— Тут только… Тут только написано, — генерал справился с приступом паники и тихо сказал:
— Мавр сделал свое дело…
Через вагонное окошко по купейным дверям прыгали солнечные зайчики. Ясный зимний день быстро набирал свою силу, жить бы да жить и радоваться детскому смеху да кататься с ребятишками с крутой горки. Мечты, мечты — как они сладостны, без них люди в одночасье превращались в стариков с потухшими взорами.
Только за вагонными стенками стояла совсем иная жизнь, в которой детским мечтаниям не оставалось места. Черемховская станция была буквально забита воинскими эшелонами, состоящими из теплушек и платформ. Рядом грозно высились корпуса бронепоездов, угрожающе топорщивших орудийные стволы в цилиндрических башнях, с накрашенными поверх бело-зелеными нашлепками новоявленного Сибирского государства.
— Ваше превосходительство! С телеграфа доложили — от Иркутска отправился правительственный поезд. Сюда едут министры Михайлов и Яковлев, с ними и контр-адмирал Смирнов. На станцию Зима прибыли «Блестящий» и «Быстрый». Далее дорога плотно забита составами. Чехи только начали растаскивать эшелоны с нашего пути. Майор Белых докладывает, что наша ветка сейчас полностью свободна для прохода.
Молодцеватый подпоручик с забинтованной рукой на черной косынке и аксельбантом адъютанта на правом плече замер, восторженно глядя на молодого, чуть старшего в годах, крепкого и уверенного в себе полковника Арчегова, командующего Сибирской армией.
Потому и обращение было как к генералу, а интонацией офицер выделял — генералов и полковников у нас много, но командующий один. Да с такой заслуженной славой, что армия его на руках носить готова!
— Хорошо, поручик. Скажите полковнику Степанову — пусть поторопит в Головинской и Заларях приемку грузов от чехов. И немедленно отправляет второй батальон стражи для охраны этого перегона. И прошу не беспокоить нас с адмиралом в течение часа! Выполняйте!
Полковник медленно достал из кармана куртки портсигар, вынул папиросу. Чиркнул американской зажигалкой, закурил, глубоко затянулся. Выдохнул густой клубок дыма, неторопливо затянулся еще несколько раз и через минуту искоса глянул по сторонам.
Коридор был уже пуст на всю длину, двери в тамбура плотно закрыты. Исчез и адъютант Колчака лейтенант Трубчанинов, и начальник личной охраны адмирала Удинцев, до того маячившие у дверей первого купе. Полковник усмехнулся — десантники выполнили приказ взять все под охрану буквально, он их хорошо вымуштровал за эти горячие дни.
— Двух недель не прошло, как я здесь. Но как давно это было! И все поменялось, — тихо пробормотал под нос полковник Арчегов и еще раз усмехнулся в густые усы.
— Как интересно жить. Все страннее и страннее, сказала бы Алиса…
Тринадцать дней назад, но на три четверти века вперед, он, Константин Иванович Ермаков, отставной подполковник ВДВ, инвалид с напрочь подорванным здоровьем, трижды раненный, обгоревший и контуженый, еле таскал ноги по убогой квартирке, собираясь в дорогу.
Родное государство, олицетворением которого стал для него генерал с похабной кличкой «Пашка- Мерседес», выжало его как лимон и после полученных в чеченской войне ранений брезгливо выбросило на нищенскую пенсию молча подыхать.
А в родном Иркутске его уже ждали стервятники, раскинув в стороны длинные крылья, — бывшая жена и пьяница шурин, ее младший брательник, что слюной изошлись, ожидая, когда он, наконец, даст «дуба» и очистит для них квартиру. Шурин, с надеждой организовать ему скорейший кирдык, устроил поездку на Кругобайкалку, где в одном из урочищ над Ермаковым покамланил старый шаман, по совместительству ремонтник.
— Спасибо тебе, Цыремпил, — сразу вспомнил добрым словом полковник бурята. Здоровье тот ему не вернул, но по невероятному мистическому стечению он, Константин Ермаков, вернее, его разум, память и душа, вещи насквозь не материальные, оказались в теле полного тезки, только с фамилией Арчегов. Терского казака, командира дивизиона бронепоездов атамана Семенова, родившегося на семьдесят лет раньше его самого. К тому же новое крепкое тело кадрового офицера кавалериста было на десять лет моложе и без выматывающих душу и нервы болячек.
