Впрочем, доброхотов, пытавшихся вбить клин между двумя тренерами, было с лихвой.
Татьяна Садырина, с которой мы несколько часов беседовали в их с Павлом Федоровичем «двушке» на «Октябрьском поле», вспоминает:
— Паша и Морозов целый год вообще не разговаривали. Это было, когда муж пришел в ЦСКА. В какой-то момент Юрий Андреевич вдруг перестал с нами общаться. Мы понять не могли — на что обиделся? А потом все выяснилось. У Морозова в Москве очень приличная квартира, он ее от ЦСКА получил. И кто-то ему нашептал, будто Садырин претендует на эту квартиру. Захотели зачем-то их столкнуть. А Павел Федорович о той квартире и не знал ничего! Лишь год спустя сели за рюмкой и выяснили отношения. И с тех пор проблем не было. Хотя и в «Зените», когда Садырин работал там второй раз, а Юрий Андреевич был спортивным директором, мужу пели в уши: «Морозов сказал то-то, обругал тебя там-то…» Муж, человек вспыльчивый, мог на минуту разозлиться — но на его отношении к Морозову это никак не сказывалось.
— А как получилось, что в 95-м Морозов с его тренерскими амбициями пришел к Садырину спортивным директором?
— Это было при мне. Юрий Андреевич после возвращения с Ближнего Востока был без работы, а Пашу как раз Собчак в «Зенит» пригласил. Пришел он как-то к нам домой. Сначала все вместе посидели, потом они между собой о чем-то пошушукались. Морозов ушел, а Паша сказал мне, что хочет видеть Юрия Андреевича спортивным директором. Потом он обговаривал это с Мутко и другими руководителями. Ему говорили: «Федорыч, ты что делаешь? Ты же под себя копаешь! Как могут два медведя в одной берлоге ужиться? Как бы должность Морозова ни называлась, он был, есть и будет тренером. И до добра это не доведет». Но Садырин никого слушать не стал.
По правилам художественных сюжетов, Морозов в какой-то момент должен был соблазниться на выгодное предложение и Садырина предать. Но жизнь — не искусство, и все произошло с точностью до наоборот.
Орлов:
— Когда после окончания сезона 1996 года руководство «Зенита» не продлило с Садыриным контракт, Морозов совершил потрясающий поступок. Меня тогда, помню, не было дома, мобильные телефоны были у единиц — и Юрий Андреевич позвонил на домашний и сказал моей жене: «Передайте Геннадию, что я отказался идти на место Садырина главным тренером». О Морозове можно говорить разное, но один только этот фантастический поступок, эта солидарность с человеком, который тебя пригласил в клуб, говорит о личности многое.
Татьяна Садырина подтверждает: Точно — Морозов отказался идти на место Паши. Сказал, что так не поступают. То есть показал себя порядочным человеком, каким мой муж его и считал.
В июне 2001 года, за полгода до смерти Павла Федоровича, два тренера встретились в матче ЦСКА — «Зенит». Игра закончилась вничью — 1:1, и на пресс-конференции Морозов и Садырин расцеловались — и это была явно не работа на телекамеры и диктофоны. Это была настоящая мужская и тренерская дружба — хоть и говорят, что конкуренты не могут быть друзьями. После этого жеста 59-летний Садырин, уже смертельно больной, задал тон настоящему ток-шоу. «Вы уже поняли, что о ничьей мы договорились?» — спросил он журналистов, и в зале грянул хохот.
Свой последний матч в жизни, 30 сентября 2001 года, тренер Садырин тоже сыграет против Морозова. Так вышло, что за всю историю взаимоотношений их команд Юрий Андреевич в девяти поединках не побеждал ни разу. А тут его «Зенит» не оставил от ЦСКА камня на камне — 6:1. Но чего стоило Павлу Федоровичу в тот день появиться на скамейке, рассказала мне Татьяна Яковлевна.
