Меня это так заинтриговало, что решил зайти за камни и посмотреть, что там такое творится. Делаю три шага вперед. Но в это время слышу, Грамолин тихо вскрикивает, а пульки с той стороны реки просвистали над нами. Он встает, опираясь на винтовку, и идет, прихрамывая, ко мне: «Я ранен в ногу!» Я улыбнулся, Грамолину ужасно не везло. Это пятый раз, что он ранен за горный поход, а я его и до этого в шутку уже называл «пулесобирателем». Он мрачно продолжает: «Знаешь, бери?ка мою винтовку, с которой я никогда не расстаюсь. Она хоть по крайней мере пристрелена, я из нее призы брал, а дай мне твое полено, оно мне подойдет, т. к. буду на него опираться, как на палку!» Радостно, с благоговением беру призовую винтовку у Грамолина и, не посмотрев с радости, сколькими патронами она заряжена (Грамолин стрелял перед этим), собираюсь идти к камням… Это, конечно, долго рассказывать — но, произошло все мгновенно… и вдруг уж можно сказать совсем неожиданно и для меня, и для засевших правее меня за камнями кадет… из?за глыбы камней выходит в затылок друг другу с десяток, а то и больше красных воинов… в малиновых шароварах, с красными звездами на папахах. В левых руках держат они винтовки, а в правых, поднятых кверху, — гранаты… Увидав нас, они завопили «Ура!»…
Еще до этого стрельба с этой стороны по нас прекратилась по неизвестной нам причине. Теперь было ясно почему! У меня мелькнула мысль: «Их много, они искалечат нас, заберут и замучат». От страха, вернее, даже ужаса я озверел… Я было при виде большевиков присел за камень, но тут я вскочил, расставил ноги и, как на охоте по зверю, вскинул винтовку и в десяти шагах выпалил прямо в грудь первому из наступающих… Эффект превзошел все мои ожидания… Красные стали валиться как пешки. Три уже лежали не шевелясь, а четвертый на карачках уползал за удирающими остальными. Еще раз выстрелил. Остался неподвижен и раненый. Вскидываю винтовку и стреляю по остальным. Чик!.. а выстрела нет. Открываю затвор — пусто… Патронов нет… Быстро вкладываю обойму, выскакиваю за камни, одушевленный таким удачным оборотом дела, и вижу человек больше тридцати, в малиновых же шароварах, удирающих во все лопатки. Ну и дал же я им жару.
Но в это время вокруг меня снова зажужжал рой пуль с другой стороны, и мне пришлось бросить охоту и скрыться за камнями. Решил быстро отходить к окопам. Моя миссия была закончена более чем удачно. Забрал кадетиков, которые как загипнотизированные распластались среди камней. Перебежками от камня к дереву двинулись. Посылаю одного кадетика вперед с донесением устным о происшедшем.
Только спрятался я за дерево, к этому же дереву бросается кадет, вскрикивает. Пуля пробила мякоть ляжки, очень близко от низа моего живота… Кисмет! Веду, то есть тащу его, а сам думаю, какое счастье, что в винтовке Грамолина оказалось все же два патрона!.. А если бы их не оказалось?! Даже неприятно об этом думать! Долго потом меня во сне мучил кошмар, если ложился поевши. Вскакиваю во сне, вскидываю винтовку — чик! — а она не стреляет. Хоть кому угодно простительно проснуться в холодном поту… Но вот и окопы.
Нас партизаны, уже осведомленные, встречают оглушительным «Ура!» и аплодисментами. Но пульки свистят с той стороны.
Обрываю комплименты и командую: «Внимание, прицел пятнадцать, залпами пальба…» И пошло! Через полчаса, а то и меньше на той стороне красных уже не было, кроме десятка с два трупов, оставленных на месте.
Дав урок большевикам, мы несколько дней отдыхали на месте по двум причинам. Во–первых, «крепость» уж очень была хороша, с трудными подступами к ней. Во–вторых, нам нужно было отправить побольше провизии вперед, т. к. там начинались дикие места, с очень редкими кишлаками.
