просрал.
Женщина убрала с лица волосы и решительно осмотрелась.
— Рано сдаваться, — сказала она, — идем.
Сюзанна схватила Вэнса за руку и потащила к краю крыши. Внизу, у самого фундамента, узкими седыми усами пены бились волны. Как и многие виллы на озере Комо, эта была построена у самого уреза воды. Под водой продолжал свой спуск крутой горный склон. На Комо не было пляжей — только по дальним краям; слишком крутой уклон не позволял им образовываться. На расстоянии десяти футов от берега могло оказаться футов двадцать или тридцать в глубину. Или, содрогнувшись, подумала Сюзанна, намного меньше.
— Вот выход, — сказала она. Вэнс молча посмотрел на нее, потом вниз, на воду, от которой их отделяло футов семьдесят-восемьдесят.
— Выход?
— Мы прыгнем, — с несуществующей уверенностью ответила женщина.
— Прыгнем? — Вэнс проглотил слюну.
Сзади прогремели выстрелы. Воздух внезапно наполнился смертью.
Держась за руки, они прыгнули.
Глава 17
Нельзя было сказать, что комната неудобная: по сути, она была даже роскошной — обстановка в современном итальянском стиле, много хрома, кожи и тростника. Даже оригинал Матисса[49] гармонично смотрелся на стене цвета слоновой кости. Очень жаль, думал Харрисон Кингзбери, поднимаясь с сооружения из ротанга и кожи, служившего креслом: все это не в его вкусе.
В то же время, ступая босиком по ворсистому синему ковру со стальным отливом по пути к окну, выходящему на старый квартал Болоньи, он понимал, что вкус тут ни при чем.
— Вэнс, Вэнс, что я сделал с нами обоими?
Старик вздохнул, в который раз вспоминая здания с красными крышами, стоящие вокруг Кафедрального собора: это видение аккуратно вписывалось в узорчатые решетки на окнах, установленные для того, чтобы не проникли воры, только сейчас они удерживали Кингзбери внутри. Впервые в жизни он почувствовал себя старым. Вес семидесяти трех лет свинцовым грузом повис на скелете.
Через несколько дней компания, в создание которой он вложил все свои силы, потеряет всякую ценность, а человек, которого он любит как сына, будет объявлен преступником и либо погибнет, либо будет обречен провести оставшуюся жизнь в бегах. Как такое могло случиться? Харрисон прикрыл серебристо- серые глаза и потер веки кулаками. Надо было определить слабое звено, благодаря которому Легация получила желаемое.
Разговор на вилле под Римом был кратким, но Кингзбери уже знал, что обычно самые разрушительные удары судьбы быстры и беспощадны. Этот самонадеянный юнец, Кимболл, спокойно и расчетливо изложил требования Легации: либо Кингзбери встанет на их сторону, либо и его, и Эриксона уничтожат.
Кимболл вкратце рассказал, как хитро они подставили Вэнса Эриксона и эту девушку, Сюзанну Сторм. Восхитительная парочка, думал Кингзбери, отходя от окна и возвращаясь к ненавистному креслу. Электронные часы на столе показывали 9: 53 утра. Кингзбери и представить не мог, что эти двое смогут по- человечески общаться друг с другом, уж не говоря о том, чтобы стать соучастниками преступления.
На поверхности первая часть требований Кимболла казалась простой: если вы будете с нами сотрудничать, мы позаботимся о том, чтобы восстановить репутацию Вэнса, сделаем так, чтобы с него сняли все обвинения. Будете воевать с нами — и мы его уничтожим. Это отвратительно, эмоциональный терроризм, выходящий за пределы честной борьбы. Тем не менее с таким Кингзбери справился бы самостоятельно. У него тоже имелись высокопоставленные друзья; он мог бы дать сильный отпор.
Но и его враги отлично это знали.
Они прекрасно изучили Кингзбери — так профессиональный шахматист запоминает все ходы противника в предыдущих партиях. Враги знали Кингзбери настолько хорошо, чтобы отложить смертельный удар, удар наотмашь, который собьет его с ног.
