интересов поддержать существование Горского правительства».
Вот как повествует об этом Пшемахо Коцев (из послания Коцева Кабардинскому Национальному Совету, 10 декабря 1918 года):
«Когда анархия и развал коснулись и нашей окраины, то для меня стало ясным, что собственными силами и авторитетом мы не можем водворить у себя порядка. И вот все это время прошло в хлопотах за поисками этой внешней силы.
Эти внешние силы были заняты своими собственными делами, все же они нам помогли как могли и снабдили военным снаряжением (находясь все время в центре событий в Дагестане, я никогда не слыхал о турецкой помощи Тарковскому военным снаряжением или деньгами. Тарковский получил таковую от Бичерахова. Уходя же внезапно с Кавказа по железной дороге, турки по договору были обезоружены и сдавали на вокзале все свое оружие).
Но одни силы ушли (турки), другие пришли. В этот самый момент, когда я собрался пробраться в залитую кровью Кабарду, я был приглашен в Баку главным английским командованием для переговоров. Английское командование, признав впредь до Всемирной конференции существование Горской республики и правительства, предложило мне организовать новое коалиционное правительство, которое действовало бы в единении с союзниками. (Является вопрос, почему английское командование пригласило для переговоров Коцева, который не был главой Горского правительства, а только заместителем председателя правительства. Не сыграл ли здесь на их решение сам факт прибытия председателя правительства — Чермоева с турками).
Согласившись в принципе, я отказался сделать это без народного доверия горских племен. С 18–го по 22 декабря происходил в Шуре съезд представителей Дагестана, Чечни и Осетии и нескольких кабардинцев (случайных). Это совещание вручило мне всю полноту власти как от горского, так и от казаче–русского населения. После этого английское командование назначило при моем правительстве военную миссию во главе с полковником Роулесоном, который уже приехал в Темир–Хан– Шуру».
Продолжаю цитировать слова генерала Деникина из его книги:
«Этими фактами определяется генезис новой власти всего Северного Кавказа, идущей, следовательно, к генералу Томсону от собрания случайных людей, проживавших вблизи Дагестана, так как в начале декабря вся Кабарда, Осетия, Ингушетия и половина Чечни находились во власти советов и фактически были отрезаны от Дагестана. Распространение этой власти на Тереке обусловливалось договором, заключенным Горским правительством с беженцами с Терека, проживающими в Петровске и именовавшимися Временным правительством казаков и крестьян Терского края.
В силу договора, область Терского войска должна войти в состав Союза Горских народов, причем командование вооруженными силами вверялось представителю Держав Согласия на все время операций против большевиков. (Договор, заключенный 10 декабря 1918 года и подписанный Чермоевым, Коцевым, Сапроновым и Киреевым. Подобный же договор по военной части был заключен и подписан 14 января 1919 года бывшим диктатором Дагестана и Военным министром полковником князем Тарковским и командующим Терским отрядом генералом Колесниковым).
В письме своем к Горскому правительству Северного Кавказа, посланном 27 ноября 1918 года и подтверждавшим данное горцам обещание признания «де факто», генерал Томсон говорил: «Вас больше всего интересует стать самостоятельной республикой — эти вопросы будут разрешены Мирной Конференцией Союзников. До этого времени у вас есть полная возможность проявить вашу способность к самоуправлению…»
В числе предъявленных Томсоном требований между прочим были: удалить турок с территории республики, устранить турецкую и германскую пропаганду и помочь союзникам в установлении связи с армией генерала Деникина.
Возвращаюсь к своим воспоминаниям. Турки приняли условия Тарковского и признали его диктатором Дагестана. Но появилось и Горское правительство, с которым никто не считался, кроме, как сказано выше, англичан. Хотя Горское правительство и считало Тарковского Военным министром, но при них торчал всегда помощник Военного министра, генерал Халилов, родом из Кази–Кумуха, служивший до этого по администрации и неизвестно когда ставший генералом. Бездарный, надутый, он считался туркофилом, но если бы не революция, то предстал бы перед военным судом за жестокое обращение с турецкими военнопленными на острове Нарген, около Баку, где был комендантом лагеря. Брат же его, ротмистр Дагестанского полка, геройски погиб в бою под Петровском.
