спросил меня, выпили ли мы тот коньяк, который Березовский подарил. Ответила: мол, не помню, наверное, где-то лежит. До сих пор вспоминаю его реакцию: «Выброси!» Больше они с Ромой никогда не общались.
А насчет того, что Садырин в ночь перед матчем сел на поезд и уехал в Москву — это ерунда, народное творчество. Зато точно помню, что Боллоев из «Балтики» предложил премию команде в случае, если она не проиграет «Спартаку». Чуть ли не с мешком денег приехал в клуб. Но Мутко сказал: «Ни в коем случае!» Паша был возмущен: почему не дать возможность команде легально подзаработать? Это же не в карман кому-то одному пойдет, а всем! Пал Федорыч рассказывал: не так, мол, шикарно живем, чтобы отказываться от такой финансовой поддержки, а Мутко — почему-то отказался.
Потом Паша все это сопоставил и пришел к выводу, что у Виталия Леонтьевича какой-то свой интерес во всей этой истории был. И, помню, когда Бышовец говорил про «экологически чистую» команду, Паша задавался вопросом, с кем же Анатолий Федорович дело имеет — с экологически чистым Мутко или экологически чистым Березовским? Впрочем, не пойман — не вор. Но чем-то дурным от всего того, что тогда произошло, определенно пахнет.
Приведу и цитату из книги Анатолия Бышовца «Не упасть за финишем». Специалист, возглавивший «Зенит» после отставки Садырина, пишет прямо противоположное:
«Организованная Дмитриевым и Садыриным клевета на вратаря Березовского — все это было не просто так. Но с тем, чтобы внести в команду деструктив, испортить микроклимат. А ведь Березовский всегда отличался патриотичным отношением к 'Зениту', что не раз доказывал делом, на поле».
Итак, уважаемый читатель, вы узнали множество самых различных и порой противоположных мнений об истории матча «Зенит» — «Спартак». Право на выводы в данном случае полностью оставляю за вами.
* * * Для Садырина после завершения сезона-96 развязка наступила быстро. Вряд ли Павел Федорович питал особые иллюзии. Но ему и в голову не могло прийти, в какой форме произойдет расставание.
Татьяна Садырина:
— За несколько дней до матча со «Спартаком» Паша приезжал на заседание совета директоров и представил все свои выкладки. Они сводились к тому, что на какие-либо серьезные результаты в высшей лиге с таким составом претендовать нельзя. Что необходимо, кто нужен — обо всем этом муж акционерам рассказал. Ему ответили, что рассмотрят предложения и обсудят их на следующем заседании совета директоров.
Но на тот совет его уже не пригласили. Ехали мы, помню, на машине, когда Паше позвонил Мутко и сухо сказал, что контракт с ним продлевать не будут. Помню, был канун праздника, 7 ноября. Доехали до дома, вошли. Вскоре — звонок в дверь. Пал Федорыч выходит — и у него на лестничной клетке, около мусоропровода, начинается с кем-то разговор. Я обеспокоилась, выглянула — а там парень из клуба, чей-то там помощник, передает ему какую-то бумажку. Паша вошел в квартиру, закрыл дверь и протянул мне тот листок. Пункт первый — благодарность за проделанную работу. Пункт второй — извещение, что контракт продлен не будет. И все.
Вот так с ним, любимцем города, около мусоропровода и попрощались. Мы просто обалдели от такой непорядочности. При этом Паша получил в спорткомитете Санкт-Петербурга приз лучшему тренеру года в городе по всем игровым видам спорта. То есть правую руку пожали, а левой ногой дали под зад. Причем — беспардонно. Мутко не только с ним не встретился, но и на совет директоров не пригласил. Мне до сих пор кажется, что он просто боялся с Пашей встречаться. Муж бы ему в лицо многое сказал. Да еще и при акционерах.
А через несколько дней Паша попал в больницу с сердечным приступом. Все это время я старалась его чем-то отпаивать, а он сидел молча, эмоции в себе копил. К нам тогда как раз мои родственники приехали. Они первые и заметили, что с Федорычем что-то неладное творится.
