружие. Ему нечего было
