Ребята ждали ответа, а я стоял и молчал. Молчал не потому, что нечего было сказать, — ответить формально или уйти от ответа всегда можно. Мне хотелось, чтобы ответ мой исходил из сердца и был воспринят сердцами моих собеседников. Понимание того, что наше общение должно хорошо запомниться каждому присутствующему, требовало кристальной честности. Мне хотелось сказать просто: «Друзья, я самый счастливый человек. Известность космонавта, слава дважды Героя Советского Союза обязывают меня быть честным, искренним во взаимоотношениях, справедливым, непримиримым к недостаткам…»
Не сказал этого, посчитал такой ответ казенным, нравоучительным.
Да, профессия космонавта в наше время очень и очень популярная. Человечество встретило полет Юрия Алексеевича Гагарина с невиданным чувством уважения, признательности и благодарности за победу над неизвестностью. Гагарин — первый! С его полетом многие фантастические предвидения сделались реальностью. Гагарин же, став известным, приобретя всемирную славу, остался тем Гагариным, каким воспитали его родители, школа, комсомол, партия. Славу и известность он воспринял с достоинством воспитанного человека. Мы можем только предполагать, что от известности ему было нелегко, так как вся его дальнейшая жизнь проходила под пристальным вниманием окружающих. Вспомним, что все — как Гагарин шел, как одевался, как говорил, улыбался — обсуждалось. Понимал это и космонавт номер один. Но он не стал уединяться, был постоянно на людях, в жизни был доступен детям и президентам. Даже больше — он был не просто доступен, но и с искренним чувством всегда сам шел на встречи с людьми, понимал их нужды, запросы, а многим и помогал. Вот в этой доступности, в сердечности и искренности взаимоотношений и был ответ Юрия Алексеевича Гагарина на отношение к славе и известности.
Я стал сороковым космонавтом СССР. К этому моменту многое стало известно о космонавтике: как создаются космические корабли и станции, как проходит подготовка космонавтов и как они управляют полетом станции. Много стало известно, но каждый полет по-прежнему воспринимается с неослабным вниманием.
Сколько времени я молчал и думал, не знаю. Но видел, что мои собеседники ждут ответа. Вместо него я начал с ними обычную беседу. Спросил, а верно ли в корне — задавать такие вопросы? Молчание. Обязан ли космонавт давать словесный ответ на такой вопрос? Безусловно — нет. Ответ на такой вопрос может дать вся последующая жизнь космонавта, а оценку — народ, который не только видит, но и чувствует к себе отношение со стороны космонавтов. Мы часто слышим в народе образные выражения: «слава вскружила ему голову…», «он не выдержал испытания славой…», «слава вознесла его так высоко, что падение его было страшным…». Не стоит приводить всех образных выражений. И если никто никогда не произносил подобных слов в мой адрес, то это и означает, что мои взаимоотношения с людьми правильные, построены на взаимном уважении, искренности, нравственно обогащают. Каждый человек становится известным по своим делам, по тому, как люди к ним относятся. Советский народ высоко оценил наши космические полеты. В этом наша известность. Но кто привел нас к этому жизненному свершению? Кто подготовил условия, создал материально-техническую и научную базу? Кто кого должен больше благодарить — надо еще хорошо подумать.
Съезд продолжал свою работу. В какой-то момент я задумался, вспомнив о трудностях недавнего 140- суточного полета. Вызвано это было и докладом Василия Турина, и разговором с моими собеседниками в фойе во время перерыва.
«Не быть равнодушным, активно включаться каждому комсомольцу в борьбу за новое, быть верным помощником партии в великом деле перестройки нашего мышления, отношения к порученному делу, своему долгу — быть хозяином своей страны», — прозвучало в отчетном докладе. Где же учиться, у кого учиться не быть равнодушным? Ответ простой — у хороших людей. Они всегда есть рядом с нами.
А вспомнилось мне вот что…
Шли пятьдесят шестые сутки нашего полета с Александром Иванченковым. Программа выполнялась успешно, настроение было приподнятым. Наступило 10 августа. В этот день с утра Саша Иванченков был необычно грустен, молчалив. Перед полетом мы договорились, что в таких случаях, когда у кого-то из нас не будет настроения, не надоедать друг другу излишней внимательностью и предупредительностью, а работать в обычном ритме, не выясняя причины плохого настроения. Я подумал, что, возможно, Саша просто плохо выспался.
