В глубинах океана

сопровождали.

Наконец, я решил, что сделал все возможное, и начал думать, куда девался Берт. Спросить об этом я не мог — блокнот он забрал с собой, да и все равно бесплодность этого метода уже была доказана. Если бы среди моих спутников оказался хоть один, не присутствовавший во время предыдущей попытки, я, возможно, попробовал бы снова поэкспериментировать, но отсутствие принадлежностей для письма стало скорее не помехой, а вызовом. Свободное время вполне можно было использовать для того, чтобы начать знакомиться с местным языком жестов.

Я отплыл к дальней от панели стене — остальные следовали за мной — и начал что-то вроде урока языка по стандартному методу, описанному в художественной литературе. Я указывал на разные вещи, пытаясь добиться от них выражения соответствующих смысловых эквивалентов в виде жестов.

Было бы преувеличением сказать, что из этого ничего не получилось. Я даже не был уверен, поняли ли они, чего я от них требовал. К этому времени вернулся Берт. Мои компаньоны производили множество движений кистью и пальцами в мою сторону и по отношению друг к другу, но я не мог сказать, были ли это названия предметов, на которые я указывал, или символы тех действий, которые я производил. Вероятно, я упускал множество незначительных движений и жестов, но я ни разу не выявил ни одного движения, которое повторялось бы достаточно часто, чтобы его можно было воспроизвести. Такого разочарования я не испытывал с тех пор, как… ну, в течение нескольких часов, по крайней мере. Может быть, в течение целого дня или больше.

Когда Берт наконец вернулся и увидел, что происходит, его снова охватил приступ «почти-смеха».

«Я тоже пытался так делать, — написал он наконец, — когда еще только появился здесь. Я считаюсь хорошим лингвистом, но продвинулся в этом совсем чуть-чуть. Не хочу показаться предубежденным, но не думаю, что этот язык можно изучить, если не начать с самого детства».

«Но ты, похоже, кое-чему научился».

«Да. Примерно пятидесяти основным символам, как я полагаю».

«Но ты же беседовал с этими людьми. У меня возникло впечатление, что ты указывал им, что делать».

«Да, я беседовал, но очень неловким образом. Мои несколько дюжин жестов включают в себя основные глаголы, но даже их я не могу воспроизводить хорошо. Три четверти этих людей не понимают меня вообще — и эта девушка из тех, кто понимает лучше всего. Их я понимаю только в том случае, если они очень медленно выполняют знакомые мне жесты».

«Тогда каким же образом ты оказался в таком положении, что можешь указывать им, как себя вести? И как этот факт соотносится с твоими словами о том, что здесь никто никому ничего не может указывать?»

«Может быть, я не так выразился. Здешнее правительство не слишком авторитарно, но пожелания Комитета обычно выполняются, по крайней мере, если это хотя бы отдаленно связано с техническим обслуживанием этого сооружения».

«Комитет наделил тебя какими-то полномочиями? Почему? И означает ли это, что Мари права, утверждая, что ты предал Совет и человечество и перебежал на сторону этих растратчиков?»

«По одному вопросу за раз, пожалуйста, — поспешно написал он. — Комитет не наделял меня какими-то особыми полномочиями. Как один из его членов я просто вношу свои предложения».

Я взял у него блокнот и очистил страницу, все время стараясь поймать его взгляд. Наконец, я написал:

«Опять будем препираться? Мои глаза, можно подумать, тоже меня обманывают».

Он ухмыльнулся и повторил свое предыдущее предложение. Я посмотрел на него с таким видом, что он мгновенно взял себя в руки и продолжал писать.

«Я не собираюсь, — он жирно это подчеркнул, — оставаться здесь, что бы там ни думала Мари, и независимо от того, что я говорил тебе раньше. Извини, мне пришлось тебе лгать. Я здесь, чтобы выполнить задание; что будет после того, как я его выполню, мне неведомо. Как тебе прекрасно известно, ты находишься в таком же положении. — Мне пришлось кивнуть в знак согласия. — Я включен в Комитет по причине моих лингвистических способностей и опыта вообще».