Турки мало пробыли в Дагестане, чтобы оставить после себя след. Как уже я писал, теплого приема население им не оказало, не было ни встреч, ни каких?либо празднеств. Все шло по–старому, никакого улучшения, и все чего?то ждали. Министры совещались, чувствуя, что положение турок неустойчивое. Турки сами не доверяли горцам и неоднократно, когда они еще не занимали Петровска и Шуры, а были в горах, нередко препятствовали князю Тарковскому набирать всадников–добровольцев, думая, что это для отряда Бичерахова. Например, аул Чиркей по разверстке должен был дать 30 вооруженных всадников. Общество аула согласилось на это, но появившийся турецкий офицер запретил давать людей и оружие Тарковскому без согласия Измаила–Хакки Паши. Вообще же турки вели в горах пропаганду не возвращать Дагестан под «гнет» России.
Князь Тарковский неоднократно писал Измаилу–Хакки Паше об этом, а также и о некотором покровительстве турок в отношении скрывавшихся в горах местных большевиков. Так, например, Магомет–Мирза Хизроев из Хунзаха, который растратил миллионное достояние Дагестана, стоя во главе продовольственного дела всего края.
Вот некоторые штрихи жизни в Шуре при таком калейдоскопе событий. Власть фактически по–прежнему принадлежала князю Тарковскому, и никто не считался с Горским правительством. Будучи назначен после возвращения с гор адъютантом по строевой части, я ведал вопросами формирования дагестанских частей. Но дело велось чисто по–восточному — медленно, благодаря отсутствию возможности вообще отдавать приказы. Все делалось по доброй воле и знакомству, и кумовство играло большую роль. Наивные горцы, думая, что раз у власти стоит свой человек, то он должен исполнять все просьбы их и старались обделать свои личные дела. Уходила масса времени на разговоры о здоровье родственников и т. д. Кабинет диктатора осаждается толпой горцев–тавлинцев, прибывших издалека, специально чтобы засвидетельствовать князю свое почтение и, кстати, похлопотать о кое–чем. Несмотря на категорический приказ никого не пропускать, толпа лезет, и с трудом убеждаешь, что всякие подписи и печати делает не сам Тарковский, а его адъютант. Помню одного сумасшедшего муллу, спускавшегося ежемесячно с гор с кипой каких?то старых бумаг о какой?то с кем?то тяжбе и просил поставить самую большую и верную печать, которой ему как раз и недостает. Берется самая большая печать какой?то красноармейской роты из Астраханского отряда и ставится на свободное место ненужной бумаги. Успокоенный горец уезжает обратно к себе, но возвращается через месяц за новой печатью. Перемену власти в краю он не замечает. Иногда тавлинец силой лезет в кабинет диктатора, говоря, что князь его ждет, будет рад ему и что он «свой человек» и помнит князя еще ребенком.
Однажды обратился к Тарковскому с оригинальной просьбой сам командующий Турецкими войсками Юсуф–Изетдин Паша, проживавший в Шуре, о запрещении русским звонить в церковные колокола, так как звон мешает ему спать. Князь Тарковский любезно ответил Паше, что не может и не желает запретить русским молиться так, как они привыкли и как требует их религия.
Все?таки стали формировать три пеших батальона под названием «Шамилевских», один Конный Кумыкский дивизион, намечен новый Чеченский полк (2–й), артиллерийский дивизион и пулеметная команда.
Не успело еще Горское правительство проявить свою деятельность, как временные господа положения — турки внезапно ушли, бросив большое имущество. Население в проводах турок не участвовало. Трубачам же Дагестанского полка было приказано прибыть на вокзал к отходу поезда турецкого командующего Юсуф–Изетдин Паши. Сам командир Дагестанского полка, полковник Нахибашев, крестясь по–русски, все приговаривал: «Слава Богу, наконец уходят!» Радость на его лице была настолько заметной, что Турецкий командующий, обращаясь к окружающим, сказал: «Командир
