Но если Майка говорила, что какой-то предмет Сереже ни к чему, можно было держать пари – предмет доставит ему немало хлопот.
Когда она затевала свой салон красоты «Майя», то сразу постановила, что мужчинам всех тонкостей этого бизнеса не понять. Но именно Сереже пришлось искать ей массажисток, потом подбирать литературу по правильному питанию (пятнадцать лет активного культуризма из кого угодно сделают врача-диетолога), потом и вовсе переводить какие-то инструкции к импортной аппаратуре с английского языка.
Пока Майка придерживалась традиционных методов, все было более или менее спокойно. Потом она от не в меру грамотных клиенток нахваталась идей – завела ароматерапию (воздействие пузырьков с запахами проверяла на Сережиных ноздрях), цветотерапию (и кто же подбирал по каталогам нужные оттенки зеленого и желтого, когда у Майки в глазах зарябило?) и наконец докатилась до литотерапии. Но не в ее исконном виде, когда больного потчуют истертыми в порошок рубинами и изумрудами, а – до сердоликотерапии, которая – что-то особенное.
Если бы Сереже попалась та ведьма, что рассказала Майке про метод доктора Бадигиной и принесла распечатку, живой бы он ее не выпустил. Метод был прост до невозможности – в старом фене закрепляется большой кусок сердолика, непременно с белыми прожилками, потому что в них-то и сидит радиоактивность, кусок этот нагревается и теплый воздух, овевая его, несет радиацию к больному месту – почкам, печенке, чирьям, ушибам, огнестрельным ранениям, да мало ли к чему. Майка, человек в целом здравомыслящий, рассудила, что насчет серьезных хвороб – дело темное, но что, если кусок сердолика, заправленный в старый фен, способен лечить прыщики? И развила бурную деятельность – то есть, сразу же по старой дружбе перевесила проблему на Сережу.
И именно ему пришлось читать всякую ахинею о камнях-талисманах, чтобы стать экспертом при покупке сердолика нужной величины и полосатости.
Потом какая-то клиентка, тоже начитавшаяся популярных изданий, сказала Майке, что все эти камни у чемоданщиц какие-то подозрительные – неизвестно, в каком реакторе их изготовили. Сережа попытался объяснить, что дешевле добывать нужный камушек на вершине Джомолунгмы и в мешках сносить его вниз, чем синтезировать в реакторе. Все-таки по образованию он был технарь. Но Майка, выслушав, затребовала счетчик Гейгера, про который помнила еще со школьных уроков гражданской обороны.
Спорить с женой – и само по себе большая морока. А спорить с бывшей женой, которая чуть что – напоминает про узы дружбы, которые должны после кратковременного брака непременно связать двух цивилизованных людей, – морока еще почище.
Поэтому Сережа беспрекословно раздобыл проклятый счетчик, хотя твердо знал – такого деликатного излучения, как от крошечного сердолика, штуковина, рассчитанная на взрыв атомного реактора, уловить не в состоянии. И он пообещал завтра же доставить этот бесполезный предмет Майке, и пожелал ей удачи в поисках камня с белыми прожилками, и был высажен на той улице, где просил, хотя и в двух кварталах от тренажерного зала, и даже успел туда как раз вовремя, чтобы предотвратить стихийное бедствие.
Атлеты в очередной раз так решительно отвернули кран в душевой, что его заколодило. Вода хлестала с удивительной силой и скоростью, просачиваясь в щели между перегородками, и в женской раздевалке уже отправилась в плаванье обувь. А виновники торжества, понятное дело, смотались.
Но Сережа предпочитал ликвидировать потоп в подвале, чем объяснять Майке про радиацию.
Целую неделю его никто не тормошил – если не считать одного-единственного звонка. Майке потребовались весы, на который можно отвесить тридцать пять граммов. Когда-то Сережин папа увлекался фотографией и сам составлял реактивы, так что весы могли найтись в фанерном чемоданчике на чердаке, а могли и не найтись. Сережа пообещал посмотреть – но в тот вечер, когда он, вернувшись домой из зала, уже натянул старые тренировочные штаны, доисторическую дырявую фуфайку, а на голову – вязаный колпак в полоску, чтобы пыли на чердаке не набраться, в дверь позвонили.
