следили за ним. Ванюшка не подозревал, что встревоженная мать кралась по его следу до самой деревни. Нос, глаза и уши доложили ей о нём всё, что умели. Теперь хитрый лисий ум в этом разбирался. Ружья капкана, лопаты для раскапывания нор — словом, всех опасных для лисиц вещей у мальчика не было.
Но бедная Хромуша из знакомства с людьми никаких хороших воспоминаний не вынесла. Каждый человек для неё был враг, свирепый и беспощадный. И потому, раз тайна норы у речки Крутушки раскрыта, ужасная опасность грозит её ненаглядным малышам. Единственное спасение — бегство. Так она решила.
Хромуша немного отстала и, спрятавшись под кустом на опушке леса, следила, как Ванюшка, тоже прихрамывая, прошёл по деревенской улице. Ещё минутку она посидела, погружённая в размышления, и, притаившись (не заметили бы сороки), побежала обратно.
Нет, не к норе: туда вело уже достаточно следов. Надо было спешно проверить в дальнем углу леса старый заросший овраг. Хромуша помнила: когда-то в нём жила барсучья семья. Нора с отнорками была получше её теперешней. Но приезжали охотники, привезли маленьких злых собак на кривых коротких лапках. Они свободно пролезали в самые узкие ходы. У Хромуши при этом воспоминании шерсть на загривке зашевелилась, и она тихонько заворчала. Да, там не осталось ни одного барсука. Хорошо, что чужие охотники уехали и увезли собак с короткими лапами. Не то они выследили бы в лесу барсуков до последнего.
Вот и овраг. Зарос так, что и пробраться в него трудно — как раз то, что нужно.
Хромуша внимательно обследовала все отнорки, кое-где немножко покопалась, довольно фыркнула и лапкой потёрла засыпанные землёй глаза. Посидела, точно ещё раз что-то обдумала, и не спеша направилась домой.
Но вдруг шерсть на её загривке опять вздыбилась. Бесшумно она скользнула с тропинки и залегла в кустах, вся напряжённая, готовая вскочить и мчаться без оглядки. Чуткие уши её уловили чьи-то, неслышные уху человека шаги.
Ближе, ближе, теперь уже слышно, что шаги не грозят опасностью, это шагает всего только барсук и…
Но тут Хромуша даже пасть раскрыла от удивления, так что из неё высунулся дрожащий красный язычок: нет, вы только подумайте! Тяжело дыша от напряжения, по тропинке вперевалочку трусила её квартирная хозяйка-барсучиха. Так вот почему она тяжело дышит: во рту несёт барсучонка. Нелёгкое дело толстухе протащить его в такую даль!
Хромуша тихонько подождала, пока соседка протрусила мимо неё к оврагу, и, вскочив, стрелой понеслась по тропинке домой. Было понятно: та мать тоже решила укрыть детей подальше от людского глаза, пока не случилась беда.
Ещё более встревоженная Хромуша добралась до родной норы с тысячью уловок: кружила, затаивалась, пока не уверилась, что всё обстоит благополучно. Зато, нырнув в нору, она не задержалась: поспешно, но чрезвычайно осторожно подняла одного детёныша. Острые зубы ухватились за нежную шкурку так бережно, что лисёнок даже не проснулся. А теперь скорей-скорей по знакомой дорожке туда, куда барсучиха уже унесла первого детёныша!
Они опять встретились на тропинке. На этот раз детёныша несла лиса, а барсучиха торопилась обратно. Прятаться или сторониться не стала ни та, ни другая. Покосились понимающе: и ты, мол, тоже. И заторопились каждая в свою сторону.
В овраге Хромуша подбежала к заранее выбранному отнорку. Но голодный лисёнок распищался во всю мочь! Пришлось прилечь, покормить его, чтобы не выдал себя писком. Чутким ухом лисица слышала: соседка принесла уже второго детёныша и побежала за третьим. Наконец сытый лисёнок отвалился на спинку, да так и задремал, раскинув лапки.