Программу дня мы выполнили, и я приступил к своему любимому занятию — наблюдению и фотографированию океана. Саша тоже подплыл к иллюминатору и даже стал помогать мне. Потом неожиданно, как бы продолжая начатый разговор, тихо сказал:
— Сегодня погиб мой отец… подо Ржевом… у деревни Полунино. Мне и года не было. Потом умерла мама. Я перед полетом ездил к отцу.
Мне пришлось прекратить наблюдения. Я слушал своего бортинженера, представляя себе события тех лет. В боях подо Ржевом мотострелковый батальон, который входил в состав 55-й танковой бригады, под командованием комбата старшего лейтенанта Иванченкова Сергея Петровича стоял насмерть. Тогда в Ивантеевке делал первые шаги сын комбата — Саша Иванченков. Чтобы он мог расти счастливым, чтобы пришло освобождение на землю Белоруссии, где еще только подрастал Володя Коваленок, комбат Иванченков встал в полный рост и повел батальон в атаку. Тогда, в короткие передышки между боями, он не мог даже подумать, представить, что его сын станет летчиком-космонавтом СССР, дважды Героем Советского Союза. Комбат шаг за шагом «толкал землю под себя»: шел на Запад.
Жизнь Сергея Петровича Иванченкова оборвалась в одно мгновенье. Это случилось 10 августа 1942 года у деревни Полунино подо Ржевом.
Я слушал Сашу, потом поставил кассету с песнями Владимира Высоцкого. Это были песни про Сашиного отца, про комбата Иванченкова. «Тот же воздух и та же вода… только он не вернулся из боя», — раздавалось на околоземной орбите.
Накануне полета Александр Иванченков в очередной раз приехал к отцу. На обелиске братской могилы золотом высечены имена погибших. Среди них — «Старший лейтенант Иванченков Сергей Петрович».
— Здравствуй, отец, — сказал сын.
А в ответ — тишина.
Шум летнего дождя приглушил нотки дрогнувшего голоса…
— Я хочу сказать тебе, папа, что Родина, которую ты защитил своей жизнью, доверила мне ответственное задание…
Непрестанно шел проливной дождь. Земля была мокрая, обелиск был мокрый, одежда — тоже. Саша беседовал с отцом, не обращая внимания на ливень. По его щекам скатывались струйки, падали на землю. Было трудно понять, то ли это слезы мужественного человека, которому предстояло стартовать в космос, во время пожара на станции «Салют-6» не дрогнуть, спасти станцию, то ли это капли дождя, падающие на лицо и стекающие на теплую землю.
Анастасия Максимовна, учительница Полунинской школы, давно заметила сквозь завесу ливня силуэт одиноко стоящего человека. Проверив ученические тетради, она снова выглянула в окно:
— Сколько же времени прошло?! А человек стоит…
Учительница взяла плащ, свернула его и, прижав к груди, чтобы не замочить дождем, пошла к обелиску. Осторожно набросив плащ на промокшего Сашу, Анастасия Максимовна стала рядом и шепотом, боясь прервать разговор сына с отцом, спросила:
— Кто?
— Старший лейтенант Иванченков.
Потом она пригласила Сашу в дом, угостила пирогами, чаем, обсушила.
В конце августа, когда мы встретили на станции Валерия Быковского и Зигмунда Йена, за первым торжественным ужином Зигмунд вручал нам послания с Земли. Среди многих писем Александр Иванченков получил письмо от Анастасии Максимовны из деревни Полунине, в котором она искренне желала нам успехов в полете и приглашала в гости.
Мы прибыли в Полунине в солнечный День Победы 9 мая 1979 года. Нас по-матерински встретила Анастасия Максимовна. Матери, отцы, сыновья, дочери и внуки погибших встали в почетном карауле у братской могилы.
Потом пили чай у Анастасии Максимовны: для всех, кто входил в дом, были готовы пироги и чай.
