преподобный Фоксуорт возглавил марши протеста в защиту убийц, схваченных с поличным. Это преподобный Фоксуорт требовал осуждения полицейских, застреливших черных преступников. Это он публично заявил по телевидению с присущей ему одному ухмылкой: «Для меня это ясно, как белое и черное».
Со всем этим еще можно было смириться, это укладывалось в прекрасные традиции либерализма и даже имело под собой некое логическое оправдание, потому, что американцы всегда относились к полиции с подозрением, так что пущенная наугад стрела то и дело попадала в цель. Но вот за что преподобный Фоксуорт подвергался проклятиям в прессе, так это за его антисемитизм. Он намекал, что евреи выкачивают деньги из гетто, что они контролируют политические силы в больших городах. Евреи отучают горничных- негритянок от их национальной культуры, чтобы те убирали в их домах и мыли посуду. Преподобный уверял, что все это хуже, чем было на старом Юге. В конце концов, на Юге белые доверяли неграм своих детей. В общем, сравнивая старый Юг с современным Севером, преподобный всегда отдавал предпочтение Югу.
Поэтому никто не удивлялся, даже сам преподобный, что многие белые в Америке ненавидели его. И он не осуждал таких людей.
Преподобный Бакстер Фоксуорт расчесывал раковую опухоль американского общества, чтобы боль принесла исцеление. В начале президентства Фрэнсиса Кеннеди он сдерживал себя. Но когда увидел, что конгресс хоронит социальные мероприятия Кеннеди, то стал кричать толпе, что Кеннеди такой же, какими были все Кеннеди, что он бессилен перед правителями крупного капитала в конгрессе. Он просто пришел в ярость, тем более что Оддблад Грей просил его поддерживать Кеннеди. В силу этих обстоятельств, в настоящий момент его отнюдь не радовала встреча с Оддбладом Греем.
– Приятно видеть одного из наших братцев в этом хорошем кабинете в Белом доме, – обратился Фоксуорт к Грею. – Братцы рассчитывали, что ты многое сделаешь для нас, а ты ни черта не сделал. И я после этого все равно настолько добр, что прихожу сюда по твоей просьбе, а ты называешь меня старой кличкой. Что я теперь могу сделать для тебя, братец?
Оддблад Грей уселся в кресло, то же самое проделал и преподобный. Грей мрачно посмотрел на него.
– Я уже сказал тебе, чтобы ты не залуплялся. И не называй меня братцем. В английском языке слово «брат» означает, что у нас были одна и та же мать и один и тот же отец. Говори по-английски. А то ты как те левые в далеком прошлом, те евреи-коммунисты, люто ненавидимые тобою, которые всех называли товарищами. Сегодня мы с тобой обсуждаем серьезное дело.
Преподобный воспринял все сказанное вполне благодушно.
– А тебе не кажется слово «друг» несколько холодноватым? Этот твой беложопый Кеннеди разве не похож на братца? И чего ради ты собираешься поддерживать все его безумные затеи? Отто, мы давненько знаем друг друга, и ты можешь называть меня Вертлявой Жопой. Но если бы ты не был таким большим и таким важным, тебя следовало бы называть Тугожопый. – Преподобный разразился хохотом. Он явно развлекался. Потом добавил, как бы между прочим. – Как это такой черный, как ты, получил фамилию Грей? Ты единственный негр, о котором я слышал, чтобы он носил фамилию Грей. Нас называют Уайт, Грин, даже Блэк. Как же так получилось, что твоя фамилия Грей?
Оддблад Грей улыбнулся. В каком-то смысле преподобный нравился ему. Радовало его приподнятое настроение, живость, с которой он расхаживал по кабинету, фыркая от смеха при виде особых мемориальных досок, пепельниц с видами Белого дома, он даже обошел письменный стол и как бы в шутку взял несколько листов бумаги с грифом Белого дома, но Оддблад Грей забрал их. Он не доверял преподобному.
Много лет назад они были близкими друзьями, однако потом разошлись из-за политических разногласий. Преподобный стал для Оддблада Грея слишком шумным, слишком революционным. Грей верил в то, что неграм можно найти место в соответствующей социальной структуре. Они спорили по этому поводу множество раз и оставались друзьями, а иногда и союзниками. Различие между ними определил преподобный: «Твоя беда, Отто, – сказал он однажды, – в том, что у тебя есть вера, а у меня ее нет».
В этом и была зарыта собака. Преподобный облачился в одеяние священника подобно тому, как рыцарь перед поединком надевает на себя доспехи. Никто не рискнет обозвать человека, служащего церкви, лжецом, вором и прелюбодеем ни по телевидению, ни даже в самой захудалой газетенке. Америка и ее средства массовой информации с величайшим почтением поддерживали авторитет церкви. Действовал инстинкт страха перед неведомой силой, а также то обстоятельство, что церкви всех вероисповеданий обладали огромными финансовыми возможностями и содержали высокооплачиваемых лоббистов. Специальные законы освобождали доходы церкви от налогов.
Оддблад Грей знал все это и на людях вел себя по отношению к преподобному Бакстеру Фоксуорту с величайшим уважением. Но когда они оказывались с глазу на глаз, то, поскольку были старыми друзьями, и поскольку он знал, что Фоксуорт не испытывает никаких религиозных чувств, Грей мог вести фамильярно. Кроме того, в течение многих лет они не раз оказывали взаимные услуги и прекрасно понимали друг друга.
– Преподобный, – сказал Оддблад Грей, – я собираюсь оказать тебе услугу и прошу тебя о том же. Ты достаточно умен, чтобы понимать, что мы живем в очень опасное время.
Преподобный улыбнулся:
– Не трави дерьмо.
– Если ты будешь продолжать буйствовать, то можешь попасть в серьезную беду. Национальная безопасность становится сейчас предметом особого внимания правительства, и если ты затеешь какие- нибудь беспорядки и демонстрации, тебе не поможет даже Верховный суд. Именно сейчас ФБР, Служба безопасности и даже ЦРУ задают разные вопросы, особенно интересуясь тобой. Такова услуга, которую я тебе оказываю. Притихни.
– Я благодарен тебе за это, Отто, – теперь преподобный посерьезнел. – Дела настолько плохи?
– Да, – ответил Оддблад Грей. – Страна охвачена паникой после взрыва атомной бомбы. Народ одобрит любые репрессивные меры правительства. Они не потерпят никакого намека на бунт против власти. Забудь сейчас о конституции. И не воображай, что этот твой бедненький адвокат сможет выкинуть один из своих фокусов.
– Старина Уитни Чивер III, – хихикнул Фоксуорт. – Как я люблю этого человека! Ты когда-нибудь видел его по телевидению? Клянусь Господом Богом, он выглядит больше американцем, чем звездно-полосатый флаг. Напечатай его имя и физиономию на денежных купюрах и сам Шейлок примет их. Он умен и искренен. Он один из лучших адвокатов в стране. Он любит всех, кто нарушает закон, особенно если это делается во имя социального прогресса, или когда речь идет об ограблении бронированной машины и убийстве трех охранников. Он может изобразить подсудимых этакими Мартинами Лютерами Кингами и при этом даже
