спала, но во всём теле была слабость, и невероятно хотелось есть.
Гани засунул руку в хурджум, нащупал последний кусок лепёшки. Размочив в воде, он проглотил его в одну минуту и почувствовал себя лучше. Но откуда взять ещё еды?
Оглянувшись, он заметил, что волчонка не было поблизости. Ужас охватил мальчика. А что, если Бурре надоело сидеть с больным и он убежал и больше не вернётся?
— Бурре, о Бурре! — воскликнул Гани дрожащим голосом.
Лёгкий топот быстрых ног послышался в ответ, и перед мальчиком появился волчонок с только что задушенным молодым сусликом в зубах.
Гани протянул к нему руки.
— Бурре, милый Бурре, джаным, ты пришёл, ты меня не оставил!
Волчонок подбежал к нему, видимо, сам сильно обрадованный, и, положив суслика, принялся лизать тонкую, как палочка, руку хозяина.
Новая мысль пришла в голову мальчика. Суслик — сырое, но всё-таки мясо. Он съест его, и у него будут силы пойти накопать кореньев и идти дальше.
Он протянул руку. Бурре ощетинился и тихо заворчал.
— Бурре, — жалобно сказал Гани, — отдай мне суслика, ты ещё поймаешь. Ведь я отдавал тебе всё и мышей ловил. — И он взял суслика в руки.
Волчонок нерешительно смотрел на него. Инстинкт борьбы за добычу и любовь к человеку боролись в нём. Но вот шерсть на нём опустилась, и он отошёл в сторону, уже без злобы наблюдая за Гани. А тот, преодолевая слабость и отвращение, ножом снял с суслика шкурку и выпотрошил его.
— Это твоя доля, — сказал Гани волчонку, и тот, окончательно умиротворённый, подошёл и, покорно получив свою часть, тут же проглотил её.
Жирный сырой суслик был отвратителен, но Гани хотел жить. Он съел его целиком, разгрыз и высосал нежные косточки и почувствовал, что новые силы влились в его ослабевшее тело. Волчонок прилёг около него.
— Поймай мне ещё суслика, Бурре, — попросил Гани, прижимая к себе лохматую голову друга. — Поймай ещё суслика, и мы пойдём дальше, я снова буду ставить силки для тебя.
Его ослабевшему мозгу казалось, что волк понимает его, и он не удивился бы, услышав от него ответ на человеческом языке.
В первый раз Гани заснул спокойным сном выздоравливающего.
Каково же было его изумление и радость при пробуждении: волчонок стоял над ним с самым добродушным видом, а рядом с ним лежал суслик, большой и жирный.
Прошло несколько дней, и из ущелья на равнину, опираясь на палку, с пустой тыквой на плече, вышел коричневый полуголый мальчик.
Волчонок, вернее молодой волк, радостно скакал около него.
— Идём, идём, Бурре! — говорил мальчик. — Ты меня хорошо откормил, видишь, я совсем жирный. Теперь мы уже скоро придём к доктору.
Но говоря это, «жирный» мальчик тяжело налегал на палку. Нога не болела, но ещё плохо слушалась, словно чужая. Однако он уже мог ставить силки на мышей и сусликов.
Мальчик бодрым взглядом окинул расстилавшуюся перед ним бесконечную равнину…
Тихий тёплый вечер. У открытого окна больницы разговаривали молодая женщина врач, только что приехавшая на работу, и заведующий хозяйством, человек с недобрым взглядом.
— Наш главный врач Русанов, вы увидите, очень серьёзный работник, — говорил завхоз. — И человек отличный, но взбалмошный. Представьте себе, сам ездит в дикие горы, уговаривает киргизов привить оспу. Недавно его чуть не зарезали, еле вырвался, какой-то мальчишка его предупредил. И вы знаете — бредит этим мальчишкой! Во время бегства он случайно встретил отряд красноармейцев по борьбе с басмачами, так с ними вернулся на розыски. Красноармейцы выявили виновных и арестовали их. А он всё мальчишку искал. А тот пропал, может, зарезали его за донос. Теперь Русанов сам не свой. «Не могу, говорит, забыть, что мальчик не захотел волка в беде покинуть. И погиб из-за меня». Ещё раз в горы ездил. Здесь всех предупредил: если придёт мальчик, который доктора ищет, ко мне ведите. А мальчишка, знаете, почему с ним сразу не поехал? У него волчонок остался больной в пещере. «Пропадёт, говорит, без меня. Я потом приеду!» И Русанов места себе не находит. Смешно, право!
