опаской она поворачивает ручку радиоприемника, — обычное поведение свидетеля моего приступа, как будто я вовсе не человек, а какое-то дикое неповоротливое животное.
Спустя немного времени начинается второй сеанс психотерапии у Клиффа — теперь это ждет меня каждую пятницу в обозримом будущем. На этот раз выбираю коричневое кресло, и вот мы сидим посреди облаков и разговариваем о том, как сильно нам нравятся женщины и как мы любим «оттягиваться по- нашенски», если воспользоваться очередным выражением моего друга Дэнни.
Клифф интересуется, как мне новые лекарства, и я говорю, что хорошо, хотя на самом деле не заметил никакой разницы и проглотил не больше половины таблеток, выданных мне на прошлой неделе, а остальные прятал под языком и выплевывал в унитаз, как только мама выходила из комнаты. Доктор спрашивает, не заметил ли я каких-либо побочных реакций — одышки, потери аппетита, сонливости, мыслей о самоубийстве, мыслей об убийстве, тревожности, зуда, диареи, снижения потенции, — и я отвечаю, что ничего такого не было.
— Как насчет галлюцинаций? — Он слегка подается вперед, прищурившись.
— Галлюцинаций?
— Галлюцинаций.
Пожимаю плечами и говорю, вроде бы не было, а Клифф говорит, что если бы было, я бы это сразу понял.
— Если вдруг увидишь что-то странное или страшное, расскажи маме, — советует он. — Но не волнуйся, скорее всего, никаких галлюцинаций у тебя не будет. При приеме такого сочетания препаратов галлюцинации отмечались у очень небольшого количества людей.
Киваю и обещаю рассказывать маме обо всех галлюцинациях, хотя по-настоящему не верю, что они у меня будут, какие бы лекарства Клифф ни прописал. Тем более что он точно не назначит мне ЛСД или что- нибудь в этом роде. Я считаю, что жаловаться на побочные эффекты лекарств — признак слабоволия, но я-то не слабый и вполне могу контролировать свое сознание.
В очередном трехминутном перерыве между скручиваниями корпуса на «Стомак-мастере-6000» и подъемами ног на силовой скамье, пока я пью воду, вдруг доносится аромат, который ни с чем не спутать: запах маминых тостов с крабовым маслом. У меня сразу слюнки текут.
Я обожаю тосты с крабовым маслом, так что выбираюсь из подвала, захожу на кухню и вижу, что мама не только выпекает лепешки, покрытые оранжевым сыром и пастой из крабового мяса и масла, но еще и делает домашнюю пиццу с тремя начинками: говядиной, колбасками и цыпленком. И разогревает жареные куриные крылышки с острым соусом, которые она покупает в «Биг фудс».
— Почему ты готовишь тосты с крабовым маслом? — спрашиваю с надеждой, ведь обычно мама печет их только к приходу гостей.
Никки может съесть целую тарелку — так она любит эти тосты, — а потом по дороге домой вечно жалуется, что переела и чувствует себя толстой. Раньше, в бытность мою черствым и жестоким, я всегда отвечал, что не желаю слушать нытье. Однако в следующий раз, когда Никки переусердствует с этими тостами, я скажу, что она вовсе и не переела и что она все равно чересчур худая. И хорошо бы ей набрать еще пару фунтов — я предпочитаю, чтобы моя женщина выглядела как женщина, а не как «миссис Шесть Часов — стрелка кверху, стрелка книзу». Это тоже из шуточек Дэнни.
Я очень надеюсь, что тосты с крабовым маслом означают завершение времени порознь. Потому что Никки уже на пути к дому моих родителей, а эти тосты — лучшее, что могла приготовить моя мать в честь ее возвращения, тем более что мама всегда старалась делать приятное нам с братом. Мысленно я уже готовлюсь к воссоединению с Никки.
За те несколько секунд, что мама собирается с ответом, мое сердце успевает подпрыгнуть не менее пятидесяти раз.
— Сегодня показательный товарищеский матч у «Иглз» и «Стилерс», — сообщает мама, чем весьма удивляет меня: она же ненавидит спорт и вряд ли знает, что футбольный сезон начинается осенью, не говоря уже о том, какие команды играют в тот или иной день. — Твой брат приедет посмотреть матч вместе с папой и с тобой.
