— Да, но я его скопил. И сейчас действую осторожно. Разделяю поровну высокие и низкие риски. В последнее время чаще склоняюсь к высоким, честно говоря. Но все идет отлично, просто как по маслу.
Больше о работе он говорить не хотел. Закрыл дверь в кабинет и обнял ее, приподнял и поцеловал в шею под волосами, потом сказал, что надо растопить камин и предложил ей переночевать. Она согласилась, за домом проходила дорога, где она оставила свою машину, до работы она доберется за полчаса с небольшим.
Если бы только она могла полностью в это погрузиться, без всяких проблем. Не получалось. Мать создавала проблемы. Отец не создавал, но это было еще хуже, потому что звонить приходилось ей самой. Во всем этом было какое-то мученичество. Раньше он хоть иногда звонил просто поболтать, а теперь перестал. Будто хотел доказать, что прекрасно справляется сам, и, вот еще, будет он звонить и показывать, что нуждается в ней. На работе дел было по горло с курсами по дрессировке и клиникой. Как бы она хотела просто запереться с Кристером, выкинуть мобильник в туалет и всплыть на поверхность по весне.
— И еще, Сигурд. Ездить на собачьей упряжке очень здорово! Представь себе, они меня слушаются! Это как-то даже… опьяняет! А вокруг черный лес, открытые поля, и никаких звуков, только пыхтение собак и скрип снега под полозьями.
— Да уж, эти собаки никогда не станут нашими пациентами, — сказал он. — Такие люди зашивают собак сами, а если у собак возникают более серьезные увечья, не просто занозы и раны, тут же перед ними распахиваются ворота в вечные охотничьи угодья.
— Ты прав, да, отношение к собакам там другое, — призналась она.
Ездовые собаки — это рабочие собаки, хотя у Кристера было очень теплое отношение к каждой из них, судя по тому, что наблюдала Турюнн. Луна была любимой собакой, маленькая, резвая, Луна бежала перед стаей, в которой все были крупнее. И если в рядах начинался малейший беспорядок, она оборачивалась и лаяла какие-то собачьи ругательства, как казалось со стороны. Как-то раз, когда Турюнн каталась на упряжке, два кобеля начали драться.
— Ну-ну, — сказал Кристер и скомандовал остановиться. Он не стал разнимать собак, просто пробежал мимо и отстегнул Луну из упряжи. Словно белый вихрь, бросилась она между дерущимися, огрызаясь в обе стороны, чуть не встала на задние лапы, толкая передними обоих драчунов. Они мгновенно прекратили драку, притихли, и Луна завершила воспитательную работу, прикусив каждого за ухом, сначала одного, потом второго, при этом яростно ворча. Кобели заскулили, как щенки.
— Она их поранила? — выкрикнула Турюнн.
— Да она едва их коснулась, они скулят, просто признавая свое поражение.
Когда драка была закончена, остальные собаки тоже легли на снег, и Турюнн чуть ли не увидела, как у них за спиной вырастают крылья. Луну снова пристегнули, после чего она энергично встряхнулась, фыркнула, довольная собой, и несколько раз коротко взглянула через плечо.
— Золотая собака, — сказал Кристер и засмеялся, потом снова тронул сани, прокричав: — Хэй-я!
Но сегодня она с ним не увидится, она собиралась к матери. Поэтому сидела и убивала время в комнате для отдыха вместе с Сигурдом. Сигурд женат и отец четверых детей, что он может понимать во влюбленности. Наконец-то позвонила мама и спросила, куда она подевалась.
— Я уже еду, застряла тут ненадолго. Купить чего-нибудь по дороге?
— Чего?
— Не знаю. Чего-нибудь вкусненького? Что ты хочешь? — спросила Турюнн.
Мама ничего не хотела.
Она открыла дверь, облаченная в белую шелковую пижаму.
— Привет, дружок! — сказала она и коротко обняла Турюнн, потом развернулась и зашаркала из прихожей.
— Ты лежала?
— Нет. Просто еще не оделась.
— Боже мой, мама! Времени девять часов вечера!
— Ну, значит, уже поздно одеваться. Все равно через несколько часов ложиться.
— Так не годится, мама, просто никуда не годится.
— Только не надо мне говорить, что годится, а что — нет. Ты еще и минуты здесь не провела. Давай, сними для начала куртку, а потом уже обрушивайся на меня со своей жизненной мудростью.
— Если ты будешь злиться, я уеду. Вообще-то я ужасно устала.
Она могла бы поехать к Кристеру, удивить его, купить пиццу и чипсы. Мать остановилась посреди комнаты, поднесла руки к лицу и громко зарыдала.
— Прости, прости дружочек! Я знаю, ты мне только добра желаешь!
Ну вот, началось, теперь она будет утешать маму, хотя обидели-то Турюнн. Она поспешила войти в комнату и притянула мать к себе.
— Ну-ну, мама, не плачь. Тебе надо больше выходить в свет. Нельзя сидеть дома, может, скатаемся в Копенгаген? Эрленд так нас звал. Обеих. Я могу отпроситься с работы на пару дней.
— Может быть… Хотя он из семьи Несхов, проклятая компашка. Но, кажется, этот Эрленд очень жизнерадостен.
— Да, мама! Ты его полюбишь! И он знает все хорошие магазины, где стоит делать покупки!
— Делать покупки… На что? Если задуматься, у меня даже нет денег на поездку.
Турюнн отпустила ее, села в кресло, сняла куртку и бросила на пол рядом.
— Гюннар не собирался тебя разорить, — сказала она.
Мать вытерла слезы резким движением и приняла трагическую позу, сложив руки на груди.
— Он же не может содержать меня всю оставшуюся жизнь. А я не работала с тех пор, как с ним познакомилась, Турюнн. Что случилось, как ты знаешь, очень много лет назад. И, как ты тоже знаешь, у меня нет никакого образования. Он хочет, чтобы я продала дом.
— Вот как?
— «Вот как?» Это все, что ты можешь сказать? Я жила здесь на протяжении тридцати с лишним лет!
— Это и Гюннара дом тоже. А вилла наверняка стоит целого состояния. Можешь купить себе отличную квартиру и…
— Скажи, ты на его стороне? Да?
— Мама. Ты можешь быть хоть чуточку реалистом? Нельзя ведь жить одной в двухэтажной вилле в самом буржуазном квартале, когда Гюннар живет…
Она замолчала, понятия не имея, где и как живет Гюннар. Все, что она знала, что у Марии есть пентхауз на набережной, где Гюннар пользуется вытяжкой для сигар и подземным гаражом.
— Я на твоей стороне, мама. Просто хочу, чтобы тебе было хорошо. Чтобы ты… вырвалась из всего этого.
— Сдалась, ты хочешь сказать.
— Вообще-то наоборот. Чтобы ты не сдавалась, — ответила Турюнн.
— Оставила Гюннара в покое, ты хочешь сказать.
Турюнн уставилась на нее:
— Ты же сто тысяч раз говорила, что ни за что в жизни не пустишь его обратно, если он вернется с поджатым хвостом!
— Ну да. Да и хвост у него не такой длинный, чтобы он смог уложить его между…
— Мама! Не хочу этого слышать!
— Ох-ох! Подумаешь, нежная душа! Чайку, дружочек?
Она не смогла вырваться от матери до половины первого. Оказавшись в безопасности в машине, она сразу позвонила Кристеру. Гудки раздавались целую вечность, прежде чем он ответил и сказал, что работает.
— В такое время?
