Ни одна абсолютная политическая власть не терпит демифологизации. А демифологизация производится спонтанно, как и мифологизация. Да, вы можете сказать: «Вы говорите о каких-то категориях мышления, политической рефлексии, но есть же живая политическая действительность, в которой вы живете». А ведь это - чистая демагогия. Любое слово в этой фразе уже принадлежит к вашей мифологизированной политической рефлексии. II и этом действительно трудность и сложность занятия политической философией. Смотрите, вся политика XX века пронизана четырьмя идеями: идеей абсолютной политической власти (любая характеристика любой политической власти дается только с точки зрения абсолютной), идеей абсолютной революции, идеей абсолютной войны и идеей абсолютного государства, о которой мы будем говорить на следующей лекции. Но это не значит, что эти четыре господствующие в любой политической рефлексии идеи так и сидят и регулируют каждое конкретное политическое действие - если бы это было так, то мы бы имели дело с объектом исследования, по простоте равным каким-нибудь червям или морским звездам. Но ведь на деле это не так. Оказывается, что наличие общей политической рефлексии ни в коей мере не может детерминировать конкретное политическое действие. Почему? Потому что в действительности мы имеем дело с бесконечной вариативностью политических ситуаций.
Возьмем Париж, пик студенческих волнений, студенческой революции. Въезжаешь в квартал, над ним огромный плакат: «Этот квартал живет при коммунизме!». И что самое замечательное? Такого рода версией политической рефлексии были одинаково проникнуты и студенческие вожди, и крайние коммунисты (поэтому-то Советский Союз не только не поддерживал студентов, а с ними боролся). И вот эти ребята- студенты, начиненные так, что из ноздрей лезет Троцкий и Маркузе (у меня в Лондонском университете появился новый герой студентов в 1975 году - Нестор Иванович Махно: висел портрет Махно как единственного последовательного коммуниста). Студенты побеждают. Все - конец. Буржуа срочно эвакуируются на машинах и на электропоездах в далекую провинцию, ведь нормальный человек же, он не только не мыслитель, он еще и труслив. И вот, по имевшей тогда широкое хождение легендарной версии, встречается Дени Кон- Бендит, один из главных вожаков студентов, с префектом парижской полиции. Префект говорит: «Месье, вы серьезно собираетесь организовать новую форму правления? Вы знаете, мы думали всю ночь, мои коллеги решили отдать вам ключи от префектуры, я напишу циркуляр, и когда вы назначите своего префекта, вам будет подчиняться полиция». И вы знаете, что сказал Кон-Бендит: «Нет. Это категорически исключено, господин префект, мы не хотим брать власть в свои руки». Можете себе представить, какими глазами на него посмотрел бы Ленин, который с гораздо меньшими шансами в Петрограде 25-го - согласитесь, что у Ленина было гораздо меньше шансов, - взял власть в одну минуту. Что это значит? Это значит, что в то время, с одной стороны, политическая рефлексия префекта парижской полиции и главаря крайних ультрамарксистов была одной и той же, но, с другой же стороны, одной и той же была у того и другого отсутствующая политическая энергетика. То есть полными слабаками и импотентами оказались ультракоммунистические главари студентов, и полным трусом оказался префект. Но префекту все-таки более простительно, он все-таки служака, ему надо как-то договариваться, устраиваться. С точки зрения политической философии этот эпизод я назвал бы примером кризиса политической рефлексии. И в этом кризисе ни тот ни другой ничего сделать не могли.
Словом, никакой революции не было ни в Америке, ни в Париже, ни в Лондоне. Было просто хамство и безобразие, которое вполне может быть и в других политических ситуациях. То есть как бы не было ничего ярко специфического. И когда говорят: «революция провалилась» - это неправда, ее просто не было. Потому что с одной стороны были невежественные трусы, с другой стороны были самодовольные трусы, которые не знали, что делать. Иначе говоря, у обеих сторон было знание политических принципов и своих, и противников (да они одни и те же, только со знаком плюс и минус), а с другой стороны была полная неспособность понять действие инструментов и модальности политического процесса на тот момент.
А у меня на глазах в Колчестере в Англии студенты все-таки решили быть самыми смелыми и сожгли абсолютно безобидный деканат, но при этом очень неосмотрительно сожгли административный архив, где были все дела о выплате им студенческого пособия, и не получали полгода денег. Уверяю вас, было противно. Я не хочу при этом добавлять, что все были пьяны в дымину, эти ребята. Это, видимо, им не давала покоя посмертная слава Нестора Ивановича Махно.