— Сбылась мечта идиота, от одной войны на другую, — тихо пробормотал под нос офицер и снова поглядел по сторонам. Посмотрел по привычке — сейчас ему следует быть настороже и не пропустить главного. А воспоминаниям предаваться не стоит, хотя память услужливо пролила бальзам на душу — приятно вспомнить, как были раздолбаны в пух и перья спесивые и вороватые потомки гуситов…
Тихий щелчок спускаемого курка нагана донесся через закрытую дверь подобно удару колокольного била. Полковник улыбнулся — адмирал не стал затягивать свое земное существование, расписался в собственном бессилии, поставив жирную точку.
Теперь медлить было нельзя — не дай Бог, у Колчака в кармане завалялся настоящий патрон, а не тот, вываренный в воде, что ловким фокусом подсунул ему Ермаков. А потому Константин Иванович живо повернулся и рывком открыл купейную дверь в сторону.
— Полковник, у вас не найдется другого патрона? Этот дал осечку. — Голос адмирала даже не дрожал, хотя лицо было бледным.
Наган мирно лежал на белой салфетке, что накрывала маленький вагонный столик. Рядом был раскрыт портсигар, в пепельнице аккуратно затушена папироса. И запечатанный конверт с четко прописанной на нем надписью — «Передать моей семье».
Китель Колчак уже застегнул на все пуговицы — бывший Верховный правитель России не хотел даже в такой момент дать малейший повод усомниться кому-либо в его решительности и собранности.
— Патроны ваши, Александр Васильевич, а не мои. Разрешите? — Не дожидаясь кивка адмирала, Ермаков присел на противоположный диванчик. Засунув пальцы в нагрудный карман, он вытащил патроны и высыпал их на стол. Взял в руки наган и сноровисто зарядил. Пристально посмотрел на адмирала, что невидящим взором уставился в оконное стекло.
— Александр Васильевич, я могу поговорить с вами откровенно? Это не займет много времени, но имеет огромную важность для будущего России, единой и неделимой…
Последние слова будто плетью ожгли адмирала — он резко повернулся к Арчегову, крылья носа гневно затрепетали.
— Вы говорите о единой и неделимой России?! Вы, полковник?! А не вы ли инициировали создание Сибирского правительства?! Не с вашим ли участием объявлено о независимости Сибири?!
Именно этой гневной вспышки и добивался Ермаков — минуту назад адмирал свел все счеты с жизнью, и сейчас было важно вытряхнуть из него это состояние. Что угодно — гнев, ярость, упреки, но только не этот потухший взор и смертельно уставший голос.
— Конечно, Морской корпус, где учились вы, господин адмирал, более привилегированное заведение, чем Елизаветградское кавалерийское училище, которое окончил я. Но, надеюсь, что и в морском деле есть такие понятия, как военная хитрость и выигрыш времени. Ведь есть?
— Что вы имеете в виду?! — Адмирал резанул взглядом, словно кортиком, его лицо на секунду напряглось, затвердели мышцы.
— Провозгласив свою приверженность принципу единой и неделимой России, белое движение подписало смертный приговор самой России. Не торопитесь, Александр Васильевич, сейчас я все обосную. Разговор у нас более чем серьезный, а потому я прошу вас о полной конфиденциальности.
— Хорошо, Константин Иванович. — Адмирал раскрыл кожаный портсигар, извлек папиросу. Пододвинул к Арчегову пепельницу. — Курите, полковник, да и я с вами покурю.
— Благодарю, — Ермаков чинно закурил, выдохнул дым в сторону от адмирала. Устроился на диване, чуть поерзав, удобнее.
— Самые злейшие враги России — это ее союзники. Сейчас сбылась заветная мечта англичан, которые наконец-то добились развала нашей державы. Россия охвачена смутой, погрязла в междоусобице — пусть глупые русские мужики режут друг друга подольше, а джентльмены будут решать свои дела. Потому-то появилась на российских окраинах добрая полудюжина новых государств, которые находятся под