Все было выполнено, когда большевики навалились на нас массой, о чем нас, конечно, заблаговременно предупредили жители, довольные полученным щедрым денежным подарком. Бились мы, бились, причиняя урон врагу, но в конце концов, истомленные дневными и ночными боями, могли и не выдержать. Большевики без перерыва и передышки лезли на нас, посылая вперед мобилизованных киргизов, подталкивая их сзади пулеметом. Большевики могли сменяться в атаках, а мы должны были защищаться все (кроме штаба), и только уж очень ослабевшим да раненым давали возможность поспать и поесть. Сами же дремали в промежутках между атаками и тут же и ели в траншее.
Но вот, на наше счастье, пошел снег, да какой! Мы под его прикрытием сели на коней и ушли еще глубже в горы. Но большевики нас теснят и теснят и все глубже загоняют в горы.
Но вот нас ждет сюрприз. Узнаем в одном кишлаке, что теперь очень не скоро будет еще кишлак и что… дальше (в конном строю) на лошадях двигаться уже больше нельзя… Это была настоящая драма! Что делать?! Но события решили за Нас. Нас настиг крупный отряд большевиков, теперь уже не из туземцев, а из русаков. Обозленные тяжелыми потерями и неудачами, они бросились на нас как волки.
Дав им хороший отпор и отбросив их назад, двинулись дальше и стали сразу набирать высоту по крутым, идущим в скалах тропам, где и козам было трудно идти… но главное, бросить лошадей на произвол судьбы.
Просили мы, правда, жителей поднебесного кишлака куда?либо их угнать и спрятать от большевиков, и денег даже дали. Нам обещали — но выполнили ли обещание — не знаю.
Многие из нас плакали, не скрывая своих слез, прощаясь с дорогими друзьями — скакунами… Многие тащили свои седла и уздечки на плечах, не желая с ними расстаться. Впереди себя гнали табунок горных коз, для еды, охотно нам проданных жителями.
Теперь мы шли пешком. Хорошо хоть, что еще давно обзавелись мокасинами — мехом внутрь и наружу — и тепло, и не скользят.
Много мы муки перетерпели до этого, но сколько ее нас ждало еще впереди!!! У нас, правда, убитых еще не было, только раненые, да и то не тяжело, и они успели уже окрепнуть. Хорошо, что хоть у нас еще были медикаменты и перевязочный материал. Но конечно, когда пошли пешком, то он сразу уменьшился, т. к. его нес каждый понемногу, в своем вещевом мешке. В нем же были лепешки (местный хлеб) и сахар, случайно захваченный с собой при уходе из Ташкента.
Подъемы делались все круче и опаснее. Мы шли уже часто так: с одной стороны узкой тропы — отвесные скалы, а с другой — бездонные пропасти с глубочайшим снегом, наметанным ветрами. На тропе не шелохнись, а вниз лучше не смотри…
В одном месте я поскользнулся и сорвался… но меня подхватили, т. к. нас соединяла веревка. Повисев несколько секунд над пропастью — я заболел болезнью высоты. То же было и с другими.
Начались стужи, а мы забрались в места, где и деревца нет, следовательно, огня развести нельзя. Коз поели и до кишлака шли долго с пустыми желудками. Шагали как автоматы, иногда без отдыха, делая большие переходы, боясь присесть. Сядешь, а потом и не встанешь. Что и случилось с некоторыми из нас.
Наконец, доплелись до кишлака. Жители дали нам сперва только горячего козьего молока, когда узнали, что мы несколько суток не ели, а только после того, как мы выспались, уж разрешили поесть. Ох и хорошо же мы отдохнули! Но надо было идти вперед, пользуясь хорошей погодой.
Двинулись. Днем еще было ничего, но ночью кошмар. По такой страшной дороге ночью не пойдешь, а как спать без костра на снегу?!
Уж мы всяко пробовали. Лучший способ оказался такой: рыли «могилы» в снегу в рост человека в глубину и в ширину. Вниз клали палки наши, затем винтовки, закутывались в полушубки, ложились в ров, а в «могилу» на этот ряд ложился другой ряд — так и грелись. Первыми замерзали ноги. Когда делалось невтерпеж, то выскакивали и начинали танцевать на месте. В длинных полушубках было хорошо сидеть на коне, на снегу тоже, но ходить в них было мучительно тяжело.
А холод все возрастал, у нас уже были случаи, что выставленные часовые замерзали, хоть их и часто сменяли. А идти теперь нужно было уже до самого перевала
