снисхождения. Приказ адресован коменданту города.
— Выполняйте его, Сергей Николаевич, раз вы таковым являетесь, — тихо произнес Михаил Александрович. — Со своей стороны обещаю помощь. Полковник Макри со своим отрядом особого назначения и все военные юристы в вашем распоряжении. Приказ я отдам незамедлительно.
— Ваше величество, я…
— Когда у больного высокая температура, — неожиданно вмешался Фомин, понимая, что сейчас Войцеховский может наговорить резкостей, типа я не жандарм или каратель. — То прежде чем его лечить, сбивают жар. Так вот, эсеры и есть этот жар, если его не сбить, то высокая температура приведет к смерти. В отдельном случае человека, а в целом — государство. Вы, надеюсь, Сергей Николаевич, хотите спасения смертельно больной России? Лекарство противно, мерзостно, но оно необходимо. Но вначале надо сбить жар, а потом лечить организм. Сибирское правительство такое лечение начало. Теперь вы понимаете, почему в них стали стрелять?
— Да, понимаю, — Войцеховский несколько стушевался.
— Вам мало примеров Новониколаевска, Томска, Красноярска и Иркутска, — звенящим от гнева голосом проговорил Михаил Александрович и подошел к генералу, пристально глянул ему в глаза.
— Вам надо чтобы они дальше плели заговоры и стреляли нам в спину. Вы этого хотите? Или вы хотите увидеть, чтобы они застрелили и меня?! Ну, что ж, генерал…
— Ваше величество! Простите, я все понял. Приказ будет выполнен незамедлительно! — Генерал Войцеховский ожесточился лицом, на скулах заходили желваки. — Разрешите идти, государь?!
— Идите, Сергей Николаевич. Я надеюсь на вас!
После ухода командующего 2-м корпусом, Михаил Александрович еще немного прошелся по комнате и невесело рассмеялся, будто выдавливая из себя сарказм.
— А генерал сильно недолюбливает полковника Арчегова, Сеня. С такой язвительностью напирает на чин. А сам уже запамятовал, что всего два года назад был сам подполковником, а от Арчегова его отделяла одна ступенька.
— Недолюбливает. Он же его любимых «братушек» под Иркутском раскатал. Я представляю, как генералы вскинутся, когда Сибирская армия подойдет. Такой разброд пойдет…
— А потому его надо на корню пресечь. Я подготовил Вологодскому телеграмму. Так как Арчегов категорически отказался от производства в генерал-майоры, а это говорит о том, что он умный человек, то надо принудить его стать генералом. Я ходатайствую перед Петром Васильевичем об утверждении моими генерал-адъютантами тебя и Арчегова. С определенными правами и обязанностями. Вы сможете готовить армию к будущей войне, тогда как наши генералы, — последние два слова Михаил Александрович произнес с особым нажимом, в котором чувствовался невеселый смешок. И закончил твердым голосом, как рубанул шашкой.
— Будут готовить армию к вчерашней. Да еще они будут надеяться выиграть ее оружием прошлой войны. Я не желаю такого. Мы не настолько богаты, чтобы впустую растратить золотой запас империи. Хм… АКМ и РПК, значит. Хотелось бы мне посмотреть на эти штуки.
— Да и меня любопытство прямо распирает. Тогда давай подумаем, под каким соусом мы ему телеграмму отправим, Мики. Нам нужно поторопиться, времени в обрез!
Интересная велась беседа в вагоне контр-адмирала Смирнова, командующего военно-морским флотом Сибири. Да и собрались за широким столом из пяти присутствующих трое, кто хоть раз, но оттоптал своим собеседникам любимые мозоли. И было отчего…
Кряжистый и плечистый походный атаман казачьих войск войсковой старшина Семенов был самым младшим и по чину, и по возрасту. Но именно он насмерть сцепился год назад с Верховным Правителем России адмиралом Колчаком, который как раз и находился напротив атамана. Вернее, уже бывший правитель и бывший адмирал. И орден святого Георгия 3-й степени на шее уже отсутствовал.
Слева от Колчака сидел в кресле бывший командующий Восточным фронтом генерал-лейтенант Дитерихс, уставив в стороны кончики своих знаменитых усов. Правитель отстранил его от должности, когда тот предложил начать эвакуацию заблаговременно, отдав красным столицу — Омск. Но прошло совсем немного времени, и город был взят красными, а в отступающей белой армии начались генеральские раздоры.
