ничего подобного не может быть, мы все же должны были бы изобрести эти архетипы и именно для того, чтобы наши самые высокие и самые природные ценности не потонули в бессознательном. Если бы они на самом деле упали в бессознательное, то вместе с тем исчезла бы и вся элементарная сила изначального переживания. Вместо этого наступила бы фиксация на имаго матери, и если мы над этим образом достаточно мастерски помудрствовали бы, то оказались бы совершенно и полностью привязанными к ratio и тогда порешили бы, что верить следует исключительно чему-то рассудочному. С одной стороны, это конечно же добродетель и преимущество, но с другой стороны, — ограничение и оскудение, потому что тем самым человек приближается к пустыни доктринерства и 'просветительства'. Эта Deesse Raison распространяет обманчивый свет, который освещает только то, что уже знают, однако покрывает мраком все те вещи, которые в самую первую очередь нужно было бы узнать и сделать сознательными. Чем более самостоятельный вид напускает на себя разум, тем все более он становится чистым интеллектом, который на место действительности ставит заученные догматы, и перед глазами у него прежде всего не человек, каков он есть, а его признак и обманка.
Мир архетипов должен у человека оставаться осознанным — понимает он это или нет — потому что в нем человек является еще природой и связан там со своими корнями. Мировоззрение и общественный порядок, которые отрезают человека от праобразов жизни, не только не являются культурой, но в значительной мере представляют тюрьму или хлев. Если же праобразы остаются хоть в какой-то форме осознанными, то энергия, которая им соответствует, стекается к человеку. Когда же более уже не удается поддерживать эту связь с образами, то энергия, которая выражается посредством этих самых образов и которая вызывает те самые захватывающие ослепления, опять падает в бессознательное. В результате последнее получает некоторый заряд, коим ссужается чуть ли не как неотразимой vis a tergo каждое воззрение, или идея, или тенденция, — и которые (как соблазнительная цель) удерживают рассудок в concupiscentia. Таким образом, человек безвозвратно становится добычей своего сознания и его рациональных понятий, правильных и неправильных. Я далек от того, чтобы умалять божий дар разума, этой наивысшей человеческой возможности. Но в качестве единственного властелина он не имеет никакого смысла, точно так же, как и свет в том мире, в котором бы ему не противостояла темнота. Право же, человеку следовало бы внять мудрому совету матери и ее неумолимому закону естественного ограничения. Никогда не следовало бы забывать, что мир существует лишь потому, что его противоположности поддерживаются в равновесии. Так рациональное уравновешивается иррациональным и планируемое в грядущем — данным в настоящий момент.
Это отступление и рассмотрение всеобщих проблем было совершенно неизбежным, потому что мать — первый мир ребенка и последний мир взрослого. В мантию этой великой Исиды мы все укутаны как ее дети. Вернемся же однако к нашим типам материнского комплекса. У мужчины комплекс матери никогда не бывает в 'чистом' виде, он всегда смешан с архетипом Анимы, — и как следствие этого: мужские высказывания о матери в высшей степени эмоциональны, т. е. они предрешены чем-то 'аниматическим'. Только на материале женщин существует возможность изучать эффекты архетипа матери без 'аниматического' подмешивания, что, конечно же, имеет определенную перспективу на успех только там, где еще не развился компенсирующий Анимус.
