— У него здесь свидание! — подхватил шутку другой. — Прибежит сейчас красавица, бросится ему на шею и утешит своего сердитого возлюбленного. Волосы у него как серебро, — а что еще нужно красоткам!
Вдруг юродивый вздрогнул и поднялся на ноги. У бассейна с резким скрипом остановилась золотая колесница Манибандха, усыпанная драгоценными камнями. Вслед за ней подкатили еще две. Черный раб помог Манибандху сойти. С двух других колесниц спустились египтяне. Среди них был Амен-Ра.
Эй, Апап! — окликнул купец. В глазах его вспыхнул надменный, властный огонь; так воспламеняется на костре промасленная ткань.
— Да, господин! — с поклоном отозвался негр.
— Вели возничим подождать нас!
По знаку Апапа колесницы отъехали в сторону.
— Эй, раб! — снова позвал Манибандх.
— Да, господин!
— Ты приготовил одежду? Или забыл о ней, как о своей смерти?
Негр ухмыльнулся, блеснув белыми зубами.
— Напрасно господин беспокоится. Все давно готово!
Амен-Ра пошел было к купальне, но остановился и пропустил впереди себя Манибандха. Видя, с каким достоинством выступает богатейший из горожан, старик юродивый взволновался — ведь и он когда-то был почитаем в городе!.. В то время, казалось, сама земля дрожала под его ногами. Сегодня же, когда он нищ и презираем, она готова брезгливо сбросить его с себя. Властный взгляд Манибандха поразил юродивого. Как прекрасны эти глаза! Колесница Манибандха переливается в лучах солнца. Беспечно позванивают колокольчики упряжи при быстрой езде, — так беспечен загулявший весельчак, готовый на радостях обнять весь мир…
Появление Манибандха было встречено бурным восторгом горожан. Приветственная песня, ликующие крики — редкий почет даже для богатого купца! Манибандх шутливо подтолкнул Амен-Ра к плескавшимся красавицам. Египтянин в нерешительности остановился перед бассейном, и это вызвало взрыв смеха.
Юродивый заметил, что к купальне направляются обнявшись, Вени и Виллибхиттур. Узкая и гибкая, как змея, рука танцовщицы лежала на поясе поэта. На его груди сверкало ожерелье. На Вени не было никаких украшений, кроме двух золотых браслетов на руках. Она была одета в короткое, едва доходившее до колен сари, верхний конец которого закрывал грудь. Легкой, как полет облака в небе, походкой шла она рядом со своим возлюбленным.
— Эй, змейка! — крикнул ей старик. — Иди-ка сюда!
— Что угодно высокочтимому? — весело откликнулась Вени.
Она обрадовалась встрече. Румянец смущения разлился по ее лицу, делая его еще более привлекательным. Большие глаза сверкали, как молнии в черной туче. Все жило и менялось в этой женщине, как бесконечно меняются в небе очертания облаков.
Виллибхиттур на вид казался слабым и хрупким, издали его можно было принять за подругу Вени. Зато в глазах его сияла могучая внутренняя сила, подобная силе волн великого Инда, дробящего скалы и уносящего их обломки. Это была сила творческого дара.
— Куда вы идете? — сурово спросил старик.
Вени посмотрела в сторону бассейна.
— Понимаю, великой богине танца захотелось побывать в знаменитой купальне! — сказал нищий и уставился на Виллибхиттура: — Ты ведь поэт?
— Он и поэт, и певец, — с улыбкой сказала Вени.
— Почтенный старец! — проговорил поэт. Выслушай меня и не смейся! Кто-то затронул струну страдания в моем сердце… Я не знаю, что со мной происходит…
— Узнаешь! — прохрипел юродивый. — Ты узнаешь это, когда не останется на земле ни одного человека, внимающего твоим песням, когда никто уже не отзовется на твой призыв. И струна твоей души порвется, как рушится и гибнет все в этом мире! Куда вы спешите? Туда, в эту ядовитую клоаку? Слышите? Это не голоса купающихся, это вопиют обнаженные наши грехи в человеческом образе! Эти горожане пылают в огне ложной славы и призрачного богатства! Разве вы не чувствуете запаха паленого мяса? Глупцы, вам хочется сделать из стоцветной радуги лук, чтобы вложить в него стрелу вашей ненасытной алчности и прицелиться в само небо?!
