свадьбы. Придется постоянно прислушиваться к себе, чтобы, не дай бог, не вылетело какое-то неподходящее слово!
– То есть как? Господин Мальмсбери, я вас не совсем понимаю? Ничего не говорить, произносить всякое слово с оглядкой? Мне предлагают стать принцессой Уэльской или тайным агентом?
– Скажем, что Вашему Высочеству предстоит быть самой сдержанной из всех принцесс. Ваше Высочество поймет, что я имею в виду, когда познакомится со своим будущим супругом.
Но как, в самом деле, объяснить несчастной девушке, что человек, который ей предназначен судьбой, принял твердое и безоговорочное решение: не сделать, даже случайно, ничего, чтобы ей понравиться? Мальмсбери приложил все возможные и невозможные усилия, стараясь наилучшим образом подготовить Каролину к тому, что ее ждет. Он нарисовал настолько верный портрет Георга, какой только позволяла дипломатия… Но он не решился признаться будущей принцессе Уэльской в том, что узнал из последней пришедшей из Англии почты: одной из придворных дам Каролины станет искусная интриганка леди Джерси, нынешняя любовница принца.
Этой женщине удалось довольно быстро занять в сердце «Джорджи» место Марии Фиц-Герберт. Ей очень хотелось добиться достаточного влияния на королевского сына, чтобы, когда придет время, оказаться единственной владычицей как самого принца, так и… всей Англии. Чтобы было именно так, а не иначе, она принялась подталкивать любовника к пристойной женитьбе и добилась своего. «Джорджи» дал согласие на брак с Каролиной Брауншвейгской. Мария получила от него недвусмысленное письмо. Вероломный возлюбленный не желал ее больше видеть. Мария Фиц-Герберт уехала на континент.
Ну, это дело было улажено. Леди Джерси еще больше утвердилась в намерении взять на себя полное руководство жизнью новой семьи и отодвинуть на задний план законную супругу принца. Впрочем, может быть, та и не захочет входить в государственные дела. Это предстояло выяснить. Теперь понятно, почему лорд Мальмсбери так огорчался при выполнении своей более чем щекотливой миссии.
Все произошло еще хуже, чем он мог себе представить.
Прежде всего леди Джерси, которая раньше принцессы прибыла в Дувр, приняла ряд мер, и вышло так, что ожидавшийся в королевском дворце кортеж Каролины прибыл очень поздно. Невеста чуть было не осталась ночевать у запертых на все замки дверей. Весьма элегантная и изысканная любовница принца сообразила, что для нее нет ничего отрадней, чем скромный и немного архаичный облик Каролины. Ловкая интриганка получила особое удовольствие, предложив растерявшейся невесте принца наряд, как можно меньше ей подходивший. Когда несчастная переступила порог зала в Сент-Джеймском дворце, где ее ожидал весь английский двор, она столкнулась с ехидными улыбочками и ядовитыми замечаниями.
«Джорджи» вроде бы был довольно любезен. Он поприветствовал свою невесту, помог ей подняться из глубокого реверанса и поцеловал ее. Лорд Мальмсбери, который сопровождал принцессу, наконец позволил себе расслабиться: все, вопреки его ожиданиям, прошло не так уж плохо…
Но в следующую же минуту он чуть не задохнулся от ужаса: «Джорджи» сначала подверг свою невесту унизительному осмотру, потом, внезапно отвернувшись от нее, обратился к посланнику:
– Дайте мне коньяка, Мальмсбери! Пить хочу!
– Но… Ваше Высочество… Может быть, подать Вашему Высочеству стакан воды?
– Вы с ума сошли? Мне нужен коньяк!
Он залпом выпил порядочное количество крепкого напитка, затем, даже не поглядев в сторону невесты, удалился, бросив через плечо:
– Спокойной ночи, господа! Я иду к королеве!
– Господи! – воскликнула ошеломленная Каролина. – Скажите, он всегда такой… неприятный?
– Н-нет, Ваше Высочество, конечно же, нет! – заторопился Мальмсбери. – Принц сейчас страшно озабочен… нездоровьем королевы, его матери… Не нужно на него за это сердиться!
– В любом случае он кажется мне слишком жирным! – решительно объявила девушка. – Он вовсе не похож на все портреты, которые мне присылали! Он совершенно ужасен!