Перейдем теперь ко второму типу женского комплекса матери, а именно, к преувеличению эроса. Ранее я сделал набросок портрета этого типа, когда он встречается в патологических формах, то выглядит особо неприглядно. Однако этот, столь мало привлекательный тип, имеет позитивный аспект, без которого сообщество не хотело бы обходиться. Возьмем самые что ни на есть скверные последствия этой установки, а именно, беззастенчивое разрушение брака; мы, однако, можем заметить: за этим лежит осмысленное и целесообразное устроение природы. Этот тип чаще всего происходит, как уже описывалось, из противодействия исключительно натурной, чисто инстинктивной и потому всепоглощающей матери. Такой тип матери является анахронизмом, рецидивом мрачного матриархата, где мужчина влачил свое пошлое существование только лишь как оплодотворитель и как рабочая лошадка. Реактивное возвышение эроса у дочери нацелено на того мужчину, который лишен превосходства, присущего всему матерински-женскому. Такая женщина всегда будет инстинктивно вмешиваться в случаях, в которых бессознательность партнера по браку провоцирует ее к этому. Она нарушает столь опасную для мужской личности ленность, которую он с большой охотой считает верностью. Эта леность ведет к бессознательности собственной личности и к тому кажущемуся идеальным браку, где мужчина не что иное, как лишь 'папа', а женщина — лишь 'мама', и где супруги титулуют друг друга точно так же. Это — покатая дорожка, которая легко низводит супружество до бессознательной идентичности партнеров.
Женщина нашего типа направляет жаркие лучи своего эроса на того мужчину, который оказался в тени материнского начала, и возбуждает тем самым моральный конфликт. Но без этого не бывает никакой осознанности личности. 'Однако почему, — конечно же спросят меня, — должен человек 'a tort et a travers' добиваться более высокой осознанности?' Этот вопрос бьет в самое яблочко проблемы, и ответить на него, пожалуй, трудно. Вместо того чтобы действительно на него ответить, я могу лишь исповедовать нечто вроде веры: мне кажется, что через тысячу миллионов лет в конце концов кто-нибудь должен будет знать, для чего существует этот удивительный мир горы, моря, солнца и луны, млечного пути, тумана неподвижной звезды, растений и животных. Когда я стоял на маленьком холмике в Ати-Плейнсе в Восточной Африке и видел, как многотысячные стада диких животных паслись в безмолвной тишине — точно так же, как они это делали в незапамятные времена, — то у меня тогда возникло чувство, что я есмь первый человек, первое живое существо, которое одно только и знает, чем является все это. Весь этот мир вокруг меня был еще в первозданном покое и не ведал, что он существует. И как раз в момент постижения этого мир претворился и состоялся, и без этого момента его бы никогда не было. К этой цели стремится вся природа и находит ее осуществленной в человеке, всегда, правда, только в человеке, осознающем это все самым совершенным образом. Всякий, даже самый маленький шаг вперед по стезе становления сознания творит мир.
Не бывает осознанности без различения противоположностей. Это — отцовский принцип логоса, который вырывается в ходе бесконечной борьбы из первотеплоты и пратьмы материнского лона, т. е. как раз из бессознательности. Не боясь никакого конфликта, никакого страдания, никакого греха, страждет и тянется божественное любопытство к рождению. Бессознательность есть первогрех, в конечном счете — зло для логоса. Однако его миросозидающее дело по очищению — это смерть материи, и дух, который отважился на все высоты и бездны, должен, как говорил Синезий, претерпевать также и божественное наказание, — быть прикованным цепями к утесу Кавказа. Потому что ничего не может быть без иного себе, потому что и то, и другое вначале были чем-то 'единым' и в конце опять станут этим 'одним'. Сознание может существовать только при постоянном признании и постоянно принимая во внимание бессознательное так же, как и вся жизнь должна пройти через много смертей.
Возбуждение конфликта — это люциферова добродетель в подлинном смысле этого слова. Конфликт порождает пламя аффектов и эмоций и как, всякий огонь, конфликт также имеет два аспекта, а именно, аспекты сжигания и порождения света. С одной стороны, эмоция есть алхимический огонь, тепло которого делает все лишь видимостью и жар которого сжигает 'omnes superfluitates comburit', все излишества, — с другой стороны, эмоция — это тот момент, когда сталь касается камня и высекает искру: эмоция есть как раз самый главный источник всякого становления сознания. Не бывает превращения из тьмы в свет или из застылости в движение без эмоции.
Женщина, на роду у которой написано быть возмутительницей, деструктивна лишь исключительно в патологических случаях. В случае нормы она в качестве возмутительницы сама охвачена беспокойством, как несущая превратности она сама превращается, и сиянием огня, который она возбуждает, озаряются и