В начале декабря генералы потребовали у Колчака вернуть Дитерихса. Но тот отклонил предложение Колчака, заявив, что пока адмирал у власти, в армию не вернется. И вот они сидят за одним столом.
Двое других — генерал-лейтенант Лохвицкий и хозяин салона, сидели рядышком. Они хорошо понимали некоторую щекотливость момента, пытались сгладить острые углы, но напряженность не спадала. Дело было в том, что генералы снова были, фигурально выражаясь, «на коне». Правительство назначило их на высокие должности — командующими военными округами.
Николай Александрович Лохвицкий вернулся из Франции, где командовал Особой русской дивизией, посланной на помощь союзникам для борьбы с германцами. И вот он в Сибири, где успел какое-то время повоевать, пока Правитель не снял его и не отправил в резерв чинов в Иркутск.
Аналогичную должность, тоже за границей, но в Греции на Салоникском фронте, занимал и Михаил Константинович Дитерихс. Он в начале ноября 1917 года получил назначение начальником штаба Главнокомандующего генерала Духонина в Могилеве, прибыл в ставку и стал свидетелем жестокой расправы, устроенной большевиками и матросами Крыленко. Избежав страшной участи Духонина, которого красные, по их циничному заявлению, «отправили в Могилевскую губернию», Дитерихс оказался в Сибири. А после отставки Колчаком успел с семьей перебраться в относительно спокойный Китай, в зону отчуждения КВЖД.
И вот их выдернула из забвения сильная рука полковника Арчегова, и вскинула на высокие посты — Лохвицкого командовать Приамурским, а Дитерихса Иркутским военными округами. И отправившись к месту назначения, они встретились здесь, на станции Петровского завода, в Забайкалье.
Нет, здесь сидели русские офицеры, а потому в сторону Колчака никто не стал бросать камень, что было, то быльем поросло. Главное, нашелся офицер, что смог дать надежду на победу. И именно о нем зашла речь, но не в пересудах, чай не бабки на базаре. А в обмене мнениями о сложившейся ситуации. Первыми начали адмиралы, сразу и категорично выступив в поддержку всех начинаний молодого командующего армией…
Атаман Семенов задумался, он испытывал двойственные чувства, а потому тщательно подбирал слова, припомнив, как сдавал экзамены в училище. С одной стороны, Арчегов тот еще сын — его Григорий Михайлович сам выкормил, а тот свою игру затеял. Фортуна полюбила ротмистра, и сейчас он самого атамана за глотку взял, да так крепко держит, что ни вздохнуть, ни…, ветры, короче, не пустишь.
Но с другой стороны, благое дело сделал, а Семенов был патриот и монархист. А потому обида в душе сильно смягчилась и перестала жечь. Свой брат казак, и для казачества много сделал и будет делать. И генералов прижал, пусть и руками Сычева. Вот тут атаман и решил высказаться.
— Я думаю, Константин Иванович проводит необходимые реформы, они нужны. Александр Васильевич и Михаил Иванович, — Семенов чуть наклонил голову в сторону адмиралов, — полностью правы. Перемены назрели давно, и отмена того же «старшинства» позволит выдвигать на командные должности знающих и умеющих воевать офицеров.
— Я согласен с вами, Григорий Михайлович. — Слова никак не вязались с возмущенным голосом Дитерихса. — Но вот так просто отказываться от помощи знающих и заслуженных генералов несколько легкомысленно и свойственно молодости. И к тому же старшинство в чине позволяет регулировать порядок прохождения офицерами службы…
— Только в мирное время, уважаемый Михаил Константинович, — Смирнов сверкнул глазами. — А в войну должна играть решающую роль именно боевая репутация. Вы же сами знаете, что есть множество офицеров, с прекрасными послужными списками, но в бою совершенно теряющихся.
— Тем более мирное время вряд ли скоро наступит, — поддержал давнего друга Колчак. Взгляд Дитерихса метнулся к Лохвицкому за поддержкой. Он знал, что генерал недоволен Колчаком, когда летом тот убрал его из армии, несмотря на заступничество многих, в том числе и его самого.
— Я считаю, что командующий армией здесь прав. Те же генералы Ханжин и Артемьев просто растерялись, и ситуация стала критической. Если бы не решительность полковника Арчегова, то все
