принимал участие в сборе денег. Он не подумал о них. Ему казалось, что все так просто: уронить на землю вафли, поплакать немного — и получить деньги…
Девятилетний Хоакин, еще не овладевший искусством вымогать деньги, получает жестокий удар. Слишком жестокий, чтобы спокойно перенести его.
Поскольку толстяк продолжает кричать, призывая на помощь полицейского, который вылавливает на улицах хулиганов и жуликов, Хоакин сбрасывает с лотка сломанные вафли, отряхивает лоток и с достоинством уходит из кафе, вытирая рукавом своей белой курточки слезы и пот, выступивший на лбу.
Но стоило ему оказаться в той части проспекта, где его уже не могут увидеть посетители кафе, как шаг его все убыстряется, пока не превращается в бег.
Он уже далеко… Но его беспокоит мысль о полицейском… Ни о чем другом он думать не может.
— Черт возьми! А если они меня схватят… Вдруг меня схватит полицейский… Черт возьми!
Он еще несколько раз возвращается к кафе посмотреть, не преследует ли его кто?нибудь.
Ну и напугали. А казалось, все так просто…
НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ (Перевод с испанского С. Вафа)
Нога Пабло касается какого?то странного предмета. В ту же секунду гаснет свет и начинается фильм.
Пабло ощупывает предмет ногой. Нередко он наступал на что?нибудь и, поскользнувшись, чуть не падал. Но на сей раз это не были ни кожура от апельсина, ни промасленная бумага, ни одежда, упавшая на пол. Это…
(«Кошелек?.. Да, кошелек…»)
Интуиция подсказывает ему, что это именно так.
(«Кошелек… Деньги!..»).
Мало или много, но деньги.
Слабое, едва ощутимое прикосновение, и в детском сознании Пабло Качо — мальчика, торгующего тоффе, конфетами и шоколадным мороженым в самом популярном кинотеатре квартала, — тотчас возникает отчетливое представление о том, что это такое. Не каждый день находишь кошелек. Может быть, билетеру, уборщице и везет… Но ему? Вот здорово! С ним такое случается впервые.
И хотя Пабло должен уйти из зала — ему положено уходить, когда гаснет свет, — он еще некоторое время снует по проходу: от двери к сцене, от сцены к двери до тех пор, пока нога его снова не натыкается на странный предмет.
Он наклоняется. Подбирает. И непринужденно кладет кошелек на лоток с товаром. Зрители заняты тем, что рассаживаются по своим местам, поудобнее устраиваются в креслах, чтобы лучше видеть экран, и не замечают его манипуляций.
Пабло, едва сдерживая нетерпение, медленно выходит из зала. Он не должен показывать, что торопится. Иначе его могут заподозрить.
Он вспоминает, как однажды нашел перчатки. Чудесные кожаные перчатки на меху.
(«Они стоили не меньше…»)
Впрочем, Пабло Качо не в состоянии определить, сколько они могли стоить. Он никогда не покупал перчаток. К тому же у него вообще несколько превратное понятие о стоимости. Цена, превышающая сто песет, каясется Пабло баснословной. Он только может предполагать, что перчатки стоят намного больше того, что он зарабатывает за месяц, бегая по залу кинотеатра с четырех дня до часу ночи, предлагая зрителям конфеты, тоффе, шоколадное мороженое и, разумеется, отдавая выручку владельцу холодильника. Пабло не знает, сколько стоят перчатки, он только догадывается, что они очень дорогие, гак как все, кто их видел, восклицали: «Вот Это перчатки! Просто шик!»
Да и откуда Пабло знать, сколько стоят новые или ношеные перчатки. Об этом могут знать билетер, или кассирша, или тот, кто оставил их себе. Во всяком случае, Пабло их отдал. Он выполнил свой долг и передал их билетеру. Тот сказал: «Ну что ж, оставь, вдруг кто?нибудь потребует». Пабло подумал тогда: «Меня отблагодарят. Всегда благодарят тех, кто возвращает хозяину потерянную вещь. Может, мне дадут дуро? Черт побери!.. Целый дуро!.. Это было бы неплохо».
