ключ от съемной хаты своим замужним подружкам для «встретиться с мужчиной», как она выражалась…
— Ох и недалекая она у тебя! Кто ж такие вещи рассказывает!
— Далекая-недалекая, — не в этом дело. Я и воспринимал так: мы — семья, а все остальное, что там у подружек, — оно так, внешнее. К нам касательства не имеет… Обманывал себя, конечно, сейчас-то понимаю… Все взаимосвязано — если она внутренне разрешает это подружкам, что ж она будет запрещать это себе?…
— Так что, она трахнулась с кем-то, ты ее подловил, и простить не можешь? — стремится конкретизировать Толик.
— Нет… Я ж сказал — не знаю. Точно не знаю. Да, собственно, и не стремлюсь знать. Я вообще как- то, для смеха, еще когда мотался в постоянные командировки, ну, когда первый свой бизнес поднимал, так ей и сказал: «Без меня — все что угодно. Но чтобы я ничего не знал!» — в шутку, конечно… Но в каждой шутке есть только доля шутки. Короче, для меня телесная измена никогда не была определяющим фактором. Ну я там трахнул кого… Ну, она, предположим, переспала бы с кем… Дело житейское, как говорил Карлсон с крыши.
Он усмехнулся. Снова взял ополовиненную бутылку водки.
— Ты закусывай, брателло.
— Закусываю… Мало ли… Встретила, скажем, ну таааакого самца… И не устояла. Я б наплевал и забыл — даже если бы знал точно…
— Ну ты, Олежа, широких взглядов, я погляжу… — с деланным недоумением потянулся Толик, — Как так? А кровь пустить? Обеим? Чисто чтоб неповадно было?? Я б…
— Да ладно. Утухни. Это все теоретические изыскания. Нет у меня такой точной информации. А самое главное — не в этом. Самое главное, что она в душе изменила. Но даже и это было бы по…ю, — он, волнуясь, стал ходить по кухне, и стал вставлять мат за матом в речь, — Даже измена была бы пох…, даже любви измена, — я бы и это понял. Ну, была любовь — потом кончилась. Бывает, да. Меня подрубило, КАК это все произошло. Подрубило то, что вскрылось, что и любви-то с ее стороны никакой и не было, было лишь благосклонное принимание любви с моей стороны.
— Ну а я о чем?? Я ж говорю — вознес ее на пьедестал, а теперь жалуешься!
— Я не жалуюсь, я объясняю. Не знаю, зачем я это тебе рассказываю… У тебя ведь все просто, как в индийских фильмах, — изменила, трахнулась, — убить поганку, потом красиво страдать, ага? Или не страдать. А если изменила в душе; даже не изменила, а вылезло то, что и любви-то них… не было никогда, был один сплошной расчет и удобство, — это ж на киноэкране показать затруднительно, шекспировских страстей нету…
— Ты опять на меня сбиваешься. Чо ты меня-то лечишь? Ты про себя говори!
— Да. Пардон. Так вот. Ты ж знаешь. У меня к семье отношение было всегда трепетное. И к ней. Я ж на полном серьезе считал, — и всем, дурак, говорил, — что у меня идеальная жена! А что? Умница, хозяйственная, за собой следит, — ты ж знаешь, я не переношу опустившихся жирных теток, — и вообще… А то, что за двадцать лет семейной жизни она мне всего три или четыре раза сказала «люблю», и то каждый раз с моего толкача, с уговоров — уж очень хотелось услышать от любимого человека…
— Так не любила, значит? Так ведь и не обманывала, выходит! — перебил Толик.
— Не в этом дело. Я ведь все время знал это. И сознательно на это шел. Даже когда ее замуж звал. Она типа «Я не уверена, что люблю тебя…» и прочий бабский вздор. Но я ведь чел прямой — я ей так и сказал тогда, типа, это фигня — я тебя любить буду, и в семье этого будет хватать… Мудак был. Как есть мудак!
Он перестал расхаживать по кухне и пару раз сильно, с исказившимся лицом, стукнул себя кулаком по голове.
— Не похоже на тебя… — вставил Толик.