Смутное беспокойство толкало Хромушу скорее кончить переселение. Второго — последнего — лисёнка она схватила за спинку и направилась к выходу сразу, не собираясь ни отдохнуть, ни покормить его. Однако он проголодался не меньше первого и уже в зубах матери протестовал голодным писком. Но Хромуша так торопилась, что не согласилась задержаться в старой норе и успокоить пискуна. От волнения она почти забыла об осторожности. Но лес не прощает ни шума, ни беспечности. Капризный писк детёныша заставил Хромушу ещё убыстрить бег, малыш, занимавший её рот, помешал чуткому носу вовремя предупредить об опасности…
Огромному голодному волку-отцу никогда ещё не доставалась неожиданно такая лёгкая добыча. Лисица — самый осторожный зверь, а эта, да ещё с лисёнком, можно сказать сама набежала ему в зубы, когда он прилёг за кустом отдохнуть после целой ночи неудачной охоты. Борьба была отчаянная, но короткая: Хромуша не успела в первый миг бросить лисёнка, а потом было поздно…
Очень довольный волк нёс добычу: ведь и его в далёком логове ждала голодная семья. (Вблизи от логова волк никогда не охотится.)
Дело кончилось так быстро, что барсучиха, пробиравшаяся к новому дому с последним детёнышем, уже никого на тропинке не увидела. Но лужица крови заставила её в ужасе шарахнуться в сторону и далеко обойти страшное место.
Объяснил ли ей тревожный запах, чья это кровь, кто знает? Но до самого дома жёсткая шерсть на её спина стояла дыбом, и барсучиха сердито и пугливо оглядывалась!
Только в глубине норы, среди своих голодных нетерпеливых детей, она немного успокоилась: их жадное чмоканье создавало ощущение покоя и безопасности…
Но что это? Мать привстала, напряжённо прислушиваясь к чему-то. Малыши недовольно завозились: так вовсе неудобно пить молоко. Но она, не обращая внимания на их неудовольствие, встала, продолжая слушать. Слабый писк, не похожий на голос её детей, но такой знакомый… Да, здесь, в соседнем отнорке нового дома.
Осторожно, шаг за шагом барсучиха пробиралась, по направлению писка. Так и есть. Лисёнок! Первый, которого принесла Хромуша, беспомощно возился на одном месте. Ползать он ещё не умел.
Узкая длинная чёрно-белая мордочка наклонилась над ним. Она совсем не похожа на лисью. Но что слепой малыш знает о сходстве? Запахло тёплым молоком, а ему так хочется есть. И он с писком потянулся к барсучихе.
Минуту она стояла неподвижно. Писк повторился, требовательный и жалобный. Узкая мордочка наклонилась ниже, открылся рот, полный очень сильных зубов. Ведь барсуки — хищники, не откажутся от мяса. Но острые зубы осторожна захватили рыжую спинку малыша…
Барсучиха медленно, не поворачиваясь, пятилась по узкому ходу. Ещё и ещё. Вот она уже в своём новом логове. Ненасытившиеся дети встретили её писком, и она улеглась около них. Снова раздалось жадное чмоканье. Писка больше не было. Потому что и пятый маленький рыжий комочек пил и чмокал наравне с чёрно-серыми новыми братцами. Время от времени барсучиха тревожно приподнималась. Жёсткая шерсть на затылке топорщилась, сдержанное грозное рычание надувало горло. Она вспоминала лужу крови на тропинке, душный тревожный её запах. Но тут же тихое чмоканье пяти маленьких ртов успокаивало её. В уютной темноте глубокой норы, казалось, было нечего опасаться. И мать с тихим вздохом опускалась на мягкую подстилку. Она ведь чистила нору и натащила свежей подстилки, прежде чем перенесла сюда своих чистеньких детей. Маленького рыжего приёмыша пришлось вылизывать долго и особенно тщательно: лисицы такие неряхи…
Прошло немного времени.
День был ясный и тёплый, настоящий летний. В глубине оврага, у входа в нору, хорошо скрытого кустарником, весело играли лисёнок и четыре барсучонка. Мать-барсучиха лежала подле, насторожённо поглядывая по сторонам: всё как будто бы благополучно, но осторожность никогда не мешает. Наконец она решила, что прогулка затянулась. Тихий, почти неслышный звук-приказ, и пятёрка малышей мгновенно исчезла в глубине норы. Барсучиха последовала за ними.
А этим же ясным утром у другой — пустой — норы, прислонившись лбом к шелковистому стволу берёзы, стоял мальчик. Он один, стыдиться некого: крупные слёзы текли по его лицу и дальше по белой коре. Он тихо всхлипывал:
— Ушли, совсем ушли! Всё! И теперь их уже не найти.
Рассказ из великой книги природы неожиданно оборвался для него на самом интересном месте.
Он понял одно: лес крепко хранит свои тайны. И много нужно любви и терпения тому, кто возьмётся их
