ПРЕДНОВОГОДНЕЕ
Так незаметно подошло время к Новому Году.
Вот уж чего не ждал в прошлый новый год, так это того, что ТАК придется встречать следующий…
Что я там в прошлом году хотел-то? «У деда Мороза», то есть? Что-то и не помню сейчас… Наверняка какую-нибудь голимую фигню типа айпада или нового айфона… А, вспомнил! Я ж ноутбук хотел! Вот нафига бы он мне сперся? — нет, ноутбук и точка! Зачем, если дома свой хороший комп, личный? — а в институт с ним ходить, выпендриваться! Ой, дурак был, ой дура-а-а-ак… Столько возможностей было! Впрочем… А что «возможностей»? Единственно, о чем жалел, — надо было в страйкбол поиграть, да с парашютом прыгнуть… Страйк — потому что нарабатываются навыки в перемещении, в тактике. А с парашютом — потому что теперь уже не прыгнуть… А в остальном… Все же, только сейчас начал понимать, насколько нас батя спас, вытащил из этого говна, в которое мы чуть не вляпались — или поперлись бы «в деревни», как мама хотела, или в «центр эвакуации», или просто бы сидели без дела и цели на жопе, когда надо было мародеркой в полный рост заниматься. Сейчас бы нас уже тогда прирезали бы. Или сдохли бы мы от эпидемии. Или сидели бы в холодном бараке в сельхозкоммуне «и грызли бы последий йух без соли», как выразился грубый Толян.
А все потому, что батя реально ситуацию представлял, и к этому готовился — хотя бы и мысленно в основном. А потом — Толян…
Он странный, конечно. Как-то временами он мне реально напоминает батю, а временами — какого-то отмороженного зверя. Иногда я его боюсь. Не то что как человека боюсь, а как гранату боюсь, у которой, как кажется, чека еле-еле держится, вот-вот выскочит, — и не знаешь что делать, то ли к ней кидаться, успеть рычаг прижать да чеку поплотней вставить (благо батя с «поступившими нам на вооружение» после очередного гешефта с вояками гранатами мне ликбез провел); то ли уже из комнаты кидаться, чтобы взрывом не накрыло. Но что не отнять — во-многом мы и выживаем ведь благоаря ему, и благодяря его зверству. Если бы не он… Да, чисто на хомячении, на батиной предусмотрительности, что само по себе и хорошо, но вряд ли мы бы столько протянули. С теми же автоматами. С мародеркой-оптовкой. Это не отнять, да. А иной раз как вспомнишь… Не, лучше не вспоминать. Да. Лучше не вспоминать, и не думать. Достаточно знать — он НАШ, Толик. Как ручной волк, — который из рук ест и погладить себя дает, — но при этом так ведь волком, зверем и остается. Он наш, Толик… В чем-то он на батю похож. Или батя на него? Внешне? Поступки? Да они же постоянно собачатся! Но, тем не менее… Ай, да ладно! Что о всякой фигне думать! — Новый Год скоро! То, что мы до него дожили, уже, как говорит батя подражая диктору ТэВэ, «Это большой успех всего коллектива!»
У нас появилась теперь перспектива. После возвращения бати с Толяном из похода мы конкретно зажглись надеждой на «развитие» — если мы «по воде» реально станем совсем автономными, и заделаемся тут дилерами по реализации, а может — и по установке этих самых скважин, — то тогда можно будет и прилично гарнизон расширить, что, как говорил батя, становится реально необходимым всвязи с повальной вооруженностью. Дилемма, говорит — или нам идти «под кого-то» со временем, или самим «расти до серьезного уровня» — а то съедят. Оно понятно… Только ни батя, ни Толик, который был конкретным единоличником, ни я — не хотели идти под кого-то. Оставалось одно — расти.
Я как- то спросил батю: а что Толян, не рассматривал никогда варианта примкнуть к какой-нибудь более серьезной… организации, — чуть не сказал «банде»? С его-то навыками? Он бы у любого барона карьеру сделал. А? Нет, — говорит. Ты его, говорит, еще слабо знаешь. Он конкретный индивидуалист и «кот, который сам по себе». Он, говорит, лучше на сухих корках будет сидеть, но не пойдет к кому-то «в услужение», как оно не называйся — «служба» или сотрудничество… Индивидуалист еще тот! Он даже личным составом командовать не может, — он всегда сам по себе! Обучить, передать навыки — да; но в бою, и вообще, — одиночка! Он, говорит, ты заметил? — почему с нами-то держится? Потому что с нами он равный, и даже с нами он в то же время сам по себе. Делает, черт побери, что хочет… По большому счету — что сочтет нужным. В этом, говорит, и его плюс, и минус. Единство, типа, и борьба противоположностей! — не слыхал про такое? Нет? Ну и не надо, значит.