Это его замечание было настолько трудно понять, что я не успел даже прочитать следующую фразу, и мне пришлось его остановить, когда он собирался стереть написанное.

«Насчет этого места у меня имеется кое-какая информация, и я не собирался тебя ею беспокоить, но теперь изменил свое мнение. Я все тебе покажу, и ты сам сможешь решить, использовать ли этот аргумент для того, чтобы заставить Мари предпринять какие-либо действия. Пошли. Я хочу познакомить тебя с главным инженером по оптимизации обслуживания сооружения».

Он поплыл; я последовал за ним; остальные потащились за нами. У меня не было желания разговаривать, даже если бы это было возможно. Я все еще пытался вычислить, каким образом человек, говоривший на местном наречии хуже двухлетнего ребенка, смог добиться положения в обществе по причине своих лингвистических талантов.

Вы это, несомненно, уже поняли, потому что я обо всем пытался рассказывать откровенно. Однако для меня все это было уже чересчур. Я настолько отставал от фактического положения вещей, что меня иногда поражало что-то такое, чего вы, вероятно, уже ожидали. Из дальнего конца отсека управления мы перешли во что-то похожее на офисное помещение. Там, свободно паря перед установкой для чтения микрофильмов и не обращая ни малейшего внимания на окружающих, пребывал мой хороший друг Джои Элфвен.

Глава 17

Когда я его увидел, во мне что-то перевернулось. В течение нескольких лет Берт был моим хорошим другом, как и Джои. Я ему верил. А Мари, надо признать, не доверяла ему и пыталась убедить меня в своей правоте, но я принял это за простую мнительность.

Я был поражен, когда несколько минут назад Берт признался в своей лжи, но я все же не отказался бы выслушать его объяснения. Я даже готов был поверить, что в первый раз неправильно его понял.

Но он также заявил мне — написал простыми словами, в значении которых ошибиться было невозможно, — что ничего не знает о Джои и считает, что Джои никогда в этих местах не появлялся.

Так что Берт Вельштраль врал мне беспардонно и нагло, как пресловутый сивый мерин. Он знал, что Джои находится здесь. Ему было прекрасно известно не только местонахождение Джои, но и его род занятий. Зачем же он лгал мне и Мари? И почему, соврав мне, он предъявлял теперь очевидное доказательство того, что он — лжец? Может быть, у Мари сложилось неблагоприятное впечатление о нем потому, что она заметила нечто, ускользнувшее от моего внимания?

Но совершенно точно я знал только одно — какие бы объяснения ни предложил мне Берт, ему придется привести мне достаточно веские независимые свидетельства перед тем, как я ему в чем-то поверю. И с настоящего момента это касается всех его заверений.

Мои размышления были прерваны, когда Джои оторвался от своего экрана и заметил меня. По выражению его лица можно было понять, что Берт также ничего не рассказывал ему обо мне. Он казался явно изумленным и даже обрадованным. Подплыв ко мне, он энергично пожал мне руку и, по-видимому, так же был огорчен невозможностью нормально поговорить, как и я. Он огляделся, вероятно, в поисках блокнота для письма, но Берт уже строчил в нем. Он поднял блокнот, чтобы мы оба могли прочитать написанное.

«Джои, мы знаем, что в последующие несколько часов ты будешь занят, но ничего, если я предоставлю тебе нового помощника, как только он завершит свое первое задание?»

Я оценил его такт, выразившийся в том, что он не назвал меня по имени, и решил более внимательно выслушать его извинения, когда он соблаговолит мне их принести. По краткой ухмылке Джои я понял, что он тоже это отметил; несколько недель, проведенных вдали от нашего отдела, не изгладили из его памяти мое хроническое отвращение ко всем уменьшительным именам и прозвищам, привитое мне родителями.

«Буду очень рад, — написал он. — Проверь его как можно быстрее, Берт. Он нам очень нужен».

Он хлопнул меня по плечу со всей живостью, которую ему позволяла окружающая жидкость, еще раз