— Да. Сглупил. Я и Серегу сейчас так учу — будешь жениться, — бери девку, чтоб ОНА тебя любила, а не ты ее… Во всяком случае, чтоб она БОЛЬШЕ ТЕБЯ любила, чем ты ее. Так надежнее. Поскольку мужик существо практичное; и если жена его любит, и во всем остальном его устраивает, — а секс тут не главное, — то он и так из семьи не уйдет. А женщина существо эмоциональное. Просчитывать ситуацию на дальние перспективы малоприспособленное! Да вообще не способна женщина к анализу, если она не какая-нибудь Мадлен Олбрайт, Ангела Меркель или Мария Складовская-Кюри, то есть если она не мужик в юбке! Женщина «мыслит» не мозгами, а инстинктами. Древними, бл…, пещерными, самочными! От этих инстинктов, на которых вся ее соображалка и замешана, и идет это вот представление о «женской логике» да о «женской интуиции», которые суть есть просто пещерные инстинкты, сглаженные цивилизацией и загаженные мифами и комплексами из всяких «Дом-2» да мыльных сериалов! А думать они неприспособлены!
— И я ведь о том же! — Толик явно наслаждался «беседой», вернее, монологом старшего брата, и, подражая кому-то, пропел:
— «О, женщины-ы-ы,
Лисы, гиены-ы
Которым
Доверились Львы!..»
— Не отвлекайся, брателло; давай, обматери их многоэтажно, — и переходи снова ближе к предмету обсуждения!
— Вот — успокоившись, продолжил Олег, — так и у нас произошло. Пока я душу на части рвал ради семьи, — а ты помнишь, каково это было, в начале девяностых-то, с нуля подниматься! — когда я спать не мог из-за тревоги за будущее семьи, — ты ж помнишь, мы приехали сюда, считай, в чисто поле, — в голую, пустую, ободранную квартиру в военном городке в часе езды от Мувска, в квартиру, которую Ленкин батя не сдал государству только потому, что там Ленкина сестра доучивалась, а так все было готово — доучилась бы, — и аля-улю на Урал, к бате с мачехой, она ж пискнуть поперек тогда боялась!..
— Не отвлекайся! — опять предостерег Толик.
— Осталась ее сестра с нами… Я с нуля, без связей, без знакомых, раскрутил бизнес… Чего это стоило! Да что говорить, — ты ж сам участвовал!
— Да! — с явным удовольствием присоединился к воспоминаниям Толик, — Первые «стрелки»… Разборки!.. Как забыть! Молодой ишо был…
— Но уже тогда резкий! — счел нужным похвалить Олег, — Поднял я тогда бизнес, с нуля. Хату эту вот купили в Мувске, и не просто — а в центре! За границу ездили ласты парить — каждый год! Одевалась как хотела! — тогда, видишь ли, любовь была… Во всяком случае, про «отсутствие любви» и какие-то мои негативные душевные качества, препятствующие совместной жизни, как-то не вспоминалось!
— Даже когда залеты у меня были, — ну, ты помнишь…, - с евреями… потом с уголовкой попадалово, да еще было что Саид подставил, — когда в Высший Хозяйственный Суд таскали, и могли, знаешь ли, того… А первую нашу стрелку с конкретными бандюками на объездной помнишь? А наш «круиз» на легковухе с товаром через полстраны, когда менты чуть колеса не прострелили? А подставу на дороге? А… Да что говорить! Все одно она это принимала как должное. И я ее отношение воспринимал как должное! А как же! Семья! Муж. Жена. Мои «залеты» всегда были не следствием того, что я на себя одеяло тянул, или стремился там как-то от пирога жизни лично сам себе побольше откусить, — нет! Все для семьи! — Олег с исказившимся лицом пнул кресло.
Он походил молча и продолжил:
— Она потом мне так и предъявила: это ты ДЛЯ СЕБЯ делал, я тебя не просила! Это твой характер тебя на залеты толкал, я, типа, всегда была против! Против она была!! Но, бл…, за границу она охотно ездила! И на тачке, на мои деньги купленной… Ты помнишь, Толь, каково было у того же Саши Бэ деньги вырвать? — наши ведь, честно наши деньги! — а каково! — так вот она, видите ли, «всегда против была» — но сообщила об этом только через годы и годы, вдоволь попользовавшись плодами того, против чего она «против» и была!
— Все ее устраивало! Но в натуре-то не любила она меня, только пользовалась! Прикинь — она мне как-то сказала: «А что такого было в 90-е, ничего особенного, ВСЕ КАК ВСЕГДА!»
— Да уж, — ухмыльнулся Толик, — «Все как всегда», ага. Только не все это пЕрежили.