— Но мне хочется есть! — огорченно сказала Вени. — Я исполню какой-нибудь танец, и мы добудем немного пищи.
Она не могла скрыть разочарования и обиды, словно на ее глазах растоптали любимый цветок, и теперь ее сердце, подобно пчеле, кружилось над этим по-прежнему прекрасным, но уже оскверненным цветком, и не решалось прикоснуться к нему.
Старик подумал с минуту, и сказал без прежней ожесточенности:
— Не пытайтесь остановить несчастную муху, летящую в тенета паука, — она все равно устремится навстречу гибели. Глаза старого Вишваджита привыкли к мраку времен, и теперь он не собьется с пути! Он знает, что сердце женщины подобно яркому мотыльку: поймаешь его — и он бьется в руках, оставляя на пальцах пыльцу своих крылышек, а отпустишь — летит в луга и снова покрывает крылышки цветочной пыльцой. Старый Вишваджит все видит, но ничего не может предотвратить. Что ему остается делать, как не смеяться над несчастными жертвами?!
Заглянув в печальные глаза своей подруги, Виллибхиттур ответил:
— Почтенный старец! Ты мудр. Но ты ведь знаешь, что женщина — дитя. Пусть она посмотрит…
— Поэт! — с тяжким вздохом прервал его нищий. — В этом отравленном болоте когда-то погиб высокочтимый Вишваджит. Там не мужчины, а водяные чудовища, не женщины, а скользкая предательская тина. Человек тонет в ней, но проходит время, и она снова становится заманчивой, по-прежнему гладкой, бархатистой, ласковой… Однако если человек только что проснулся, — закричал вдруг старик, — он не знает, что ему делать! Он ни о чем не ведает!
И Вишваджит побрел прочь.
Вени и поэт подошли к бассейну и уселись на одной из ступеней.
— Как страшно говорит старик! — сказала Вени. — На что он так сердится?
— Забудь о нем! Он не в своем уме. Он проиграл все в жизни, а теперь хочет, чтобы люди считали этот проигрыш победой. В этом его утешение!
Виллибхиттур ласково поправил волосы подруги. Вени спросила:
— Мы будем петь?
Страстная тоскующая мелодия ворвалась в многоголосый шум купальни, властно подчиняя себе всех присутствующих. Люди плотным кольцом окружили певцов, с восторгом внимая пленительной песне, подобной трепету теней на водяной зыби. В глазах Амен-Ра застыло вожделение. А Манибандх смотрел на юную танцовщицу широко раскрытыми глазами, — их взгляды поминутно встречались. Веки Виллибхиттура были плотно сомкнуты, он весь ушел в музыку…
Когда певец умолк, Манибандх торжественно заговорил:
— Почтенные горожане! Мы должны сердечно приветствовать гостей Мохенджо-Даро! Пусть их священная песня звучит в нашем великом городе! Слушая эту песню, я представлял себе тысячеголосый хор, возводящий величественный храм нашего духа. Такова сила их искусства! Добро пожаловать, наши гости!
Певец открыл глаза.
— Добро пожаловать, дорогой гость! Приглашаем вас совершить омовение! — обратился к нему Манибандх, по-прежнему не сводя глаз с подруги певца.
Виллибхиттур, улыбнувшись, ответил:
— Смеем ли мы равняться с почтенными господами, высокочтимый купец?
— В великом городе все равны! — возразил Манибандх и указал на толпу. — У всех, кроме рабов, равные права.
Лицо Амен-Ра искривилось. Эти слова пришлись ему не по душе. Он чувствовал себя куда лучше при таком жестоком правителе, как фараон. Египетский купец видел в равенстве людей оскорбление всего святого — богатства, знатности, закона, религии. Как смеет какой-то жалкий бедняк иметь одинаковые с ним
