отделу и тоже разъезжал в командировки с различными поручениями. Он москвич, по образованию геолог. Не глуп, хотя по интеллигентности и уступает Обрадовичу. Мы с ним подружились на почве Толстого, которым увлекались в резерве и культ которого до сих пор у нас свят. Я из резерва притащил с собой сюда 4-й том «Войны и мира», который мы буквально «прорабатываем» в перерывах между операми. Он обожает Толстого и неплохо его знает — весьма редкое теперь явление. Я тоже влюбился теперь в Толстого, и некоторые сцены мы по многу раз перечитываем и вспоминаем. Некоторые места, честное слово, до того замечательны, что дальше некуда. «Объяснение в любви» между Эллен и Пьером, отъезд Ростовых из Москвы, смерть Пети Ростова, первая атака Николая Ростова, да, господи, всех и не перечтёшь.
Как видите, мы довольно культурно проводим время. Поём, спорим о Толстом, об архитектуре, искусстве, международном положении (больше всего, конечно, теперь о Финляндии) ну, и конечно, бьём вшей. Сейчас, правда, эта проблема у меня почти разрешена — сегодня я, например, не обнаружил на себе ни одной вши. (помните, как дети в «Петре-диктаторе» ловили вшей на московской тётке), но это после основательной бани, которую мы недавно себе тут устроили, стирки белья и полной дезинфекции. До этого же, откровенно говоря, эти животные довольно прочно на мне обосновались, главным образом поселившись в шинели и брюках. Теперь всё уничтожено, и я блаженствую.
Ну вот и всё пока. Был ещё один друг, собст. говоря, «друг» — это слишком много сказано, Кролль, о котором я вам уже писал — тоже участник всех наших споров, но сейчас он тоже в командировке и, по- видимому, я его уже не увижу. Страмцов тоже на время уехал, т. что остались мы трое.
Следующее письмо ждите уже из части. Адрес её, по которому вам надлежит теперь писать — полевая почта 16414.
Целую крепко.
Опять шагаем. Пятый или шестой день, или вернее ночь, шагаем. Уходим как смеркается, приходим с рассветом. Днём — спим как убитые, завтракаем, обедаем и опять засыпаем. Поэтому и перерыв в письмах. Сегодня, хотя был и довольно большой переход, но я успел уже и поспать, и газеты прочитать, и наконец за письма взяться. Погода чудесная, на небе ни одного облачка, солнце вовсю. Сижу во дворе, на соломе и пишу на коленях. Кругом спят бойцы. Рядом Люся строчит какие-то сведения дивинженеру. Легко позавтракали варёным мясом и молоком. Теперь ждём обеда.
1-е мая, к сожалению, нам не удалось встретить по-настоящему. Всю ночь шли… Но как шли. Такого ужаса в природе я, пожалуй, ещё никогда не видал. Ночь, тьма, сумасшедший ветер, сбивающий с ног и резкий, ни на минуту не прекращающийся, хлещущий прямо в лицо дождь. Промокли до ниточки, продрогли… Всю ночь брели по скользкой, вязкой грязи, ничего не видя вокруг себя. К месту назначения прибыли часов в 9. С трудом нашли себе квартиры. Растыкались по 2–3 человека в комнатах и почти целый день занимались тем, что сушили вещи — сидели в одних мокрых, грязных кальсонах. Хозяйка постирала нам портянки, носки, сварила супу, а потом, когда пришли наши обозы — по случаю праздника немножко выпили первомайской водки, а потом наслаждались настоящим кофе-мокко. Это было самое приятное в этот день. Целую громадную кастрюлю наварили, и я пил и вспоминал наш утренний, киевский кофе, к которому я тогда почему-то так хладнокровно относился. — Вечером опять пошли. Перед самым отъездом из Овидиополя получил очередную пачку писем от Страмцова, правда, очень давнишних. Впрочем, я их читаю с неменьшим удовольствием. В одном из писем ты пишешь, что у тебя такое впечатление, как будто мы ни о чём с тобой не успели поговорить. Ты знаешь — у меня такое же впечатление. А я ведь целую неделю пробыл…
В связи с нашими передвижениями опять перебои в почте. Пока только одно письмо от вас на этот адрес получил.