После их возвращения из «экспедиции» батя презентовал мне маленького крысеныша, — говорит, подарил им кто-то там, на заводе. Черт, я был рад! Все же с исчезновением (мягко говоря) Графа было временами совсем одиноко. С мамой у нас и раньше-то отношения были… Ну, до всего этого. Она вся в этом своем бизнесе была, вся «на позитиве»; встречи-презентации-«мастер-классы», «личностный рост»; до меня ей вечно не было дела. А сейчас… Сейчас она вообще как-то отдалилась. Стала сама по себе… Ну да ладно.
Я определил крысеныша жить в клетку бывшей нашей попугаихи — кареллы. Поставил ему там картонную коробку и набросал крупно порванной мятой бумаги — что он сам себе гнездо организует я знал, у нас уже жила раньше, давно, крыска Дося; и как и что с этой животиной делать я вполне представлял. Укрепил ему там палку с сучками — лазить и грызть. Поставил поилку и положил кусочек сухаря. На ночь — клетку к себе в палатку, чтоб не замерз. С час, пока я читал, он шуршал, рвал бумагу и утаскивал ее в домик — устраивался на ночлег. Так, под эти звуки я и уснул.
Ночью я проснулся от четкого ощущения что на меня кто-то смотрит… Не поворачиваясь, не двигаясь чуть приоткрыл глаза — темнота. Свечка, подвешенная «для тепла» в светильнике к пологу палатки, в которой теперь, зимой, я взял обыкновение спать, погасла, и вообще ничерта не было видно. Аккуратно и медленно я просунул руку под подушку и взялся за рукоятку своего ТТ-шника, с которым, впрочем как и с наганом, не расставался и ночью. Выждал. Ничего и никого, но ощущения чьего-то взгляда не походило. Блин! Да что же это такое! Башня на охране, я в наглухо застегнутой палатке — что за фигня??
Не выпуская из руки пистолета, хотя и не взводя пока курок, нашарил в кармашке палатки фонарик, зажег… Палатка-то, как и была, застегнута! — и только сбоку сверкнули красным две яркие точки… Да это же мой крысюк!
Секунд тридцать мы смотрели друг на друга, причем крысеныш стоял столбиком, ухватившись передними лапками за край одеяла.
— Ты что, морда усатая? — спросил я его.
Тот, понятно, ничего не ответил, только пошевелил усами. Я осторожно поднес к нему руку. Крысюк розовым носиком-кнопкой тщательно обнюхал ее и лизнул палец. Я взял его в руку. Такой маленький, тепленький, мохнатый… Я посмотрел на клетку — видать, пролез между прутьями, совсем еще малой, надо будет прутики переплести проволокой. Ишь… тотем. Держа его в одной руке, пальцем второй погладил его по башке, почесал за розовым ухом, пощекотал под подбородком. Крыс затащился, аж закрыл глазенки… Балде-е-ешь, падла! — как сказал бы Толик. Осторожно перепроводил его обратно в клетку:
— Спи давай. Тотемный зверь…
А так — к новому году так вообще мы хорошо устроились: Башня вся наша… Не всем так повезло-то. Тепло. Жратвы хватает. Вряд ли кто еще из гопников дернется на нас — есть чем встретить. Батя сказал, что сейчас слабоорганизованные «коллективы» больше пяти человек и без своей «продуктовой поляны» распались скорее всего. Пять человек, говорит — это предел численности банды, чтобы могли себя прокормить налетами. Грабить-то особо уже некого, просто не прокормиться с мелочевки-то; а те, у кого есть что взять — те уже серьезно обустроились, типа нас. Опять же, эпидемия… Кто мер не принял; и где народу много было — у тех же «баронов», у которых и производство, и запасы, и много контактов с внешним миром, и целые частные армии — тех эпидемия могла здорово выкосить. По весне, говорит батя, возможнѓѓы войны за передел прав собственности — с теми, у кого собственности в избытке, а личный состав эпидемией повыбило.
К нам это не относилось, у нас, напротив, численность «гарнизона» выросла — батя, посоветовавшись с нами, принял в Башню еще четыре человека. На правах, как он выразился, «вольнонаемных работников с перспективой гражданства».
Когда ударили морозы, и со жратвой в городе совсем стало никак, к Башне стали приходить люди, просились… Просто за еду и тепло готовы были работать. Что угодно делать. Как они чувствовали, что Башня обитаема? Из Башни мы выходили теперь редко — просто незачем было, даже когда эпидемия