Расстроенный чуть ли не до слез, слишком чувствительный Мальмсбери не без ностальгии вспоминал о дорогом его сердцу посольстве в Санкт-Петербурге. Хорошо бы туда вернуться еще до свадьбы… Русских, конечно, почти не коснулась цивилизация, но они просто ангелы по сравнению с английской королевской фамилией…
Бракосочетание, состоявшееся три дня спустя в часовне Сент-Джеймса, было еще более скандальным. Каролина, в великолепном свадебном наряде, увешанная бриллиантами, явилась во всем блеске, показывая, насколько серьезен и ответственен для нее этот торжественный момент. «Джорджи» предстал перед алтарем с застывшим одурманенным взглядом, да и походка его оставляла желать лучшего, ибо он явно пошатывался.
Отъезжая от своей личной резиденции в Карлтон Хаузе, он поведал сопровождавшему его в карете другу, лорду Муара:
– Ничего не могу поделать, Муара! Никогда я не полюблю ни одну женщину так, как люблю эту Фиц- Герберт! И вот теперь я потерял ее!
– Не стоит так расстраиваться, Ваше Высочество! Мария Фиц-Герберт вернулась в Англию. Она скрывается в своем брайтонском доме, но… вы можете повидать ее, когда захотите…
– Ты думаешь?
– Да я в этом абсолютно уверен!
«Джорджи» залил хорошую новость солидным количеством виски. Бутылка на всякий случай всегда имелась в одной из стоявших в карете дорожных сумок. Потому лицо его и приобрело к моменту религиозной церемонии то рассеянное выражение, которое с огромным удивлением отметил про себя каждый из собравшихся. Бедная Каролина со слезами на глазах смотрела, как этот захмелевший толстяк рядом с ней то встает на колени, то поднимается, будто не до конца ожившая статуя. Он с трудом, да и то только после того, как его хорошенько встряхнули, произнес традиционные для обряда слова. Во взгляде ее ужас смешивался с глубокой печалью.
Первая брачная ночь доказала, что жизнь этой семьи будет адом. Мало того, что «Джорджи» явился к новобрачной пьяным в стельку, так еще и сама новобрачная чувствовала себя одной ногой на том свете. Услужливая придворная дама леди Джерси напоила ее каким-то зельем, якобы для того, чтобы придать ей мужества, а на самом деле отнявшим последние силы. К утру принц Уэльский продолжал испытывать по отношению к молодой жене все такое же отвращение, а она по отношению к нему – все тот же ужас. И отныне жизнь принцессы превратилась в истинный кошмар.
«Джорджи» не менял своих привычек. Он продолжал собирать друзей на ужины, еще больше, чем всегда, напоминавшие оргии, и заставлял жену присутствовать на этих сборищах. Ей приходилось с напускным безразличием наблюдать, как ее муж пьет из одного стакана с леди Джерси, какие вольности позволяет себе ее супруг с этой придворной дамой, как охотно он дарит своей любовнице драгоценности, принадлежащие жене. Леди Джерси не стеснялась вскрывать приходившие принцессе или написанные принцессой письма, особенно те, что она адресовала своим родственникам, и относить их своему любовнику, который открыто насмехался над ними в компании собутыльников.
Вскоре принцесса позабыла о мудром совете многоопытного лорда Мальмсбери помалкивать. Существуют же все-таки границы терпения! А у Каролины был довольно злой язык, и она не преминула этим воспользоваться, находя с редкой ловкостью и завидным постоянством выражения, в наибольшей степени выводящие из себя ее мужа. К леди Джерси она тоже стала относиться именно так, как заслуживала наглая выскочка. Особое удовольствие Каролине доставляло позлословить с Марией Фиц-Герберт насчет любовниц своего мужа и поднять их вместе с нею на смех. Саму Марию она между тем называла не иначе как «жирной белобрысой теткой за сорок»… Семейная жизнь складывалась хуже некуда!
Какими бы невероятными ни казались интимные отношения между супругами, принцесса Уэльская оказалась беременной. Она возлагала большие надежды на появление ребенка, думая, что его присутствие, может быть, заставит отца перейти к более умеренной, а то и вполне почтенной жизни. К несчастью, «Джорджи» имел по этому поводу совершенно другое мнение. И когда 7 января 1796 года Каролина произвела на свет божий девочку, которую назвали Шарлоттой, любящий супруг решил, что на этом все его обязанности по отношению к жене выполнены. Принц Георг медленно выздоравливал от тяжелой болезни, которой был обязан в равной степени как собственной невоздержанности, так и бурной наследственности. Он очень опасался, что не переживет очередного приступа, – настолько, что даже составил завещание, в