Но его так и не отблагодарили. Позже он случайно узнал, что перчатки никто не востребовал. Однако кожаные перчатки на меху больше к нему не вернулись. Зато после оправдания и туманных ответов он выслушал длинную проповедь относительно своей морали и своего не совсем правильного взгляда на собственность.
Теперь он думал:
(«Им я не отдам… Я не хочу, чтобы деньги остались у них».)
Вот почему он кладет ящик с шоколадным мороженым и лоток с конфетами на диван в фойе, входит в уборную и хорошенько запирается изнутри.
Итак, никто не подозревает, почему он там заперся. Ведь он и до этого заходил туда, когда ему было нужно. Прекрасно, теперь он может открыть кошелек и сосчитать деньги… Они наверняка там есть…
(«По меньшей мере три дуро!.. А может, и пять…»)
Больше. Гораздо больше… Пабло ужасается.
(«Три дуро, пять… Ну и что?.. Возможно, их не потребуют…»)
Но в кошельке крупные купюры. Таких Пабло никогда в жизни не держал в руках. Он считает дрожащими пальцами.
(«Один… два… три… четыре… пять…»)
Пять купюр по тысяче песет, четыре по сто и кое — какая мелочь.
Пабло прошибает пот… По спине пробегают мурашки. Дело принимает серьезный оборот. Он должен немедленно вернуть деньги.
(«Если бы… несколько песет… Но столько денег!..»)
Пабло ощупывает кошелек, ласково гладит деньги… Но прикосновение к ним ему неприятно. Слишком много денег… Слишком много!
(«Да! Сколько всего можно купить на эти деньги!.. Может быть, квартиру с мебелью, какую я видел в витрине магазина… А может, машину?.. Нет, машина, наверное, дороже квартиры. Квартиры есть у всех… То есть, я хочу сказать, каждый где?то живет. А вот машина… Черт побери! Машина… Би — би — би! Вот это да!..»)
Пабло смотрится в зеркало туалетной комнаты. Поднимает брови. Делает такие же движения, как таксист, который ставит свою машину перед кинотеатром. Ему кажется, что он похож на таксиста. Вот только у таксиста лиловое пятно на левой щеке. Подумаешь!.. У него тоже может появиться такое пятно.
И Пабло Качо уже видит себя с пятном на левой щеке, в серебристой фуражке, сидящим за рулем своего такси.
(«Би — би — би!.. Нет, надо бесшумно. Никаких гудков… Жжжж… Рррр… Машина медленно трогается с места… Эй* болван!.. Куда смотришь?.. Ах ты… такой — сякой! А потом во всем винят шоферов».)
Пабло резко тормозит воображаемую машину и собирается закурить.
Но кто?то стучит в дверь уборной, возвращая его к действительности.
Пабло прячет кошелек в карман и торопится выйти.
— Ты что, парень! Спятил? Или спал тут?
Пабло с ненавистью смотрит на билетера. Билетер стар. Слегка хромает. Лицо неприветливое. На войне он был сержантом. Участвовал в двух войнах. Сначала в Марроко, когда служил в армии. Потом добровольцем в гражданскую войну. Он любит рассказывать о войне и о своих подвигах, возможно таких же вымышленных, как машина Пабло. Теперь он командует мальчишками, словно генерал солдатами. Ребята его ненавидят, но слушаются. Зрители, которые посещают кинотеатр, тоже недолюбливают его. Он буквально рвет из рук билеты, хотя свет еще горит, а если кто?нибудь без него занимает место, ворчит, требует входной билет и не возвращает до тех пор, пока ему не сунут чаевые.
Пабло не испытывает симпатии к старому билетеру, но его рассказы о войне слушает с
