ровно.
Чужак зашел гораздо дальше, чем мог бы поверить человек, знающий факты. Произошло это потому, что Боб как раз зевал, когда началось вмешательство, и потому не вполне контролировал свое дыхание. Охотник увлеченно создавал щелкающие звуки. Выполнив два, затем четыре, он остановился и стал ждать. В этот момент мальчик затаил дыхание, на лице его появилось выражение крайнего ужаса. Он попытался медленно и осторожно выпустить воздух, но Охотник, поглощенный работой продолжал вмешательство. Потребовалось несколько секунд, чтобы он осознал, что эмоциональное беспокойство хозяина проявилось в полную силу.
Поняв, что он снова потерпел неудачу, ясно сознавая, что его молодой Хозяин охвачен ужасом, Охотник, тем не менее, не прекратил своих попыток. Он начал испытывать новую систему «коммуникации». Его третий метод заключался с том, что он образовывал на сетчатке глаз Хозяина рисунки, соответствовавшие буквам английского алфавита. При этом он не обращал внимания на то, что Роберт Киннэйрд бежит по коридору, направляясь в медпункт, и что впереди плохо освещенная лестница.
Неизбежные результаты воздействия на зрение Боба при таких обстоятельствах не приходили Охотнику в голову, пока мальчик не пропустил ступеньку и не упал, ухватившись за перила.
Чувство долга сразу ожило в чужаке.
Прежде чем тело мальчика столкнулось с каким-либо препятствием, Охотник напряг защитную сеть вокруг суставов и сухожилий Боба, изо всех сил пытаясь предотвратить травму. Больше того, когда загнувшийся край металлического крепления, удерживавшего резиновое покрытие ступенек, разрезал руку мальчика он запястья до локтя, Охотник так быстро действовал, что мальчик, не потерял ни капли крови. Боб почувствовал боль, посмотрел на рану, плотно закрытую почти невидимой пленкой нечеловеческой плоти, и решил, что это легкая царапина, даже не разрезавшая кожу.
Он расправил пяткой завернувшийся угол крепления и уже спокойнее пошел в медпункт. Охотник, осознав неудачу, прекратил попытки дать знать о себе.
В школе не было постоянного врача, но в медпункте всегда находилась сестра.
Она ничего не могла сказать по поводу нервного срыва Боба и посоветовала зайти на следующий день, когда местный врач посетит школу. Впрочем, она осмотрела порез у него на руке.
— Рана затянулась, — сказала она мальчику, — но тебе нужно было прийти раньше.
— Я порезался пять минут назад, — ответил Боб. — Я упал на лестнице по дороге сюда. Быстрее я прийти не мог. Но она закрылась, так что все равно.
Мисс Рэнд слегка подняла брови. Она уже пятнадцать лет работала в школе и была уверена, что знает все обычные рассказы симулянтов. Ее удивило, что у мальчика не было никаких причин обманывать. Она решила, вопреки своим профессиональным навыкам, что он говорит правду.
Конечно, она знала, что у некоторых кровь свертывается поразительно быстро.
Она снова, на этот раз внимательнее осмотрела раненую руку. Да, разрез свежий, а вот и темная свежая кровь. Она слегка коснулась ее пальцем и почувствовала не сухую, гладкую поверхность, как ожидала, не слабую вязкость засыхающей крови, а явную и неприятную слизистость.
Охотник не умел читать мысли и не предвидел подобный шаг. Но даже если бы предвидел, он не стал бы убирать свое тело с раны Роберта: пройдет много часов, может быть, дней, прежде чем края раны сами будут держаться вместе. Ему придется оставаться, даже если он себя выдаст.
Через глаза своего Хозяина он с беспокойством следил, как мисс Рэнд резко отдернула руку и наклонилась, вглядываясь в рану. На этот раз она разглядела прозрачную, почти невидимую пленку, покрывавшую разрез, и пришла к естественному, но абсолютно неверному заключению.