Они каким-то образом прознали о том, что Харрисон открыл огромные месторождения нефти в чилийских Андах. Это нанесло бы много вреда, но не разорило бы компанию. Но враги также знали, каких усилий «КонПаКо» стоило разработать эти ресурсы. Вот с этими знаниями компанию можно разрушить. Кингзбери зашел в угол с кухонькой, чтобы приготовить себе чашку чая. Но, подумал он, именно поэтому «КонПаКо» и стала великой фирмой — она не боялась рисковать.
Кингзбери пришлось заложить буквально все свои деньги и деньги компании. Многие назвали бы такой поступок безрассудным, но в данном случае, если бы вложение окупилось, это была бы самая прибыльная сделка за всю историю нефтедобывающей промышленности.
Кингзбери продвигался вперед медленно и постепенно. Только ему и Вэнсу Эриксону, открывшему месторождение, был известен весь план целиком. Обязанности распределились так, что никто из администрации «КонПаКо» больше не знал всех подробностей, не знал, насколько велик риск. Кингзбери должен был действовать не спеша еще и потому, что большая часть вложенных денег была взята под залог против его личных 53 % акций «КонПаКо». Если случится резкое падение стоимости акций на рынке — а это неизбежно, если остальные инвесторы узнают о проекте прежде, чем он начнет давать прибыль, — аннулируется огромное количество займов. А в таком случае проект придется свернуть, что будет означать гибель «КонПаКо». И единственным выходом станет продаться одной из крупный нефтяных компаний.
Именно это, подумал Кингзбери, когда чайник начал бурлить, ему и пообещала Бременская Легация. Он налил кипяток в большую английскую чашку и посмотрел на поднимающийся пар, затем опустил в воду пакетик английского утреннего чая «Туайнингз»; он набух и погрузился на дно. Жалко, что нет настоящего чайника. Пакетики — это дико.
Но он обойдется и так, всегда ведь обходился, думал Кингзбери, наблюдая за тем, как золотисто- коричневая жидкость начала сочиться из пакетика и разлилась по дну чашки. Раньше ведь все было очень нецивилизованно, так что в случае чего он справится. Холодной зимой Кингзбери видел, как в их жалком домишке в горах Уэльса умирал его отец. Мальчику тогда было восемь, и он поклялся себе, что с ним такого ни за что не случится. Он видел, что отец сдался, хотя мог бы и спастись. Сдаться означает смерть. Кингзбери помешал чай и вытащил пакетик. Да, это означает смерть.
Он вспомнил деланную улыбку, проклятую фальшивую самоуверенную улыбку на лице Кимболла, когда тот рассказывал о планах Легации, там, на римской вилле. Даже сейчас у Кингзбери руки тряслись от ярости, и он уронил три золотисто-коричневые капли на синюю со стальным отливом салфетку. В «КонПаКо» завелся предатель, который передал Легации все нужные сведения.
Когда Кингзбери возвращался вчера с виллы назад в Рим, он думал, что его разгромили. А потом с Комо позвонил Вэнс и рассказал, что на его жизнь покушались. Вэнс не сдался; мальчик отчаянно защищался. Кингзбери поневоле задумался и почти убедил себя в том, что есть способ… уж если не победить, то хотя бы сделать так, чтобы и Бременская Легация не выиграла.
Но ранним утром к нему в отель пришли люди из Легации. Они сказали, что Вэнс продолжает создавать проблемы; то есть пытается помешать какому-то делу, важному для Легации, — Поэтому они отвезут Кингзбери в Болонью, в один из своих домов. Кингзбери побудет заложником, чтобы гарантировать, что Вэнс не сорвет планы Легации.
Таков договор, вспоминал Кингзбери, потягивая горячий чай. Я должен остановить Вэнса. Если я этого не сделаю, то и Вэнс, и «КонПаКо» вылетят в трубу. Но как я это сделаю? Откуда Вэнсу знать, что следует приехать в Болонью? Как он сможет меня найти, и что мне делать, когда он это сделает?
В туманном небе Болоньи вставало солнце. Кингзбери не знал ответов на эти вопросы, но он верил, что Вэнс придет и найдет его. По липу скользнула улыбка. Кингзбери поставил чашку на блюдце.
— Когда ты появишься здесь, мой мальчик, — сказал он в пустоту комнаты, — мы с ними поиграем. У меня есть одна идея.
