было отправиться с первыми эшелонами, чтобы быть при первом деле. Казаки кто спит в вагонах, кто стоит у открытых ворот вагона и поет вполголоса свои песни.
Ах, да ты подуй, Подуй ветер с полуночи, Ты развей, развей тоску!. — слышится откуда?то с дальнего пути.
Вдоль пути шмыгают темные личности, но их мало слушают. Большевики не в фаворе у казаков, и агитаторы это чуют.
После целого ряда распоряжений относительно остающихся частей — штаба Уссурийской дивизии, 1–го Нерчинского полка и 1–й Амурской батареи и длительных разговоров с новым командующим дивизией, генерал–майором Хрещатицким, [27] я, в 11 часов ночи, прибыл на станцию.
— Лошади погружены? — спросил я.
— Погружены, — отвечал мне полковник Попов. [28]
— Значит, можно ехать?
— Нет.
— Но ведь нашему эшелону назначено в 11 часов, а теперь без двух минут одиннадцать.
— Ни один эшелон еще не отошел.
— Как? А девятый полк?
— Стоит на путях.
— Стоило гнать сломя голову. Но что же вышло?
— Комендант станции говорит — нет разрешения выпустить эшелоны.
Пошел к коменданту. Комендант был сильно растерян и смущен.
— Я ничего не понимаю. Получена телеграмма выгружать эшелоны и оставаться в Острове, — сказал он.
— Кто приказывает?
— Начальник военных сообщений.
Я соединился с Псковом. Полковник Карамышев [29] как будто бы ожидал меня у аппарата.
— В чем дело?
— Главкосев приказал выгружать дивизию и оставаться в Острове.
— Но вы знаете распоряжение Главковерха? Идти спешно на Петроград.
— Знаю.
— Ну так чье же приказание мы должны исполнить?
— Не знаю. Главкосев приказал. Я эшелоны не трону. И в Ревель и в Новгород послано: отставить.
Начиналась уже серьезная путаница. Надо было выяснить положение. Может быть, справились сами, одни усмирили большевиков. Одно — идти с генералом Корниловым против адвоката Керенского, кумира толпы, и другое — идти с этим кумиром против Ленина, который далеко не всем солдатам нравился.
Я послал за автомобилем, сел в него с Поповым и погнал в Псков.
Позднею глухою ночью я приехал в спящий Псков. Тихо и мертво на улицах. Все окна темные, нигде ни огонька. Приехал в штаб. Насилу дозвонился. Вышел заспанный жандарм. В штабе никого. Хорошо, подумал я, штаб Северного фронта реагирует на беспорядки и переворот в Петрограде.
— А может быть, уже все кончено, — сказал мне Попов, — и мы напрасно беспокоимся. Теперь бы спать и спать…
— Где начальник штаба? — спросил я у жандарма.
— У себя на квартире.
— Где он живет?
Жандарм начал объяснять, но я не мог его понять.
— Постойте, я оденусь, провожу вас.
Полковник Попов пошел на телеграф переговорить с Островом, там напряженно ждали, выгружаться или нет, а я поехал с жандармом к генералу Лукирскому. [30] Парадная лестница заперта. На стуки и звонки никакого ответа. Нигде ни огонька. Пошли искать по черной. Насилу добились денщика.
— Генерал спит и не приказали будить.
С трудом добился от него, чтобы пошел разбудить начальника штаба.
Наконец в столовую, куда я прошел, вышел заспанный Лукирский в шинели, надетой поверх белья. Я доложил ему о том, что имею два взаимно противоречащих приказания и не знаю, как поступить.
— Я ничего не знаю, — лениво и устало сказал мне Лукирский.
— Как — ничего не знаете? Но ведь вы начальник штаба.
— Обратитесь к Главнокомандующему. Вы его сейчас застанете дома на совете. А я ничего не знаю.
Пошел к Главнокомандующему. Весь верхний этаж его дома на берегу реки Великой ярко освещен. Кажется, единственное освещенное место в Пскове. С треском отскочил от него автомобиль с какими?то солдатами и помчался вверх по городу.
Опять тот же адъютант с громкой еврейской фамилией меня встретил.
— Главкосев занят в совете, — сказал он на мою просьбу доложить обо мне, — и я не могу его беспокоить.
— Я все?таки настаиваю, чтобы вы доложили. Дело не может быть отложено до утра.
Адъютант с видимой неохотой открыл дверь, из?за которой я слышал чей?то мерный голос. В открытую дверь я увидал длинный стол, накрытый зеленым сукном, и за ним человек двадцать солдат и рабочих. В голове стола сидел Черемисов. [31] Он с неудовольствием выслушал адъютанта и что?то сказал ему.
— Хорошо, — сказал, возвращаясь, адъютант, — Главкосев вас примет, но только на одну минуту.
Меня провели в кабинет Главнокомандующего. Минуть десять я ожидал, стоя перед громадной картой, на которой цветными полосами было показано, как катился назад наш фронт этим летом. Сдали Ригу… Отошли к Вендену… Сдали Эзель… К весне — кто знает — может быть, немцы уже будут в Петрограде?
Дверь медленно отворилась, и в кабинет вошел Черемисов. Лицо у него было серое от утомления. Глаза смотрели тускло и избегали глядеть на меня. Он зевал не то первою зевотою, не то искусственною, чтобы показать мне, насколько все то, о чем я говорю ему, пустяки.
— Временное правительство в опасности, — говорил я, — а мы присягали Временному правительству, и наш долг…
Черемисов посмотрел на меня.
— Временного правительства нет, — устало, но настойчиво, как будто убеждая меня, сказал он.
— Как — нет? — воскликнул я.