Ну — готов обед. Кончаю письмо. Да — не встретила ли ты Михаила Григорьевича Болотова, Нанкиного поклонника? Загляни как-нибудь в Рентгенинститут — он, вероятно, там работает.
Интересно, как вы встречали 1 мая. Были ли у вас хоть к этому дню деньги? Как поживают Женя с Лидией Вас-ной. Как её здоровье?
Привет всем. Крепко целую.
Дня три вам не писал, и уже чего-то не хватает. Ну — поздравляю со вторым фронтом! Наконец-то! Дождались! Надеюсь, что к моменту прихода этого письма к вам бои будут уже у самого Парижа. Конечно, и у вас так же, как и у нас, это сейчас основная тема всех разговоров и спрос на карты Франции очень велик. Я оказался всё-таки тоже предусмотрительным. Ещё на Буге, кажется, я нашёл в грязи небольшую карту Франции и в ожидании открытия 2-го фронта подобрал её. Вот и пригодилась. Есть ещё и Норвегия. Авось, и там высадят.
Наша жизнь в сказочном лесу, в котором так хорошо пахло акацией и в кот. мы так уютно устроились — палатки, дорожки, самодельные столики и скамейки — окончилась. Мы отъехали от своего расположения на 20 км. и превратились в… косарей! Устроились тоже в лесочке, но пониже и помельче и на косогоре. В общем, конечно, тоже не плохо, но кино нам теперь уже не видать, а главное почта далеко — на старом месте. Впрочем, по-видимому, долго мы здесь не просидим и уедем.
Погода чудесная, солнечная. Жаль только, купаться негде. Третьего дня ходили, правда, за 3 км. на ставок — помылись и немножко загорали, но это было ещё на прежнем месте, а здесь, поблизости ничего мокрого нет. В прошлом году в это самое время мы жили под Купянском, на самом берегу озера и целыми днями купались.
Посылаю вам любопытное письмо, кот. получил из Москвы. В период безделья в Апостолово мы с Обрадовичем, как-то прочитавши в «Правде» статью акад. Щусева о восстановлении Сталинграда и о предполагаемом устройстве парка культ. и отдыха на Мамаевом кургане (место, на кот. мы провоевали 5 месяцев в Сталинграде), написали статью в «Правду». Ответ вам и пересылаю. И газетную статью тоже пересылаю. По-видимому, наше письмо возымело всё-таки какое-то действие. Посылаю вам и свою фотокарточку, снятую для удостоверения. Письма получаю более или менее регулярно. За всё время получил уже около 70 штук. Недавно получил письмо ещё от одного своего госпитального друга — замечательного милого мальчика Саши Кондрашева. Он тоже где-то тут, совсем рядом. Может, и встретимся. В ручке кончаются чернила. Пора и мне кончать.
Жду писем.
Если поедем, будет большой перерыв — у меня конечно, а не у вас. Я вам буду со всех станций посылать.
Крепко целую.
Вчера вечером, на 16-й день перерыва, пришли первые письма — два от тебя от 30.5 и 5.6 (48 и 50) и одно от Лёньки. Надеюсь, что это начало целого потока писем, накопившихся за этот промежуток времени. И газеты московские стали получать, даже на второй день после их выпуска. Сразу стало как-то веселей. Зато метеорологически стало куда скучней. Второй день льёт дождь. Вчера была гроза, а сегодня зарядил серенький, нудный с перерывами хронический дождик. Сидим вчетвером в палатке, курим, пишем письма, читаем. От живописной речки нашей ушли поближе к начальству. Живём в лесу. Нету уже горизонта, синеющих вдали лесов, камышей и заходящего так красиво солнца. Правда, почта, радио и кино под боком, но всё-таки там было лучше. Живём мы по-прежнему вчетвером — я, Люся, Митясов (новый после Кучмы нач. штаба) и наш ординарец Валега. Живём дружно, душа в душу и я даже сказал бы весело, хотя особых развлечений и нет. Боюсь только, что на место моего славного, всегда весёлого, неунывающего Митясова пришлют нового офицера, т. к. он временно занимает эту должность. Он, т. сказать, выдвиженец — в бат-н пришёл в Сталинграде солдатом и вот дорос до нач-ка штаба. Несколько дней тому назад мы все снимались общей офицерской группой и потом поодиночке или попарно, по желанию. Дня через 2–3 будут готовы карточки, и я вам вышлю.