Она решила, что рана совсем не такая недавняя, как утверждает Роберт, что он «лечил» ее при помощи первого попавшегося средства, вероятно, клея для авиамоделей, и не хотел, чтобы об этом стало известно, так как нарушил школьные правила.
Она серьезно недооценивала здравый смысл мальчика, но не знала этого. Она была достаточно умна, чтобы не ругать Боба, и, не говоря ни слова, она взяла небольшую бутылочку спирта, смочила ватку и начала снимать чуждую материю.
Лишь отсутствие голосовых связок обеспечило молчание Охотника. Если бы у него была возможность, он испустил бы вопль боли. Настоящей кожи у него не было, и клетки тела, закрывавшие рану на руке хозяина, не были защищены от обезвоживающего действия спирта. Прямые солнечные лучи были достаточно неприятны, спирт же подействовал на него, как концентрированная серная кислота на человека — и по той же причине. Поверхностные клетки погибли почти немедленно, превратившись в коричневый порошок, который легко было сдуть. Этот порошок, несомненно, заинтересовал бы сестру, если бы у нее была возможность его рассмотреть.
Но такой возможности, однако, не было. В шоке он неожиданной боли Охотник расслабил «мускульный» контроль над районом раны, и сестра неожиданно увидела глубокий порез в восемь дюймов от одного конца до другого и в дюйм глубины посредине. Рана начала обильно кровоточить.
Сестра испугалась, почти как Боб, но тут сказалась ее профессиональная выучка. Она быстро перевязала руку, приложила компресс, но все же удивилась тому, как быстро прекратилось кровотечение.
Сделав это, она потянулась к телефону.
В этот вечер Роберт Киннэйрд лег спать очень поздно.
Глава 5
Ответ
Мальчик устал, но уснуть ему не удавалось. Местный наркоз, который использовал доктор, сшивая рану, начал проходить, и мальчик все сильнее ощущал боль.
Он почти забыл в последующих событиях, зачем шел в медпункт. Теперь, когда прошло достаточно времени, он мог обдумывать случившееся более ясно.
Неприятности не возобновлялись. Может быть, все пройдет. К тому же, если больше ничего не произойдет, что он сможет показать доктору?
У Охотника тоже было время, чтобы изменить точку зрения. Когда применили анестезирующее средство, он совершенно покинул руку и занялся собственными проблемами. Теперь-то он понял, что любое вмешательство в действие органов чувств и другие функции организма Хозяина вызовут эмоциональный срыв. У него появилось подозрение, что простое знание о его присутствии может вызвать такой же результат. Идея симбиоза была совершенно чужда этой расе, и Охотник постепенно осознавал, что это означает в эмоциональном плане. Он обвинил себя в том, что с самого начала не принял во внимание это обстоятельство.
Невнимание к другим идеям, кроме установления связи с хозяином изнутри, объяснялось двумя факторами: привычкой всей жизни и нежеланием покидать тело Хозяина. Даже сейчас он пытался придумать план, который позволил бы не покидать тело Боба. Он понял, что если мальчик его увидит, никаких шансов на возвращение у него не будет.
Мысль о том, что он лишится дома, к которому так хорошо приспособился, превратится в почти беспомощную желеобразную массу в чуждом и недружелюбном мире, что придется менять хозяина за хозяином в поисках возвращения на остров, что беглец за это время определенно скроется — все это Охотник старался выбросить из головы.
Но нужно было устанавливать связь, а он уже понял бесполезность попыток связаться изнутри. Поэтому он должен… Что он должен? Как вступить в контакт с Робертом Киннэйрдом или любым другим разумным существом снаружи? Он не может говорить, у него нет органов речи, он не может при помощи своего тела воспроизводить человеческий речевой аппарат от легких до губ. Он может писать, если карандаш не окажется слишком тяжелым. Но чего он этим добьется? Какой человек, увидев четырехфутовый комок желеобразного материала, пытающийся справиться с пишущим приспособлением, станет дожидаться результатов?
И все же должен быть способ. Все опасности, которые он предвидел, носили условный характер: он не