После развода Сережа поселился в однокомнатной квартирке с частичными удобствами на втором этаже старого дома в рабочем районе. Очевидно, раньше там жила бабка, промышлявшая подпольной водочной торговлей, потому что сперва по ночам отбоя от посетителей не было. Спустив с лестницы шестерых или семерых, Сережа обратил внимание, что вроде бы один экземпляр появился уже дважды. Люди не верили, что бабка померла или уехала – не могут такие люди помирать и уезжать, не имеют права! – и Сережа пошел на крайние меры.
Перед очередным посетителем дверь отворилась как бы сама. Мужичок, негромко выматерившись, шагнул вовнутрь – и ему навстречу выплыло белое привидение, трепеща воздетыми крыльями и тихо подвывая:
– Гу-у-у!… Гу-гу-гу-у-у!…
Мужичок попятился, тоненько взвизгнул и исчез. На лестнице раздался грохот.
– Счастливого плаванья, – пожелал Сережа, но простыню с дырками снимать не стал, и правильно сделал. Еще дважды пришлось гугукать, да на следующую ночь – столько же. Зато алкоголики поняли, что бабка померла, и перестали домогаться бутылки.
Так вот, когда в дверь позвонили, Сережа прежде всего подумал о простыне.
Звонок был коротенький, деликатный. Через две минуты он повторился.
Сережа пошел открывать.
На пороге стояло не-разбери-поймешь что. Мужская куртка с атлетического плеча, джинсы – и почему-то дамская кепочка, вроде той, что носила в прошлом году Майка. Козырек был надвинут по самую переносицу, а сзади кепочка странно топорщилась, как бы еле держась на голове. И в довершение картины – дамский рюкзак на плече…
Это чудо, постояв несколько с опущенной головой, вздохнуло и жалобно произнесло:
– Прошу политического убежища!
– Ну, заходи, – позволил Сережа.
Странный гость шмыгнул в квартиру и стащил с головы кепочку.
– У меня не было другого выхода…
– Причешись, – сказал Сережа.
Волосы Данка стригла не то чтоб коротко, но так, чтобы вокруг лица торчал целый ореол. Были они густые, с характером, и в придачу крашеные. Из темно-русых она их сделала рыжими, такого цвета, какой в природе не встречается. Естественно, именно они прежде всего нуждались в маскировке. Данке удалось кое-как затолкать волосы в кепочку, но, вырвавшись на свободу, они устроили нечто вроде безмолвного скандала.
– Я влипла, – кое-как укротив свой рыжий скандал, заявила Данка. – Мне нужно всего одну ночь перекантоваться, потому что на все поезда я опоздала.
– А куда ты собралась? – поняв, что чердак отменяется, спросил Сережа.
Данка перечислила штук десять городов в радиусе тысячи километров от своего родного. И сразу же полезла в рюкзак.
– Сереж, я не с пустыми руками! Я честно принесла тебе ужин. Салат с креветками, фруктовый салат и сырное печенье! Все как ты уважаешь!
Первым же делом она выложила на кухонный стол свой пневматический пистолет.
– Приятного аппетита, – прокомментировал Сережа. – А ловушка?
– Ловушка идет по следу, – хмуро отвечала Данка, добывая из недр рюкзака прозрачные коробочки с салатами и сырным печеньем. – У меня еще колбаса есть. Только она какая-то того… подозрительная…
Сереже показалось, что он все понял.
Он не знал подробностей Данкиного внезапного разрыва с женихом, предполагал только, что виновата невеста, то есть, как бы без вины виновата. С Данкиным характером следовало бы штурмовать далекий космос или гонять индейцев на Диком Западе. И если она временно, под воздействием подруг и магическим влиянием даты рождения в паспорте, помягчела, то надолго ее хватить бы не могло – месяца разве что на полтора. Накопившийся азарт должен был выплеснуться наружу бурно и костедробительно. И очень может быть, что жениху пришло в голову бросить Данку уже в приемном покое травматологического отделения больницы…
Странным показалось, правда, что он так быстро оттуда выписался. А еще того страннее – что Данка, вооружившись, не нападает, а скрывается.