— Не смешно, а мерзко, — вырвалось у молодой женщины с таким жаром, что завхоз отступил от неё. — Мерзко, что вы смеете так об этом говорить! И я тоже себе места не нашла бы, если бы такой мальчик, спасая меня, сам погиб.
Завхоз собирался что-то возразить, но в эту минуту во дворе раздались возбуждённые голоса:
— Доктора! Главного врача, скорее! Его мальчик пришёл с волком!
Молодая женщина кинулась к двери. Доктор выбежал раньше.
Перед крыльцом, опираясь на палку, стоял маленький мальчик, почти голый. Рваные штанишки были подпоясаны лохмотьями зелёного шёлкового платка, в руке он держал обрывок верёвки. Другой конец её был обмотан вокруг шеи крупного волчонка, настороженно жавшегося к нему.
Коричневая кожа мальчика, казалось, была натянута на голые кости. Он, видимо, еле держался на— ногах от истощения.
— Мы пришли, я и Бурре, — тихо сказал мальчик. — Мы долго шли, — продолжал мальчик в абсолютной тишине. — Меня змея укусила, я больной лежал в горах, меня Бурре кормил, сусликов носил. — И рука мальчика легла на голову волчонка. — Собаки хотели разорвать Бурре, я не дал. Вот укусили (нога мальчика была замотана тряпкой). Злые люди хотели убить Бурре, я тоже не дал. Мы убежали. Мы пришли, я и Бурре. — И, пошатнувшись, Гани упал бы на землю, если бы его не поддержали заботливые руки доктора. Это был обморок.
Волк глухо, но выразительно зарычал. Доктор выпрямился и, не скрывая, вытер рукой слёзы.
— Принесите ему супу скорее, — сказал он. — На первых порах с ним нельзя ссориться. Иначе он не даст поднять мальчика и перенести на кровать. — И, повернувшись к женщине, он вдруг улыбнулся счастливой, омолодившей его улыбкой: — Вот видите, теперь и у меня есть семья. И ещё какая хорошая семья: я, он и Бурре!
ГОЛУБОЙ МАХАОН
Повесть
Мы ехали из Петербурга в Маньчжурию, на маленькую станцию с удивительным названием Ханьдаохецзе. Мы — это тройка самых больших шалунов на свете и я — их учительница.
Я согласилась на это путешествие, потому что больше всего на свете любила бродить по диким лесам, наблюдать жизнь животных и птиц не в клетках, а на свободе. И ещё потому, что собирала коллекцию насекомых, а в Маньчжурии живут огромные, синие, как шёлк, бабочки, родственницы наших махаонов. Об этих бабочках я мечтала, они мне даже снились. И вот теперь я за ними ехала и твёрдо решила: без них не вернусь!
Ребята мне понравились, и я — им. По всему было видно, что лето будет весёлое. Но оно оказалось ещё и с приключениями, забавными и страшными. Вот про них-то я и хочу вам рассказать.
Тиу-иии…
Шестнадцать копеек. Столько за неё потребовал мальчишка на полустанке под Иркутском и получил их полностью. Шестнадцать копеек за то, чтобы бедная маленькая совка могла умереть спокойно, на вагонном столике, а не в мальчишеских грязных лапах, да ещё вися за ноги вниз головой.
Теперь она лежала, чуть приоткрыв круглые глаза с чёрным зрачком, серенькая и пушистая, не рвалась из рук и не боялась.
Мара всхлипнула:
— Ну, куда тебе ещё? Зачем лезешь?
— Наверх, за коробкой, — деловито ответил шестилетний Тарас. — Сову хоронить.
Разгоревшееся сражение отвлекло было меня от будущей покойницы, но вдруг голос третьей моей ученицы, Тани, сразу нас остановил.
— Да она пьёт вовсе, — кричала Таня, — пьёт вовсе. И с ложечки. Она очень живая и совсем не хочет хорониться в Тараскиной дурацкой коробке!