Сердце бьется еще быстрее: я не видел брата практически с самого начала времени порознь, и перед расставанием он, как и отец, говорил о Никки ужасные вещи.
— Джейку не терпится встретиться с тобой, а твой отец — настоящий фанат «Иглз», ты же знаешь. Жду не дождусь, когда же наконец все мои мужчины соберутся у телевизора, совсем как раньше.
Она улыбается так, словно вот-вот расплачется снова, поэтому я разворачиваюсь и возвращаюсь в подвал, где отжимаюсь на кулаках до тех пор, пока не загораются грудные мышцы, а костяшки пальцев не теряют всякую чувствительность.
Понимая, что из-за семейного ужина меня вряд ли выпустят на вечернюю пробежку, надеваю мусорный пакет и отправляюсь раньше. Бегу мимо домов школьных друзей, мимо католической церкви Св. Иосифа, куда раньше захаживал, мимо Коллинзвудской школы (выпуск-89 рулит!), мимо парка, мимо дома, в котором жили дедушка с бабушкой.
На Вирджиния-авеню меня замечает мой лучший друг, когда я пробегаю мимо его нового дома. Ронни как раз вернулся с работы, идет от машины к входной двери. Он смотрит мне в глаза, а потом кричит в спину:
— Пэт Пиплз, это ты? Эй, Пэт!
Я увеличиваю скорость, ведь сегодня я встречаюсь с братом. Джейк вообще не верит в счастливые развязки, а душевных сил на общение с Ронни у меня вовсе нет: он ни разу не приехал к нам с Никки в Балтимор, хотя постоянно обещал. Никки всегда называла его подкаблучником и говорила, что Вероника, жена Ронни, хранит его ежедневник там же, где и его яйца, — в своей сумочке.
Никки утверждала, что Ронни никогда не навестит меня в Балтиморе, и была права.
В психушке он меня тоже не навещал, однако написал в письме о том, какая замечательная у него родилась дочь, — Эмили и сейчас замечательная, полагаю, хотя возможности в этом удостовериться у меня пока не было.
Вернувшись, обнаруживаю у дома машину Джейка. Дорогой серебристый «БМВ» намекает на то, что мой брат преуспел «в деле набивания карманов», как говорит Дэнни. Проскальзываю в дверь черного хода и взбегаю по ступенькам в душ. Помывшись и переодевшись, делаю глубокий вдох и иду в гостиную на звуки разговора.
При виде меня Джейк встает. На нем стильные брюки в тонкую угольную полоску и бирюзовая рубашка поло; достаточно облегающая, она показывает, что Джейк сохранил довольно хорошую форму. Еще у него часы с бриллиантами по всему циферблату — Дэнни бы точно назвал их Джейковой цацкой. Волосы у брата поредели, однако они намазаны гелем и модно уложены.
— Пэт?..
— Я же говорила, что ты его не узнаешь! — восклицает мама.
— Да ты вылитый Арнольд Шварценеггер. — Он щупает мой бицепс, и не могу сказать, что мне это нравится: не люблю, когда ко мне прикасается кто-либо, кроме Никки. Но он же мой брат, так что молчу. — Ничего себе мускулы, — добавляет он.
Я смотрю в пол; я помню, что он наговорил о Никки, и до сих пор не могу этого простить, хотя ужасно рад видеть брата спустя, кажется, целую вечность.
— Слушай, Пэт. Я должен был приезжать к тебе в Балтимор, но до смерти боюсь подобных заведений, и к тому же я… я просто не мог видеть тебя в таком состоянии, понимаешь? Ты злишься на меня?
Вообще-то злюсь, но вдруг вспоминаю очередную реплику Дэнни, которая настолько подходит к случаю, что не повторить ее просто нельзя.
— В моем сердце только любовь.
Джейк смотрит так, будто я двинул ему в живот, быстро-быстро мигает — неужто сейчас заплачет? А потом сгребает меня в охапку:
— Прости!
Он слишком долго держит меня в объятиях, я этого тоже не люблю — за исключением случаев, когда обнимает Никки.
— У меня для тебя подарок.
С этими словами Джейк отпускает меня, вынимает из пакета трикотажную футболку «Иглз» и