Возвращение к конкретным формам абсолютной политической власти - это пугало интеллигенции, которая не понимает, что раз мышление изменилось, то надо сначала восстанавливать формы изменяемого мышления, что безумно трудно.
Я хочу заключить эту лекцию словами: «Тем не менее абсолютная государственная власть оказалась под угрозой объективного анализа». Что значит «объективного»? Всякий человек, который хочет сказать, что он говорит правду, а не врет как сивый мерин, говорит «я объективный». Не верьте, это страшное слово. Объективный - это просто внешняя точка зрения, когда предмет рассматривается образом, внешним самому предмету. Я думаю, что шесть событий XX века объективно поставили наличные политические власти мира второй половины XX века, перед очень серьезной проблемой: «То, как вы думаете о себе, господа, не годится, да не годится не методологически, а не годится фактически, в вашей реальной практической политике». Ответом, как всегда, было: «Но мы такого не ожидали» - это нормальный ответ дурака и труса. Я перечисляю эти шесть событий, которые поставили под вопрос саму идею абсолютной политической власти. Первое событие - американское поражение во Вьетнаме. Второе событие - конец абсолютной политической власти маоистского режима в Камбодже. Третье - рестабилизация постмаоистского политического режима в Китае. Четвертое событие - война Советского Союза в Афганистане. Пятое событие - революционный кризис в Польше. Шестое событие - мирное политическое урегулирование в главном очаге африканской революции, где все думали, что сейчас пух и перья полетят, - в Южной Африке. И эти шесть событий показали, что идея политической власти как абсолютной не просто перестает работать, она уже начинает проблематизироваться. Я назову и седьмой фактор, хотя я ждал, что кто-нибудь из вас мне его подскажет: бесславное окончание холодной войны между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Или, если называть вещи своими именами, «to call a spade a spade», как говорят англичане (называй лопату лопатой), то это было поражение Советского Союза в холодной войне, которое было великолепно зафиксировано Михаилом Сергеевичем Горбачевым - тоже не гением - в серии его договоров с Америкой.
Что значит проблематизация? Проблематизация - это не значит выбрасывание за окно. Это значит - такое рассмотрение объекта политической рефлексии, которое ведет либо к новым альтернативам, либо к новым вариантам прежних альтернатив, либо, наконец, к радикальной смене объекта. Не беспокойтесь, будет вам политическая власть, но вернуться к политической рефлексии, исходящей из категории абсолютной политической власти, будет чрезвычайно трудно. Я вовсе вас не утешаю, это просто факт. Приведу пример: представьте себе спор жены и мужа - это бывает в реальной жизни, - спор вульгарный, как вульгарна ходовая, низовая политическая рефлексия.
Знаешь, Петя, ты плохой муж.
Знаешь, Варя, а ты плохая жена.
Так вот это - не проблематизация, это перепалка. А когда Петя вдруг говорит: «Послушай, а может быть, это дело вообще никуда не годится? Сам брак!» - тогда понятие плохого мужа и плохой жены или теряет свой смысл, или становится двусмысленным, не правда ли? Это я говорю не в порядке подрыва устоев брака, брак дли меня священен. То есть люди пытаются мыслить в других терминах, отчего тот же самый объект оказывается нерефлексируемым прежним образом, - это и есть проблематизация.
Очень интересно, но быстрее всего неизбежность проблематизации поняли неученые, а журналисты. Особая категория людей, которых мы подозреваем сплошь и рядом в верхоглядстве, шарлатанстве и беспринципности. Но с начала XX века самые интересные политические диагнозы были сделаны не политиками, не учеными, а журналистами.
Это вызывает, разумеется, острую реакцию раздражения и ненависти, но ничего не поделаешь. Можно сто раз реформировать администрацию, назначать и увольнять идиотов-губернаторов (они, кстати, почти везде идиоты, во всем мире) или министров. Но попробуйте изменить политическое сознание! Я очень хорошо помню мою беседу с одним американским журналистом. Я его спросил, когда он дал мне прочитать свою блестящую статью:
Скажи, пожалуйста, а твоя газета это решится напечатать? Он на меня посмотрел и говорит:
Ты знаешь, честно говоря, я не помню, в какую газету это пойдет. Я пишу по ночам и обыкновенно полупьяный.
Это ведь очень интересный момент. Вы можете себе представить русского журналиста, который не