— Паша, которому в тот момент было уже очень плохо, полетел в Питер на самолете вместе с командой. А я поехала на машине с сестрой. И отправилась к мужу в гостиницу, где ЦСКА остановился. Всю ночь перед игрой у него была температура за сорок, он вообще не спал, мы постоянно выжимали его одежду и переодевали. Не надо было ему на ту игру ехать…
Потом мне сказали, что на предыгровую установку Пашу еле довели, и на ней он даже не мог говорить. И это, думаю, ребят убило, они не могли думать об игре. Хотя и забили, если мне память не изменяет, первый гол. А когда игра закончилась, его с трудом довели до раздевалки, где он долго-долго сидел и не мог встать. Два дня после этого мы не могли из Питера уехать, потому что просто не знали, как его везти. После того матча муж работать уже не мог. Раньше он говорил мне: «Танюша, я уйду, когда почувствую себя совсем плохо», и этот момент настал.
Президент ЦСКА Евгений Гинер помогал нам чем возможно, у Паши не было ощущения, что его оставили, бросили, заранее вышвырнули из жизни. Но ничего сделать было нельзя. Рак. В течение того года Паша проводил все тренировки, и Гинер ругался, говорил: сиди на стульчике, подзывай помощников, чтобы они все делали. А он посидит-посидит, потом не выдержит, встанет, мяч попинает, с палочкой по полю погуляет, задания игрокам даст. Так что толку от этого стульчика было мало — все равно большую часть времени Паша стоял…
За тем матчем с трибуны «Петровского» наблюдал едва ли не главный враг Садырина среди тренеров — Анатолий Бышовец. Как-то раз он сказал мне:
— Садырин был борец. Когда ему, уже безнадежно больному, хватило характера и воли выйти во главе ЦСКА, я смотрел с трибуны, как его команда проигрывает «Зениту» — 1:6, и глубоко ему сочувствовал. Это был волевой человек, которого можно уважать. И футболистом он был волевым, колючим, плевался… Но тренерские и человеческие принципы у нас с ним были разные. Как и с Лобановским.
В очередную годовщину смерти Садырина известный журналист Александр Горбунов сходил на Кунцевское кладбище, де похоронен его добрый приятель. И вспоминал потом в газете «Спорт день за днем»:
«1 декабря 2001 года мы с Морозовым оказались в Белграде в одном отеле. Звонки на его и мой телефоны раздались одновременно. 'Умер Паша', — нам сказали, мы посмотрели друг на друга, Андреич налил по полной, заплакал и сказал: Я — следующий'. Так и вышло».
А еще Горбунов написал, что на газончике перед памятником Садырину лежали два шарфа — «Зенита» и ЦСКА. Их возложили болельщики двух клубов, которые Павел Федорович делал чемпионами Союза. Идут годы, но память остается. О таком человеке невозможно забыть.
Татьяна Садырина рассказывает:
— Каждый год мы 18 сентября и 1 декабря — в день рождения и день смерти Паши — собираемся компанией его родных, друзей на кладбище. Никого специально не зовем — те, кто хочет его помянуть, приезжают сами. И всегда народу очень того, наверное, даже с каждым годом все больше. Игроков обычно Максим Боков собирает. Однажды подходит ко мне женщина из тех, кто следит за порядком на кладбище, и жалуется: «Приезжали ребята и так смеялись, что я сделала им замечание». Говорю: «Зря. Павел Федорович был большим юмористом, и он бы только порадовался. Они же не насмехались над ним, а вспоминали веселые моменты из общения с ним». И когда я вспоминаю их вместе с ними, то тоже смеюсь. Даже на кладбище…
Однажды к Татьяне Яковлевне, пришедшей на могилу к мужу, подошел мальчик, который в силу возраста не мог видеть матчи команды под руководством Садырина. Но о Павле Федоровиче он знал очень хорошо. Для его вдовы это было очень важно — понять, что память о нем передается и следующим поколениям.
— Это было где-то по весне. Идут мама с сыном, которому лет тринадцати, казалось бы, откуда он Павла Федоровича может знать? Но они остановились, и мама спрашивает: «Вы жена Садырина?» И когда я ответила «да», сын сказал, что занимается футболом и много читал о Садырине. И мой муж ему очень нравится, как человек — хотя он не является болельщиком ни ЦСКА, ни «Зенита». Получается, его помнят не только футбольные специалисты и болельщики двух его клубов, но и другие…
— «Зенит» вам выплачивает какую-то материальную помощь — как семье одного из самых выдающихся тренеров в истории клуба? — спрашиваю Садырину.
— Нет. Сама я никогда в клуб за этим не обращалась и не буду обращаться.