Мы поехали в офис «Зенита», надо было забрать какие-то папки. Потом собирались ехать на дачу, под Выборг, недалеко от финской границы. Остановились возле клуба, но Паша туда не пошел — не хотел с Мутко сталкиваться. Ждал, пока кто-то вынесет ему документы. И вдруг смотрю — он ртом воздух ловит. Спрашиваю: «Паша, тебе плохо?» Он: «Нет, просто дышать тяжело стало. Сейчас пройдет». А я тогда уже начала носить с собой таблетки — на всякий случай.
Пока он вышел из машины и разговаривал с кем-то из клуба, я быстро позвонила нашему старому приятелю-медику, соседу по даче, который обследовал «Зенит». Сказала ему, что у Паши со здоровьем проблемы. А еще — попросила через несколько минут перезвонить ему на мобильный телефон и сказать, чтобы мы по дороге срочно заехали в больницу по какому-то вымышленному делу. Сам Садырин никогда в жизни бы в госпиталь по доброй воле не поехал, его вытащить невозможно было!
Звонок последовал тут же. Паша поговорил, вернулся в машинуи сообщил: мол, Михалыч зачем-то просил заехать. Дальше уже было, как говорят в футболе, дело техники. В больнице наш приятель сказал: «Ты остаешься здесь!». Сняли кардиограмму и сказали, что отпускать в таком состоянии никуда нельзя. Помню, благодарила Бога, что его прихватило не за рулем по дороге в Выборг. Он ведь был на грани инфаркта.
Думаю, та отставка сыграла для его здоровья роковую роль. Он страшно переживал, поскольку рассчитывал проработать в «Зените» гораздо дольше. И город, ставший для него родным, очень любил. Когда в конце 2000 года Паша сломал ногу, и ему делали операцию, хирург сказал: кости поражены настолько сильно, потому что рак начался у него давно, несколько лет назад. И что-то послужило толчком. Мне кажется, что именно та история и послужила. Она у него много лет жизни забрала.
А потом демонстрации протеста в городе начались. По Невскому толпы шли, на Дворцовую площадь вышли — казалось, что по второму разу Зимний дворец будут брать. С подачи руководителей «Зенита» написали, что эти демонстрации сам Пал Федорыч и подготовил. Какая чушь! Надо совсем не знать Пашу, чтобы такие глупости говорить. Да он при первой возможности на дачу на рыбалку уезжал, на все остальное ему вообще наплевать было!
К тому же мы с Семиными и Игнатьевыми собирались съездить отдохнуть в Карловы Воры. Уже билеты на самолет были куплены. Но к Паше обратились люди от Яковлева и попросили на несколько дней задержаться — губернатор, дескать, хочет с ним встретиться. Он остался. К Яковлеву в итоге так и не попал, и когда ждать ему надоело, сказал: «Да пошли они все на фиг!» — и присоединился через неделю к нам. Замену авиабилета ему обещали оплатить, но так этого и не сделали: новый билет он покупал за свой счет. Мелочь, но показательная.
Уезжали из Питера в Москву на поезде. Идем с чемоданами, друзья нас провожают. И вдруг подбегает какой-то шустрый молодой человек и вручает какую-то бумажку. Раскрываю — а там обращение к народу. Текст примерно такой: «Уважаемые болельщики, не надо демонстраций! Садырин вовсе не такой герой, за какого себя выдает, а его увольнение — не чья-то прихоть, а решение, вызванное серьезными причинами. На совете директоров он, дескать, предлагал взять шесть новых футболистов, из которых не было ни одного питерца.
И что, это была бы команда нашего города? Поэтому сожалеть о том, что с ним не продлили контракт, не надо. К нам придет человек, который поднимет наш футбол, соберет все лучшие силы Санкт-Петербурга».
Эту бумажку я тут же скомкала и выбросила — только чтобы Паша не прочитал. Он спросил: «Что там?», я ответила: «Ерунда какая-то». Еще не хватало, чтобы после проблем с сердцем он этот гнусный пасквиль увидел. В результате в «Зенит» пришел Бышовец, и через год почти вся команда стала пришлая… А то, что вместо него назначили именно Бышовца — после того, какую роль тот сыграл в конфликте в сборной, — Пашу добило.
По Питеру Садырину невозможно было пройти незамеченным, его там все знали и любили. Он был народным героем — и тем больнее ему было вот так оттуда уходить. Формально придраться было не к чему — закончился двухлетний контракт, его не продлили. Но как это было сделано — просто ужас.
И то, что было потом, — тоже. Кажется, в 99-м году в Питере после матча «Зенит» —
